Сказки Крайнего Севера

 

Я сижу на солнце, сосу сосульку и улыбаюсь ветру. Думаю о хорошем – ни о чём: о солнце, на котором сижу, о ветре, которому улыбаюсь, о сосульке не думаю, потому что она кончилась. Думаю о близкой метели, но не перестаю улыбаться, потому что я ещё маленький и ничего не понимаю. Я мальчик в костюме шайтана: шапка, перекрученная шнурком, искусственная шуба, штаны с начесом, натянутые на пимы и варежки на резинках – это очень удобный костюм, но совсем не модный, поэтому я беден и поэтому я всегда один, именно поэтому, а не потому, что не выговариваю букву «р» – как говорит ворона, и не потому, что у меня текут из носа сопли – как говорит заяц, а именно из-за костюма – так говорят все.

Взрослые много пьют и попадают в желтокаменный дом, я очень боялся этого, потому совсем не пил и поэтому сперва попал в белокаменную больницу, а затем в сад. В саду тоже плохо, поэтому я люблю спать где попало.

Ксан-санна оглядывается, считает детей по головам и кричит:

– Где Шайтан?

Мадь-ванна зло выжимает тряпку, вытирает со лба пот ручьём и ворчит себе под нос:

– Опять где-нибудь спит, поглядите в унитазе или в помойном ведре!

У Ксан-санны ногти длинные, поэтому она воспитательница и поэтому добрая, а у Мадь-ванны короткие, поэтому она уборщица и поэтому злая. Когда-то давным-давно, дней пять или даже шесть назад, Мадь-ванна тоже захотела стать воспитательницей и сказала мне, что если я буду спать где попало, то в ухо мне залезет двухвостка и съест мозги. Я очень испугался и с тех пор начал затыкать уши тряпочками, я не перестал спать где попало, но совсем перестал слышать. Тогда Мадь-ванна получила от Ксан-санны нагоняй и пошла стричь ногти.

Теперь Сюряга-зох находит меня и кусает за палец, тогда я просыпаюсь. Палец болит и кровоточит, а к вечеру пухнет, но я не могу не спать, потому что во сне ко мне приходят сказки и я должен их встречать, поэтому я не перестал спать где попало, но стал надевать напёрсток.

Во сне Кэлэ переворачивает Сюрягу-зох вверх ногами, втыкает головой в землю и хитро спрашивает:

– Вам ничего это не напоминает?

Ворона смущённо улыбается, заяц трясется от страха, тогда Кэлэ разрывает Сюрягу-зох пополам, одну половину даёт Ксан-санне, а другую Мадь-ванне, маленький Агвын-юк-ак весело смеётся и тогда все начинают смеяться. Только Сулус-звёздочка не смеётся, но она сейчас далеко – в стойбище, и поэтому мне совсем плохо и поэтому мне нужно лететь.

Я бегу, я задыхаюсь, я плачу: только бы не опоздать в аэропорт. Но сил больше нет, очень хочется пить. Весёлая мороженщица продаёт прохладительные, горячительные и простые напитки.

– Дайте мне, пожалуйста, газидовки.

– Пожалуйста. Персик – три рубля, вишня – три с половиной.

– Но у меня нет дублей.

Она перестаёт улыбаться, наклоняется и шепчет на ухо:

– Только для тех, кто летит в тундру, и только бесплатно – медвежья кровь.

– Тогда, пдошу вас, будьте так добды, налейте мне стакан медвежьей кдови!

 

***

Тяжелый транспорт «Сикорский-32-12-север», ядовито-оранжевого цвета с зелёной полосой чуть ниже выпученных окон, медленно поднимается над снежной пустыней, своей неповоротливой мощью он напоминает майского жука. Внутри жука пахнет спиртом, гнилыми зубами и мокрой шерстью, потому что напротив сидят геологи, рядом почтенный странник, а на полу собаки. Рыжебородый ковыряет в носу, поэтому морщится, смотрит на товарища, говорит громко:

– В прошлую вахту затесался к нам один писатель. Крутился-вертелся, а потом возьми да напиши рассказ «Медведь на буровой». Пригласил нас послушать, – геолог отвлекается, потому что вытаскивает из носа большую зелёную козу, убивает её об штаны и продолжает. – Ну, мы как-то быстро всё съели и говорим, что, дескать, народ здесь тёмный, на ухо тугой, поэтому с первого разу ничего не понимает, короче говоря, завтра придём, – рассказчик продолжает ковырять в носу, но теперь рвёт оттуда волосинку, поэтому чихает, вытирает слёзы и прячет руки за спину, чтобы не мешали говорить. – Ну, писатель всё понял и на следующий день только чай поставил. Мы ему, вроде как «с чем пить будем»? А он: дескать, с удовольствием. Тогда доктор ему и говорит как бы невзначай: «Завтра прививку ставить будем». Писатель сразу обеспокоился: «А куда прививку-то»? – Рыжебородый улыбается, потому что в конце надо смеяться. – «А прививки-то на Севере все вдогонку ставятся».

Страннику скучно, поэтому он заглядывает мне в лицо и качает головой:

– Не слушай их, ведь они анекдоты, а тебе нет места в том мире. Послушай лучше сказку.

Я морщусь и кашляю, потому что воняет:

– Пдошу вас, не говодите, пока не дазжуёте эту жвачку, сказки не могут так плохо пахнуть.

Странник боится, что его не станут слушать, поэтому сильно жуёт жвачку и продолжает уже без страха, потому что теперь сказки пахнут морозной свежестью.

…Бежал однажды заяц от Кэлэ, а на пути ворона.

– Спаси меня!

– Ладно, полезай в яму.

Подбегает Кэлэ.

– Где заяц?

– Да я его на Луну отвезла. Видишь серое пятно с краю? Так вот он и есть.

Кэлэ в ту пору только что из города вернулась и говорит ей так:

– В общем, ситуация следующая: либо мы летим на Луну и я ем зайца, либо мы никуда не летим и я ем тебя.

Сговорились быстро. Посадила ворона Кэлэ на спину и полетели, высоко-высоко поднялись, а тут ворона возьми да и скинь Кэлэ вниз, упала та и воткнулась головой в землю, так что одни ноги торчат, поэтому с тех пор в том месте чёрные ворота стоят. 

Я смеюсь и вдруг вижу, что две собаки грызут лапу третьей, а та молчит и улыбается, может, потому, что не хочет им мешать, а может, боится их и поэтому думает, что они её пожалеют, а может, потому, что это сказка и ноги не жалко, так как вырастет новая и в следующий раз можно съесть чьи-нибудь другие ноги.

Самый большой пёс злится и поэтому говорит:

– Не слушай их. Смотри: на ногах у рыжего геолога унты из бабушки моего соседа, а у странника шапка из моей тёти и вся одежда из нас. Где же тут справедливость? Одна радость в жизни – бежать по бескрайней тундре сквозь пургу на запах костра, но только я знаю, куда бежать, и сегодня самое время за всё рассчитаться.

Вдруг геликоптер начинает сильно качать, потому что близко чёрные ворота, из метели поднимается огромное женское лицо. Пилотам страшно и поэтому они кричат:

– Что это?! – А потом ещё: – Стреляй! Стреляй!

– Не надо! – ору я. – Это Кэлэ!

Машину трясёт, качает, бросает куда-то в сторону, поэтому я падаю на пол. Собаки ласково накрывают меня своими пушистыми телами, всё стихает, я успокаиваюсь и вдруг чувствую, как они грызут мою ногу.

– Нет, не надо! Не надо!

– Ну не надо так не надо, чего кричать? – говорит большой пёс, потому что не выносит детского крика.

Странник уже рассказал сказку, поэтому встаёт, открывает дверь и прыгает вниз, собаки прыгают за ним.

Рыжий геолог выпил, поэтому говорит:

– Не слушай его. На свете всё просто – начни работать и согреешься, а он это делает каждый раз, чтобы все сказали: о да! Для нас за бортом – смерть, а для него – жизнь. Вот это круто – его собаки по запаху костра донесут до стойбища. Все думают, что он великий охотник, а он великий бездельник, его уже отовсюду гонят – тщеславная сволочь! – вот кто он, и дочка его Сулус-звёздочка просто дурочка.

– Как? Неужели она его дочка? – кричу я, потому что шумно. – Неужели? – А потом уже кричу, потому что обидно. – «Где же тепедь искать Сулус-звёздочку и как она будет плакать, если большой пёс отомстит её отцу за свою тётю? Сами вы дудочки, а он надодный сказитель, стданник Севеда и почитают его везде и дады видеть!»

Я прыгаю вслед за странником и падаю за борт, падаю в пургу…

Беги, мальчик-шайтан: маленький снаружи и большой внутри – огромный как тундра, могучий будто Кэлэ, отчаянный словно Агвын-юк-ак. Беги сквозь бурю, раз нет тебе места в этом мире, быстрее зайца, быстрей вороны, мимо «чёрных ворот», мимо «китового камня» в неизвестное стойбище, где из белой яранги навстречу тебе выйдет Сулус-звёздочка, добрая и прекрасная, как сама сказка.