Счастье+какого оно цвета? Осторожно касаюсь пальцами бумаги. Лист гладкий и немного холодный, он наверное снежно-белый, когда-то я мог это видеть. С тех пор как зрение покинуло меня, я научился жить прикосновениями, я научился слышать тяжёлое дыхание моего старого пса отчётливо и ясно, даже если он спал в коридоре у порога. И этот таинственный ропот дождя за окном+ Я любил дождь с детства. В его загадочной серости растворялись мои мечты. Я плотнее закрываю глаза и вижу этот же самый дождь. Он монотонно стучит по карнизу старого дедушкиного дома+ и я - босоногий, весь промокший до нитки. В передней темно и прохладно. Из комнаты деда золотой змейкой вьётся свет электрической лампы. Он снова рисует. Старик мой работал сторожем, но денег едва хватало, чтобы прокормиться нам вдвоём. Поэтому он рисовал. Мы относили картины в сувенирную лавку, где их скупали почти за бесценок. Но бросить это он не мог, в его жизни больше ничего и не было, кроме меня и посеревшего от времени мольбе
рта. На цыпочках, чтобы не потревожить, я вхожу в его комнату. Старик не стал бранить меня за стекающие с волос холодные капли. Бросив на меня чуть суровый, но вместе с тем мягкий взгляд, продолжил наносить аккуратные мазки. Больше всего на свете я любил смотреть, как он рисует. Как бережно и грациозно касается кисть желтоватого полотна. Дед не прогонял меня и ничего не говорил. Казалось, он просто не замечал меня, он не замечал ничего. Картины деда никогда не были для меня бессмысленны. Они были полны жизни. Даже самый на первый взгляд незамысловатый сюжет окутывал меня в сильное и яркое чувство. Одиночество и скука, любовь и страдание. Помню, картину. Дед не закончил работу и ушёл в свою сторожку. Я долго не мог отвести взгляд. Оживлённая площадь. Люди снуют и суетятся. И ребёнок, с невероятно грустными глазами сидит на земле и смотрит в небо. На дне клетчатой котомки блестит немного медных монет. Такая глубокая тоска, такая хрустальная пустота в детских глазах+ Одна
жды я спросил его: - Почему ты не можешь нарисовать счастье? Дед грустно посмотрел на меня и отвёл взгляд в сторону. Чуть задумавшись, он ответил: - Счастье+его невозможно увидеть, невозможно поймать и перенести на холст. Оно не имеет цвета. Оно приходит неслышно. И мы никогда не знаем с нами ли оно сейчас? ... Эти слова глубоко запали мне в душу, и только сейчас я стал понимать, насколько он был прав. Когда я подрос, дед стал учить меня рисованию. Он рассказывал, как правильно держать кисть и разводить краски, как наносить тонкие штрихи и исправлять подтёки. Он всегда говорил, чтобы я рисовал только то, что чувствует сердце, и тогда, другое сердце, хотя бы одно , сможет меня понять. У деда таким сердцем был я. И он любил меня преданно и молчаливо. А я мечтал, чтобы в моих картинах никогда не было слёз и горя. Я хотел рисовать счастье! Я аккуратно нащупываю четвёртую баночку с края стола. Настасья, моя хозяйка, говорила, что здесь серая краска. Осторожным движением опускаю к
исть в широкое горлышко и поглаживая лист рисую.. я чувствую как ложится цвет.. мне не нужно видеть, я привык это ощущать. Я рисую свои детские мечты. Сырые, холодные, далёкие и загадочные как этот бесконечный дождь! А потом деда не стало. Старый дом отдали под снос. А меня забрала к себе в большой и бездушный город какая-то троюродная тётка.. Ни о какой любви между нами не могло быть и речи. Я лишь был для неё нежданно свалившейся обузой. Она была строга, требовала послушания во всём и ужасно злилась, когда заставала меня за рисованием. чтобы избежать скандалов, я рисовал украдкой по ночам. И какая-то тайная прелесть была в этом запретном творчестве. Свои наброски я надёжно прятал +но каждый раз всё острее чувствовал пустоту, мне не хватало того самого сердца, о котором говорил дед. Понимающего сердца. Тогда я решил бороться и вопреки упрёкам и ссорам поступил в художественную школу. Было трудно, больно, порой просто невыносимо, но я боролся и когда руки опускались, вновь в
озвращался к детской мечте. Нащупываю третий красный флакон и снова опускаю кисть. Не попадаю. Беру флакон в руки, но роняю и чувствую, как брызги разлетаются по полу. Джек даже издал ленивый и грозный лай. Нащупываю флакон и остатками краски тонкой кистью наощупь рисую свою борьбу, долгую, тяжёлую, беспросветную.. борьбу за счастливую жизнь+борьбу за мечту. Мои картины многим нравились. Кто-то даже говорил, что я талантлив. И в узких кругах я неожиданно приобрёл известность. Тогда я снимал небольшую меблированную квартиру на углу главной улицы, чувствовал себя вполне довольным жизнью и сам не заметил как стал рисовать назаказ, не сотворяя, а изготавливая. Никогда не прощу себя. Я предал свою детскую мечту. Я предал самого себя. Слепота подкралась неожиданно. Я помню, как мерк мир вокруг. Помню ту боль, с которой смотрел на последний в моей жизни цветной закат, серебристую лунную тень. И то утро, когда свет погас+навсегда. Воспоминания. Острая боль сжала сердце. Я сидел на п
олу. Тяжело дыша, постукивая мягкими лапами, подошёл Джек. Он упал возле меня. Родной мой! Он лизнул мою ладонь, соленную от слёз и грустно опустил и голову на мои колени. Я поцеловал его мохнатый лоб. Я чувствовал, как замедляется его сердце+ а дыхание становится всё реже. У меня на руках умирало последнее любящее меня существо, беззаветно любимое мной. Какого цвета счастье? Я не знаю. Может я и видел его, просто не сумел разглядеть... А какого цвета смерть? Настасья торопливо отворила дверь, и, вскрикнув, выронила только что купленную баночку чёрной краски, со звоном разлетелись стёкла. На полу человек и собака. И чёрные капли на разноцветном полотне+