Обретшие свой рай

Представьте себе иной мир, другую планету под названием Архимония. Представьте два огромных материка, Голубые и Желтые пустыни, разделенные между собой не менее огромным океаном. Вообразите вечно стоящий в воздухе пыльный зной, пригоршни песка, бросаемые ветром, раскинувшиеся без конца и края выжженные солнцем пустыни, где редкие оазисы, очаги жизни, подобны скупо разбрызганным по холсту крапинкам зеленой и синей краски. Представьте себе все это как можно более яснее – и я могу начать свой рассказ.

Без малого тысячелетие между Голубыми и Желтыми пустынями продолжалась война. Мало кто мог понять, отчего на протяжении столь длительного срока не находили мира самые близкие и родственные на планете народы, издревле говорящие на одном языке и поклоняющиеся общему богу. Наверняка, этого не знали даже военные, но раз за разом, получая приказ Императора, покорно шли на штурм желтых берегов. Царственный собрат нашего владыки и не думал отставать от своего « коллеги» , так что отчаянные бои вспыхивали и на суше, и на море, и ни одна из сторон не могла взять верха над другой.

К войне давно и прочно привыкли, как привыкаешь к заношенной, но удобной одежде, с которой не хочется расставаться . Многим война даже нравилась, особенно воякам. От них не требовалось ничего, кроме умения размахивать мечом и палить из пушек. В любой, возможно, самый голодный год вояка всегда мог рассчитывать на сытный обед, в отличии от крестьян и ремесленников, обремененных грузом тяжких и несправедливых налогов – ведь воин должен быть готов и накормлен к бою ! Быть военным, хотя бы рядовым, престижно , и всякий, кто маленько чего-то соображал, стремился затесаться в эту многочисленную гильдию всеми правдами и неправдами.

Положение крестьян в нашем мире не просто не завидно – оно земная юдоль скорби и горести. Эта жизнь знакома мне не по наслышке – я сам родился и вырос в нищей крестьянской семье и с ранних лет познал изнурительный труд земледельца, ежедневную битву от зари до седьмого пота со скудной, не желающей ничего давать почвой. Наша крохотная деревушка в десять домов, прилепившаяся к самому краю плодородных земель близ оазиса Имлид, обязана была каждый месяц отдавать более половины всех выращенных крестьянским трудом культур в пользу армии. Попробовать как-то обмануть бдительных ревизоров означало навлечь на семью величайшее несчастье: гонения, тюрьму или расстрел. И крестьяне в поте лица горбатились над жалким урожаем, снедаемые вечной нищетой и голодом.

Я сбежал из этого мрачного, прибитого к самой земле мирка, мне улыбнулась удача и я стал военным, получив должность смотрителя на наблюдательной башне у западного побережья. Это была замечательная работа и ее не портило даже то, что платили за нее сущие гроши. Почти все свое жалование я отсылал домой, в Имлид, родителям и сестрам- им эти деньги были куда нужнее.

От Имлида до места моей службы мне пришлось преодолеть без малого четыре сотни миль пути, но и здесь я видел то же, что и прежде, дома – крестьянские, рыбацкие деревеньки и их погрязших в бедности и тьме невежества обитателей. В дни отдыха я часто наведывался в эти тихие, замкнутые местечки и с болезненным узнаванием смотрел на согбенные спины стариков и детей, которым во век не дано будет узреть света знаний, хотя бы научиться читать и писать, смотрел на чахлые и бледные побеги овощей, выращиваемых ценою в проклятые человеческие жизни, видел покорность судьбе и неверие в будущее на лицах людей, - и слезы неизменно наворачивались на глаза мои. Я покинул этот жалкий мирок, между мной и несчастными крестьянами была отчетливая грань, но мое сердце, моя душа всецело принадлежали им и были преисполнены горечи.

Но когда я узнал о визите Великого Вестника, принце подводного царства Илфинаре и читаемых им в храме Воды проповедях, я не поверил ни единому его слову, потому что слова эти были чушью, и не обрадовался, хотя и сулили они никому доселе неведомое счастье. Впрочем, обо всем по порядку.

Он появился в среду, в самую середину месяца Последней Засухи. Нагим вышел он из вод морских, и двое рыбаков, чистивших рыбу у причалов, забыли дар речи и свою работу при виде его.

Принц Илфинар принадлежал к мифическому народу амфибий, о котором многие наслышаны, но воочию никто не видел. Он был высок и строен, но совершенно безволос, его молодое лицо было вполне человеческим, но ребра покрывали жаберные щели, а между пальцами рук имелись перепонки. Нечто вроде плавника, игравшего всеми цветами радуги, украшало его спину с гордой, величавой осанкой.

Принц прошел мимо рыбаков и одарив их благосклонной, умиротворяющей улыбкой, направился далее, к деревушке Эн. Немного поразмыслив, рыбаки побросали все свое имущество и стремглав кинулись за ним, а принц тем временем достиг деревенской площади. Народ моментально окружил его любопытно напиравшей  толпой, люди забывали дела и проблемы, едва лишь заметили принца, и дивились этому чуду.

Оглядев толпу оборванных жителей кротким и добрым взглядом, принц Илфинар поднял в верх правую руку и громко, отчетливо возгласил над площадью:

- Дорогие друзья ! Мой отец, царь Турхалиб, шлет вам свой сердечный привет! От своего имени, посредством меня, он говорит, что всех вас желает видеть гостями нашего подводного города Краллис. Более того, возмущенный бесчеловечным к вам отношениям, он с радостью и гордостью предоставит вам гражданство Подводного царства. Прошу сегодня вечером вас собраться в Храме Воды, где я по возможности подробнее обо всем поведаю вам.

Произнеся это, он с чувством поклонился и пошел далее, и толпа покорно расступилась пред ним. Иные плакали, другие молились, распростершись на земле, но большинство последовало за принцем. Он шел впереди остальных, не оборачиваясь, все так же нагой и босой,без страха ступая по раскаленному на жаре песку, преодолевая одну за одной голубую дюну. Так принц дошел до следующей деревни, а потом и еще до следующей, и всюду народ с фанатичным вниманием окружал его и в немом восторге и трепете  внимал его речам и призывам. К концу пути, завершившемуся у врат Храма Воды, за спиной у принца Илфинара двигалась процессия чуть ни в милю длиной.

На ступенях Храма подводного гостя встречали  жрецы и  монахи во главе со старцем Нерио, коленопреклоненные. Весть о его появлении уже давно дошла до них. При приближении принца настоятель поднялся на ноги и протянул ему чашу с водой, дабы освежиться, а на плечи его набросил синеватый хитон.

- Вот день, предсказанный свыше ! – сказал он. – Приветствуем, Господин! Будь владыкой в наших чертогах! – Низко поклонившись друг другу, и принц, и жрецы скрылись во чреве Храма, а двери его после не открывались до самого начала вечерней мессы.

Стоит ли говорить, что в тот поздний час, когда первые звезды загорались на темнеющем небе, в храмовом зале и площадью перед ним было не протолкнуться. Люди стояли единой, донельзя утрамбованной массой, задние ряды лезли на плечи передним, хотя, собственно говоря, ничего особенного еще не началось. Над толпой стоял глухой гомон и рокот, словно от плещущегося в тисках моря.

Но вот, наконец, на кафедру взошел отец Нерио и людское столпотворение вмиг замерло и обратилось в слух, и отчетливо донеслось издали, как где-то с наружи плачет ребенок. Опустившись ниц, настоятель храма воздел руки к потолку над мраморной чашей и раскатисто пропел :

- Воздадим же великую славу Воде, подательнице жизни и хранительнице ! Пусть истоки ее вечно будут полны и неиссякаемы, доступны и бедным, и богатым ! Во веки веков ! Славься ! – и следом за ним начали опускаться на колени все остальные, мужчины и женщины, дети и старики. В забитом народом зале было душно и тесно до ужаса, ряды сидевших на полу плотно наползали друг на друга.

- А теперь услышим нашего долгожданного гостя ! – провозгласил жрец и отступил в тень, освобождая кафедру для принца Илфинара. Тот был теперь во всем великолепии разноцветных накидок и покрывал, что обертывали его высокое тело подобно застывшему вихрю. Нефритовая цепь из крупных камней свисала на его грудь, а голова была украшена диадемой.

- Друзья мои, - нежным, вибрирующим, мягким голосом обратился принц к народу ,- скажу, что я искренне рад еще раз видеть вас в этом прекрасном храме. Я глубоко счастлив, что именно мне из всего подводного царства выпала честь говорить с вами и смотреть в ваши благородные, полные человеческого достоинства лица, ясные глаза, сквозь которые видно все непокорство ваших душ. Я хотел бы длительное время прожить с вами бок о бок, делить ваши горести и беды, рассказывать о чудесах царства Краллис, но увы, мой визит выдался в разгар тяжкого и сурового времени – времени ваших страданий …

В застывшем изумлении люди внимали речам принца Илфинара. Особые усилители позволяли отчетливо слышать его слова не только в стенах стеклянного храма Воды, но и далеко окрест него, куда без остановочно продолжали стекаться волны народу. Приходили даже те, чьи селения находились не так уж и близко. Новость о подводном принце успела облететь всю округу, намного обогнав причину своего появления.

- Уже долгие столетия гремят бесконечные войны, в Верхнем Мире неспокойно, и мы, жители подводного царства, с тревогой следим за происходящими событиями. Несмотря на то, что распри и раздоры человеческих этносов не касаються нас, замкнувшихся в своем уединении, нам больно наблюдать их. Но более всего печалит нас то, что в результате войн непомерная тяжесть повисла на вас непосильным ярмом. Безжалостные, бездушные, облаченные властью люди облагают вас грабительскими налогами, обирают, обрекая на нищее, полуголодное состояние вас и ваших детей . Но ведь это- ужасная несправедливость, в корне противоречащая божественному закону о равенстве всего и всех во Вселенной ! Ни один человек, сколь бы благими не были его намерения, не вправе угнетать другого ! И мой почтенный отец Турхалиб, много слез проливший о вашей судьбе, призвал меня к себе и сказал мне : « Сын мой, доколе вершиться это непотребство, мы не в праве наслаждаться и радоваться жизни. Ступай и приведи несчастных людей ко мне, всех, кто возжелает этого, кто не побоится сбросить ненавистного поводка…»

Народ заволновался, праведный гнев, разбуженный словами принца, заставлял людей в ярости потрясать руками и сжимать кулаки, слезы обиды выступали на  их глазах, а вдохновленный явственным успехом своей речи, принц продолжал:

-Совсем иная жизнь ждет вас на дне морском ! Более не придется ютиться в жалких стеклянных домишках, близ редкостных колодцев, - корраловые дворцы станут вашими жилищами ! Вкуснейшие деликатесы моря, о которых у вас и помысла не было, будут подаваться к вашим столам , а спать вы отныне станете не грубой мешковине,только и доступной вам прежде, а на нежнейших, пышнейших водорослях и травах пучины морской…Вы забудите слова « нужда» и « покорность» - граждане подводного царства полностью свободны друг пред другом и ограничены лишь естественными нормами морали и этики. Представьте, у всех вас появиться масса незанятого времени и каждый займется тем, о чем здесь, возможно, мечтал уже давно: напишет поэму, изваяет скульптуру… Вы будете вольно охотиться на дне морском или, быть может, вас прельстит простое созерцание красоты, а возвращаясь домой,вы будете любить друг друга …

- Да это прямо рай какой-то !- четко выкрикнул старик с седой щетиной на лице, тяжко поднимаясь с колен.

- Да, рай,- с улыбкой подтвердил принц, - но действительно существующий в нашем мире, в отличие от эфемерных и пустых обещаний счастья за гробом жизни, распространяемых императорскими жрецами.

-Не очень-то в него вериться,- скептически возражал старик. – Но даже если он и впрямь существует, как, скажите на милость, мы станем дышать под водой ? Жабров у нас нету …

- Это абсолютно верное и обоснованное замечание, но уверяю вас, никому не стоит беспокоиться по такому поводу! Люди Верхнего мира не принадлежат к потаенному царству океана, как и любой из амфибий не способен длительное время проводить на поверхности, но благодаря несравненным достижениям нашей науки это обстоятельство не трудно будет исправить. Любой из вас уподобиться мне, ваши души исцеляться от тяжкого бремени  тревог и невзгод. Вы обретете счастье и покой, о которых можете только мечтать на земле.

- Слишком уж все это похоже на сказку, чтобы быть правдой ,- сказал кто-то в толпе.

- Так же и ваша жизнь похожа на сон грешника, терзаемого кошмаром, а ведь она не сон, а явь,- парировал эти слова принц.

- И что же, в этом вашем рае нас так и ждут с распростертыми объятьями ?

- Все, кому невмоготу стала жестокость и корыстолюбие, несправедливость и беззаконие Верхнего мира, легко смогут найти отдохновение в нашем гостепреимном  царстве.

Затем принц еще довольно длительное время расписывал и расхваливал чудеса, красоты и идиллическое социальное обустройство своей родины, а народ слушал его с не ослабеваемым  вниманием и интересом. Собственное выступление он закончил уже глубокой ночью, когда на небе вовсю сияли крупные, яркие звезды, а со стороны моря потянул приятный освежающий ветерок. Уходя с кафедры, принц пообещал продолжить рассказ на следующий вечер и пожелал всем добрых снов, но и после того, как он растворился во внутренностях храма, люди до последнего не хотели расходиться, хотя с рассветом всех ожидало возвращение к прежнему беспросветному труду, и горячо обсуждали все только что услышанное.

О визите удивительного принца Илфинара и повествуемых им байках я узнал на следующее утро от пришедшего сменить на посту Кемрета Хема. Сам он никогда не был земледельцем, но как коренной обитатель здешних мест, неплохо был знаком со многими из них, а потому не мог не услышать весть о прибытии Посланника. Исключительно любопытства ради он отправился вечером к храму Воды, где со смешанным чувством недоверия и интереса прослушал проповедь принца Илфинара, но не видел его воочию, так как все места в храме были заняты задолго до начала службы.

- Ну, и что ты обо всем этом думаешь, Кемрет? – спросил я его. Мы стояли на вершине башни , облокотясь о перила, и смотрели на освещенное только что взошедшим солнцем море. До самого горизонта фиолетово- голубой простор его был пуст, лишь далеко-далеко на западе был едва различим парус уходящего корабля.

- Даже и не знаю, что тебе ответить, Дэр. Говорит он вроде бы убедительно и красиво, но слова его больше воспринимаются как миф , чем реальность. Вряд ли в мире существует место, свободное от горя и разочарований, хотя кто его знает?.. А ты как считаешь, Дэр ?

- Думаю, что все это- бред сумасшедшего, не более. А крестьяне – они поверили принцу или нет ?

- По-моему, скорее да, чем нет. Во всяком случае, большинство.

- Это плохо, чертовски плохо,- покачал головой я.

-Не бери близко на сердце, шутливо посоветовал мне Хем.

Принц Илфинар, думал я, удаляясь от башни по направлению к военному городку, просто лживый подлец, урод, рожденный похожим на рыбу и надевший на себя маску осветителя людских судеб. Хуже всего было то, что его обличающие власть речи совпали с усилением давления на и без того до крайности ущемленных земледельцев, и вдохновленный запальчивыми и мечтательными его призывами, народ мог пойти…на что? На сознательное самоубийство – ведь ни один человек не способен выжить в морских водах, что бы не плел там этот « высокопоставленный посол».

В ранний час в казарме было почти пусто – большинство солдат ушло на учения, только в уголке несколько человек, как и я,дежуривших на объектах посменно, играли в карты.Поздоровавшись с ними, я прилег на свою койку, но несмотря на полную бессонного бдения ночь, так и не смог заснуть-  проваливался в легкую дремоту и сразу же выплывал на поверхность .

Промучившись таким образом до обеда, я сходил в столовую, а после отправился на пляж, в надежде найти там спасение от затопившей мир жары. Здесь, промеж нагромождения прибрежных скал, у меня имелась потайная пещерка, где я провел много приятных часов среди тишины и прохлады. Освеженный купанием в морской воде, я прилег на давно приготовленную мною постель под сводами пещеры и наконец-то погрузился в легкий, изгоняющий усталость сон.

Пробудился я уже незадолго до заката, когда солнце протянуло  по плещущимся волнам моря длинную багровую дорожку. Я чувствовал себя почти превосходно, разве что слегка побаливала из-за неудобного лежания шея. Поднявшись по скалистым кручам наверх, я бодро зашагал к Храму Воды. Путь мой пролегал меж бесчисленных голубых дюн, окрашенных сейчас в багровые тона, по дороге из гладких стеклянных плит.

По пути мне попались две малюсенькие деревеньки, но они были совершенно пусты и в окнах домов не горел свет. Меня незаслуженно облаяла стая дворовых собак и долго еще плелась следом, раздумывая будто, не укусить ли в конце концов.

Храм Воды был похож на крепость, окруженную врагом, отсутствовали только осадные машины. Похожий на остров, весь он был омыт волнами народа.С ума сойти !- поразился я при этом виде.Вряд ли что-то подобное можно было встретить в тех храмах, над которыми довлела рука государства – простолюдины сторонились предпочитали лучше прослыть безбожниками,нежели внимать обманчивым словам императорских жрецов.Здешний же храм был видимым исключением.

Без сомнения все, кто только мог, кого не задержала дома глубокая старость или болезнь, пришли сюда сегодня вечером. В толпе были и дети, с трудом понимающие суть происходящего,но инстинктивно ощущавшие общее настроение, и матери с младенцами на руках, и седобородые старики, и крепкие,молодые мужчины.Все они с выражением глубочайшей озабоченности вслушивались в идущие из громкоговорителей голоса,в молчании ловили каждое произнесенное слово. Встав в задних рядах, я стал внимательно слушать вместе с остальными.

Кажется там, внутри храмового зала, шло нечто вроде дискуссии. Избранные смельчаки из народа, те немногие, кому не мешала говорить стеснительность или чувство благолепия пред коронованной особой, пытались как-то опровергать речи принца Илфинара.Никто из них не обладал и зачатками ораторского искусства и свои аргументы они преподносили через чур робко и неуверенно, наверняка опасаясь задеть или обидеть посла. Стоило лишь сожалеть, что в крестьянских рядах не было ни настоящих ученых, ни теократов – человек знающий и образованный легко нашел бы в словах принца неточности и оговорки, без труда обратив их против него. Но увы, в толпе были только не умевшие читать и писать земледельцы и тягаться с принцем в красноречии был не их конек.

Отвечавший крестьянам голос был добр и чувственен, в нем сквозила не наигранная печаль о судьбах людских, но вместе с тем отчетливо присутствовали твердость и уверенность в собственных, излагаемых тезисах.

- Всяк усомнившийся после раскается! – говорил он. – Всяк испугавшийся – пожалеет!

И далее в таком же духе. Не удивительно, что на впечатлительных и доверчивых, как дети, крестьян слова принца производили огромный, доводящий их прямо- таки до экстаза, эффект. Но окончание проповеди стало воистину кульминационным  и,не на шутку тронувшим даже меня:

- Как проведают злые люди о наших встречах, так придут и убьют меня, а вы останетесь рабами в тисках чужой воли. Потому говорю вам, слушайте : завтра, за два часа до заката солнца, поведу вас к морю, где в миле от берега ждет нас судно моего отца. Приходите все, и да не остановит вас страх перед неизвестностью, берите самое необходимое, что не трудно унести в руках, без жалости оставляйте свои дома и хозяйство…

Торопиться, подлец, понимает, что еще день-другой , и всю эту богодельню прикроют, а его самого, самозваного принца Илфинара, упекут за решетку и обвяжут собственным языком вокруг глотки за вольнодумные, бунтовские призывы.

-Уже завтра все,кто последует за мною, будут вкушать сказочные явства за столом моего отца и ночевать в изумрудных стенах нашего дворца. Ступайте с миром, друзья мои, и да будет выбор ваш продиктован велением сердца, а не страхом перед наказанием .

Вслед за этим служба подошла к завершению и отец Нерио пожелал всем спокойной ночи. Я видел, как народ нехотя,группами односельчан, начал расходиться по домам, видел, как из ворот храма медленно выливается толпа прихожан, но сам я не спешил уходить.Присев на вершину одной из дюн, по лицам людей, по интонации их голоса,разговорам я пытался определить, что же они обо этом думают, как повлияли на них слащавые, пафосные речи принца. Но все вокруг затопила темнота, а струящийся от храма свет почти ничего не позволял рассмотреть. Я пытался увидеть в толпе хоть одно знакомое лицо, но люди проходили мимо безликими, четко очерченными силуэтами. Зато я по-прежнему интуитивно ощущал разлитое в воздухе чувство напряжения и нарастающего ожидания какого-то чуда.

Дождавшись, когда толпа перед храмом чуть поредела, я осторожно пошел к его вратам,стараясь в потемках в кого-нибудь не врезаться. Я думал, что в ворота придется стучаться, но к моему удивлению они оказались не заперты и я легко вступил внутрь. Уже не раз я бывал здесь и раньше и всякий раз грандиозные размеры храмового зала поражали меня, но сейчас, безлюдный и пустой, он казался еще выше, еще величественней.

  Абсолютно пустым он все же не был – в центре зала усердно терли пол трое молодых послушников, поднявших головы при моем появлении.

- Где принц Илфинар ?- спросил я, подходя к ним. Двое неопределенно пожали плечами, а третий махнул рукой куда-то в сторону.

-Где ?..- повторил я, заглядывая в их лица со смущенно опущенными глазами.

- Он очень устал после проповеди и принимает ванну,- отчетливо произнес выступивший из тени на другом конце зала высокий старик в жреческом одеянии, и я узнал отца Нерио.

- Вот оно что,- сказал я.- Мне немедленно нужно его увидеть!

- Зачем же ?- непонимающе посмотрел на меня старик.- По- моему, все, что было нужно, было произнесено…

 - То, что говорит ваш принц – ложь и бред безумного. Неужели вы сами не видите этого? Я  часто слышу о вас, отец Нерио, что вы человек, искренне болеющий за судьбу народа – как же вы позволяете твориться непотребству в стенах этого храма? Как допускаете, что необразованных и доверчивых крестьян нагло обманывает какой-то … какой-то… проходимец?

- В словах нашего уважаемого и дорогого принца Илфинара нет ни слова лжи!

- Да? По-моему, вы такой же сумасшедший,как и он сам!

-Успокойтесь, юноша,успокойтесь,- примиряющее простер ко мне руки жрец.- Я вижу вашу тревогу, но уверяю – она напрасна…

- А я так не думаю! Говорите,где он прячется ?

- Я же сказал, принц принимает ванну в своих покоях. Но вам ни за что не пройти туда!

-Разве? И кто же меня остановит  ? Монахи?

-Да,мы,- подтвердил отец Нерио и из всех ответвлений зала выступили ряды жрецов с направленными в мою сторону копьями. Отец Нерио же сказал мне: - Принца мы будем защищать до последней капли крови!

- Вот значит как! Ну ладно, я удалюсь, но знайте, отец Нерио, что каждая загубленная завтра человеческая жизнь будет и на вашей совести!

- Там, куда мы уйдем, совесть никого уже не станет тревожить…- ответил он мне прежде, чем я захлопнул за собою двери храма.

Потом был долгий путь домой, по блестевшей под звездами дороге. В казарму я добрался глубокой ночью и, утомленный всеми треволнениями, уснул, едва коснувшись подушки.

На утро я пробудился в дурном, расстроенном настроении. Вчерашняя неудача сильно огорчила меня, я не знал, что делать дальше, да и нужно ли, в конце концов, вообще что-либо делать?! Здравый смысл советовал мне отступить, говоря, что все происходящее – не моего ума дело, но чувство солидарности, всегда бывшее для меня наиглавнейшим по отношению к крестьянам, упрямо не давало просто взять и выкинуть из головы. Я так поступить не мог. « А кто тебе сказал, - неожиданно подумал я, - что крестьяне пойдут за принцем Илфинаром? Бросить все, кинуть хоть какое-то, но устоявшееся благополучие, на самом деле не так-то легко. На это пойдут только те немногие, кому совершенно уже нечего терять – единицы, слишком глупые, чтобы поверить в сказку.» Эта мысль не приходила мне раньше в голову, но, тем не менее, она не успокоила меня.

Единственный способ успокоить душу состоял в том, чтобы наведаться в какую-нибудь  деревушку и посмотреть, чем заняты ее обитатели. Но, как назло, с утра пораньше командир части дал мне задание, резко сократившее мою свободу перемещения. Лишь после обеда мне удалось подменится кое с кем из ребят и я стремглав бросился через пустыню к селению Хилис, где обитал мой давний знакомый – дядюшка Оре.

Мы познакомились с ним совершенно случайно. Как-то он возвращался домой из города, где сбывал изделия своего горшечного ремесла, и ехал совсем один, без сыновей и внуков. Этим не применули воспользоваться двое грабителей, давно промышлявшие  в пустыне, и наверняка до нитки обобрали бы старика, но тут рядом оказался я и бандиты были обращены в позорное бегство. С того дня я стал желанным гостем в селении старого мастера, которого все почтительно называли «дядюшкой». Одно время Оре обещал выдать за меня свою внучку-красавицу, но позже выяснилось, что у той уже имеется жених. Короче говоря, к нему-то я и направил стопы.

Многочисленное семейство дядюшки Оре, к ужасу и огорчению, как и многих их односельчан, я застал в лихорадочных сборах. Сыновья горшечника, снохи, внуки и внучки, - все сновали по огромной (по нищенским меркам ) усадьбе, перекладывая с места на место самые разнообразные предметы, и никак , видимо, не могли выбрать самого необходимого и нужного. Скопищем бегали они друг за дружкой, не обращая внимания на мои призывы, и я с трудом отыскал в этом сумбуре дядюшку Оре.

- Вы что же, в подводное царство собрались? – спросил я его.

- Конечно, - искренне, с улыбкой ответил он, - не каждый день такая возможность выпадает. Брошу к чертям свои горшки, займусь настоящим художественным делом…

- Да вы с ума сошли, дядюшка! Вам ведь, наверное, седьмой десяток идет! Как можно в таком возрасте верить во всякие бредни?..

- Чего? – насупился старик. – А ну пошел отсюда! Давай, давай, убирайся!

- Что с вами? Мы ведь всегда были друзьями. Я всего лишь пытаюсь воззвать к здравому смыслу…

- Ступай в свои казармы, вояка, ищи там здравый смысл!

- Да будет вам, дядюшка! Я желаю людям добра и …

- Ступай отсюда, молодой человек, не хочу больше знать тебя!

Коротко извинившись, я покинул дом старого горшечника и, выйдя на площадь с широким колодезным срубом посередине, оглянулся по сторонам. Всюду, куда падал взгляд мой, я видел кипучую собирательную деятельность. В полях сегодня никто и не думал работать – они были пусты, как никогда прежде.

Утерев пот со лба, я ,как мог, возвысил голос:

- Люди! Товарищи! Попрошу минуту внимания! Как официальный представитель правительства Голубых Пустынь, я опровергаю и осуждаю ложное учение принца Илфинара; опровергаю, как еретическое и преступное, надлежащее запрету и анафеме…

Еще не договорив этих слов, я горько пожалел, что вообще раскрыл рот. Десятки мужчин с вилами и сжатыми к бою кулаками медленно подходили ко мне, готовые, как я понял, на все.

- Ты, верно, разучился понимать человеческую речь, солдафон? – рявкнул мне один из сыновей горшечника. – Убирайся себе, покуда цел!

По маниакальному, фанатичному блеску их глаз я догадался, что эти слова – не пустые угрозы. Сейчас хорошо знакомые люди запросто могли причинить мне боль – и ладно еще, если просто намнут бока и наставят синяков. В худшем случае меня попросту возьмут на вилы или вздернут на колодезной перекладине.

Я счел за лучшее, пока кольцо ожесточившихся земледельцев не сомкнулось вокруг меня, спасаться бегством. Но, отбежав от деревни на порядочное расстояние, не удержался и все-таки крикнул:

- Глупцы! Неотесанные болваны! Если уж хотите добиться равенства и справедливости для всех, то добиваться их нужно здесь, в этом мире, а не в воображении умалишенного!

Ответом мне послужил умело выпущенный град крупных осколков породы. Из деревни меня обстреливали из пращей, но, к счастью, не попали. Некоторое время меня преследовала группа агрессивно настроенных подростков, предводительствуемая кем-то из старших, но позже они отстали. Откровенно говоря, я чудом выбрался живым из этой передряги.

Ну что же, дела обстояли куда хуже, чем я изначально себе представлял. Крестьяне сделались, как зачарованные и не хотели смотреть в глаз элементарным, простейшим истинам. Образумить их словом, заставить свернуть с ложного пути оказалось не в моих способностях, но, возможно, прямое физическое воздействие все же отвратит их от губительного и страшного шага?

Только один человек во всей округе имел такие полномочия – командир нашей части, попутно занимавший должности Губернатора и Сборщика податей и налогов. Но встретится с ним оказалось не так-то и просто – секретарь ни под каким видом не пускал меня к нему:

 -  Товарищ командир очень устал! Товарищ командир никого не может видеть!

- У меня дело государственной важности, поймите же! Вопрос жизни и смерти!

- Все вопросы позже, после 16.30…

В конце концов я не выдержал и оттолкнул упиравшегося «попугая» в сторону. В покоях командира я до этого не бывал и менее всего ожидал увидеть здесь этакую роскошь: маленький, обложенный мраморной плиткой бассейн; изящные драпировки, затеняющие окна от обжигающего полуденного солнца; расставленные вдоль стен искусстные  стеклянные статуэтки. Грузное и рыхлое тело командира, помещавшееся в синеватой воде, казалось лишним среди прочих предметов. К тому же, он отдыхал тут не один, а в компании двух грациозных гурий, одна из которых делала командиру массаж, а другая подливала вино в пустеющий с каждой минутой бокал.

« Да ты не плохо развлекаешься, старый козел!» – едва не вырвалось у меня, но командир, резко дернувшись в воде и подняв фонтан выплеснувшихся на пол брызг, опередил меня:

- Какого еще х..!? В чем дело? Кто разрешил?

- Извините, что без приглашения, товарищ командир, - сказал я, стараясь откровенно не пялится на почти обнаженных девиц, - но дело весьма срочное, требующее вашего немедленного участия!

- Лейтенант Дэр? Ты, что ли? Я смотрю, ты нынче так и напрашиваешься на работу…

- Нет, я по другому вопросу. Товарищ командир, вы слышали о проповедях так называемого принца Илфинара?

- Ну, слышал, - ничего, видимо, не понимая, ответил он.

- Его необходимо как можно скорее арестовать и посадить за решетку!!!

- На каком основании?

- На основании его речей, призывающих к открытому бунту и непокорству государственной политике.

- И ради такой ерунды ты отнимаешь минуты моего редкого и скромного отдыха?

Внутренне меня передернуло от порочной низости и равнодушия этих слов.

- Ерунды? Да разве вы не видите , к чему может привести эта ерунда – к массовому суициду, а смерти сотен ни в чем не повинных людей, доверивших свои жизни подлецу и подонку!

- Не смешите меня, лейтенант, и не драматизируйте. Поверьте лучше речам старого вояки, знатока человеческой психологии: у крестьян, хоть они и тупы, и ограниченны от природы, инстинкт самосохранения развит не хуже, чем у всех остальных людей. Допускаю, что они и дойдут до берега моря, но опрометчиво бросаться в его волны в поисках прекраснейшей доли точно не станут – на такую глупость даже они не способны. Вот увидишь: они мирно разойдутся по домам, а на завтра займутся привычными делами. Ну, а насчет ареста этого, якобы, принца, - ежели задерживать каждого пустозвона и болтуна, у нас не хватит никаких тюрем и застенков. К тому же, закон о свободе вероисповедания никто не отменял…

- По-моему, вы сильно недооцениваете масштаба сложившихся обстоятельств! Распорядитесь хотя бы усилить патрулирование берега, прошу вас…

- И как ты себе это представляешь возможным, лейтенант? Под моим началом пять с небольшим сотен человек на территорию протяженностью в тридцать миль и населением более чем в двадцать тысяч. Согласись, этого недостаточно, нужно объявлять особое положение и призывать на помощь внутренние войска… что нереально в виду отсутствия угрозы, так что оставим пустую тему. Ступай и займись чем-нибудь, лейтенант, мое терпение не бесконечно…Да помалкивай о том, что видел в моих апартаментах … если дорожишь должностью!

Уразумев, что дальнейшее здесь пребывание бессмысленно, я вышел и захлопнул за собою дверь. Секретарь шарахнулся от меня, как от чумного. С последними, жалкими остатками надежды пришел я в казарму и, собрав вокруг себя тех немногих, кого решался называть друзьями, поведал о творившихся событиях. Не мало кто был родом из нищих крестьянских семей, большинство так или иначе сочувствовали им, но на мой призыв обезвредить принца Илфинара не откликнулся никто. Над страхами моими и опасениями солдаты посмеялись не лучше командира и сказали, что вечер охотнее посвятят походу в публичный дом, где за бесценок отдавали себя на потеху грубой солдатне крестьянские жены и дочери, движимые нуждой и поборами.

Выйдя из казармы, я сел на землю и стал смотреть в темно-синее небо. Я видел полный крах, тупик, бессмысленность своего начинания; видел всю тщетность попыток разрушить ту глухую стену равнодушия и бессердечия, разделившую наш народ на две озлобленные друг на друга половины – военных и крестьян; видел, как одни привыкли вечно брать, ничего не давая взамен, а вторые – безропотно отдавать и не требовать назад даже малой крохи. Я познал все это и мне было горько, стыдно, больно…

Что же, сказал я себе, поднимаясь, если этот мир настолько плох, то против него пойдет воин-одиночка, без надежды выстоять, но и без страха поражения.

Твердым шагом пошел я в арсенал, где хранитель выдал мне военное снаряжение.

- С кем ты собрался воевать, герой? – насмешливо спросил меня он. – Собрался в пух и прах разбить Желтые пустыни?

Я ничего не ответил ему, надевая кожаный панцырь, шлем из раковины морских улиток, пристегивая за спину щит, а к поясу – меч. Среди прочего обмундирования у меня имелось копье, а вот ружье, пули и порох, более всего пригодные мне сейчас, выдавались лишь при особом распоряжении командования. Ладно, обойдусь и копьем, ведь цель у меня была всего одна…

Я намеревался убить принца Илфинара, убить предательски, из-за спины. Я знал, что вызову этим жгучую ненависть крестьян презрение и непонимание со стороны сослуживцев, но сознательно шел на такую жертву. Ради сотен близких моему сердцу людей я готов был пожертвовать не только карьерой, но и самим своим существованием.

Я спешил к Храму Воды под медленно темнеющим небом. Было весьма странно, что по пути мне не попались идущие в ту же сторону земледельцы и на некоторое время это даже вселило в меня слабую тень надежды, но потом, взойдя на очередной холм песка, я рассмотрел двигавшуюся мне на встречу процессию. Сомнений быть не могло – это вел к морю крестьян принц Илфинар. Как же я так оплошал, почему опоздал столь сильно? Видимо, проклятый принц, чувствующий неладное и опасающийся за успех своего замысла, начал исход заранее намеченного срока. В любом случае, не имело принципиальной разницы, откуда метнуть копье, главное, чтобы не стало слишком поздно уже что-либо изменить, так что я залег за склоном бархана, стараясь быть незаметным с дороги, и приготовился ожидать приближение народа.

Они шли медленно, не торопясь, и проходящие минуты показались мне сродни вечности. Только один из всех человек ехал верхом, и когда детали сделались яснее, я догадался, что это сам принц. Он держался в седле с поистине царственной осанкой, прямой, гордый, но не надменный. Я различил молодое безволосое лицо с задумчивыми, печальными руками, скромно сложенные вместе руки, - и мне расхотелось убивать этого человека. Я не видел ни жабер на ребрах, ни перепонок между пальцами – предо мною был кроткий юноша, почти мой ровесник, с детски доверчивым выражением на лице – и внятная длань сомнения закралась мне в душу. Нет, прочь все сомнения: и дьявол наденет личину ангела для искушения слабых! Самозваный принц – это выродок, обрекающий людей на погибель, и этим все сказано, так укрепись же в правой вере своей!

Возглавлял процессию отец Нерио, несмотря на ранний час и обилие света, несший в воздетой руке зажженный факел. Младшие жрецы храмовой иерархии окружали принца и его лошадь, как отряд телохранителей, но никакого оружия при них не было. А вслед за ними двигалась нестройная колонна крестьян – старики, женщины с детьми и младенцами у грудей, находящиеся в рассвете сил мужчины – все те, кто прельстился лживым словам пророка, надкусил отравленное яблоко раздора. Мало кто нес с собою какой-нибудь скарб, в основном люди шли с пустыми руками. Их лица были спокойны, глаза мечтательно устремлены куда-то за горизонт – и этих людей командир смел называть тупыми, ограниченными!? … Следовало начинать.

Резко выпрямившись и взбежав на пару шагов выше по склону, я с силой, не раздумывая и не метясь, метнул копье. Раздался обрывистый, жалкий крик боли, но… попал я не в принца. Острие копья ударило в щиколотку одного из его телохранителей, и тот, болезненно сжавшись у ног остановившейся лошади, ухватился за древко.

- Ты… ты… - зашипел отец Нерио, обратив пылающий взор на меня, - ты в аду сгоришь за это святотатство!

- Возможно, - подтвердил я, - но и вам там самое место!

- Ты напрасно пролил кровь безвинного человека, нашего друга Халимина, благородный воин, - сказал мне принц. Как видно было, все произошедшее, собственная смерть, чудом промчавшаяся мимо, нисколько не затронула его. Он по-прежнему спокойно восседал на лошади и смотрел на меня печальным, без всякого укора ,взглядом.

- Я искренне прошу у него прощения, - сказал я смущенно, - и мне жалко, что так вышло, но пролившаяся кровь будет не единственной, клянусь, если ты сию же минуту не велишь людям разойтись по домам, а сам не уберешься восвояси!

- Нет моей власти над ними, чтоб кому-то, что-то приказывать, - смиренно отвечал мне принц. – Каждый, кто следует за мною сегодня, идет по своей воле.

- Твоя подлая ложь, твой обман… Один человек уже пострадал из-за него, а скоро жертв станет неизмеримо больше!

- В моем доме, в подводном царстве Краллис, все раненные и больные исцелятся, а старые – омолодятся и прежняя немощная плоть отпадет от их тел подобно засохшей скорлупе…

- Хватит, хватит забивать всем головы этим бредом, прекрати сочинять утопические сказки! Распусти людей по домам и закончим!

Приподнявшись в седле и оглянувшись назад, принц негромко, но очень отчетливо, так, что слышно было далеко по окрестности, произнес:

- Пусть все, кто сохранил в сердце своем любовь к родной земле, кого гложут сомнения и неуверенность, если того пожелают, идут домой!

Никто, ни один человек не стронулся с места. Зато в толпе все отчетливее делались слышны гневные крики в мой адрес:

- Солдафон! Убийца! Гоните его прочь! Кару небесную на него!

- Ну, видишь, воин? – сказал принц, оборачиваясь ко мне. – Я никого и ни к чему не принуждаю, все свершается по воле Господа Бога и Разума. Помогите же встать Халимину, братья, и да продолжится наш путь!

Четверо жрецов склонились над скорченным телом несчастного, моей неверной рукой раненого, и единым порывом поставили его на ноги. Нетвердо покачнувшись на месте, он зашагал вслед за лошадью принца Илфинара. Белоснежный плащ его, опускавшийся до самой земли, был густо залит кровью, и в темнеющем свете подступающей ночи ее пятно казалось темно-синим. Он сильно хромал, тяжело припадая на здоровую ногу, несомненно испытывал адскую боль, но ни одного стона, ни одной жалобы не издал он. Его мужество и непоколебимая стойкость до основ души тронули меня. Лица пораженного мною человека я так никогда и не узнал – его скрывал капюшон.

Упорствовать далее, пытаясь доказать кому-то свою правоту, не имело смысла. Я сел на вершину голубой дюны, на горячий, сухой песок, и стал смотреть на возобновившееся шествие. Мое копье валялось внизу, отброшенное кем-то из храмовых прислужников к краю дороги. Мне хотелось заплакать, слезы так и стояли в моих глазах, и я прикрыл их руками.

Потом, когда я справился с собой, я увидел, что люди все так же движутся мимо меня. Голова колонны уже скрылась за поворотом, но конца по-прежнему не возможно было разглядеть. Сколько же их тут? Пять сотен, тысяча? Нет, какое там!.. Тысяч пять, не меньше! Они шли молча и никто, ни один человек даже не посмотрел в мою сторону.

Затем я поднялся на ноги и в последний раз за этот вечер возвысил голос:

- Товарищи, послушайте, прошу вас! Добрые сограждане! Нам выпало жить с вами в жестокую, злую эпоху. Идет война и каждый день гибнет уйма народа! Но зло не может вечно торжествовать на земле, рано или поздно светлый день настанет – таков непреложный закон бытия. Война закончится и в ней не будет проигравших, к власти придет добрый и мудрый император, грабительские налоги отменят и навсегда забудется слово «голод». Этот день обязательно наступит – нет, не завтра, и не через год, но это случится! Возможно, нам не суждено узреть его, новый мир, но наши потомки, наши внуки станут жить в нем и благодарить нас за то, что мы выстояли! Слышите?!

Нет, они не слышали, и напрасно я выбивался из сил, пытаясь достучатся до них – никто не ответил мне, никто не посмотрел в мою сторону, все остались глухи к моим призывам. Выражение отрешенности и отчужденности не покинуло не одного лица.

Случайно, бросая взгляды в гущу процессии, я заметил Оре. Старый мастер шел не один – почти все семейство сопровождало его, даже дети. Приблизившись едва не вплотную к движущемуся потоку, я сказал ему:

- Пожалей хотя бы внуков, Оре, смилостивись! Ведь они, по неразумию своему, не ведают, на что их ведут! Ты хорошо пожил, ты видел и познал многое… Не лишай и их того же.

- Ступай в свои казармы, солдат, - ответил мне горшечник уже знакомой фразой, но тихим, ласковым и мирным голосом.

И я ушел, но не в казармы, а на прежнее свое место, и продолжал смотреть, как крестьяне уходят на запад, к морю. Медленно, но не отменимо темнело, небесные краски растворялись и исчезали куда-то вглубь небосвода, и тогда один за одним начали загораться факелы, и их тревожный, мерцающий свет бросал рыжие сполохи на серо-голубые кучи песка по обеим сторонам дороги.

Я долго смотрел вслед уходящим, не решаясь подняться и пойти за ними. Я не хотел смотреть на то, как они будут умирать. Но потом все-таки встал и поплелся далеко позади колонны. Когда стало совсем темно и на небе обозначились вечные спутники ночи – созвездия, я увидел, что факельные огни постепенно пропадают из виду. Побережье было достигнуто и люди спускались вниз, на пляж, к морю.

Повинуясь импульсу беспокойства, я сильно прибавил в шаге, перейдя едва не на бег, но все же я сильно отстал от них, а наверстать упущенное было чертовски сложно – безмерная усталость, последствие скверно прожитого дня, навалилась на меня как-то разом, лишив последних сил.

Я добрался до края песчаного плато, спускавшегося к морю широкой, стеклянной лестницей, в ту минуту, когда голова колонны далеко уже вошла в воду. Теперь, в полной темноте ночи, я не различал отдельных человеческих силуэтов, но мне виделась длинная, шевелящаяся, черная масса, похожая на вытянувшуюся на камнях огромную змею, виделись факельные огни, бывшие издали не больше пламени свечи, и их дрожащие, играющие отражения на поверхности моря.

Некоторое время мне казалось, что я смутно слышу долетающий снизу голос принца Илфинара, но, скорее всего, то был обман моего обострившегося воображения. Вскоре огоньки начали гаснуть следом друг за другом. У самого дна и чуть дальше глубина дна была не большой, по пояс взрослому человеку, но затем уровень его постепенно снижался и обрывался неизмеримыми безднами. Рано или поздно крестьяне достигли бы их…

Факелы гасли и гасли, а я сидел на верхней ступеньке лестницы и смотрел на море. Я ожидал услышать крики о спасении, детский плач, плеск отчаянно загребаемой воды, но ничего этого не было – в мире царили покой и безмятежность.

Все завершилось как-то непостижимо быстро. Плюясь отлетавшими рыжими искрами, потух последний факел, и больше не было ничего. Ничто не напоминало теперь о состоявшемся исходе – он жил лишь в моей памяти.

Я долго просидел под звездами, но никто не вернулся, и не один звук не нарушил тишины ночи. Чувствуя, что начинаю задремывать, я с трудом поднялся на ноги и побрел в казарму. Я ни о чем не думал, ни о чем не сожалел. Каждый выбирает свою судьбу сам – так мне тогда казалось. Я пришел в казарму далеко за полночь и, аккуратно сложив у порога военное снаряжение, тихонько, в полной темноте добрел до расстеленного на полу матраца. Я уснул ,и в ту ночь мне приснилось бесконечное и бескрайнее море.

Спал я мало и, пробудившись до утреннего построения, зная, что в наряд мне сегодня заступать не нужно, взял полотенце и вышел в рассветную прохладу. Странно, но хоть я и спал гораздо меньше обычного, голова была ясной, а на душе удивительно спокойно. Вчерашние события, непосредственно и бурно мною переживаемые, отдалились словно на десять лет назад. Нет, воспоминания не истерлись из памяти, каждая деталь по-прежнему была жива и отчетлива, но мысли о них более не вызывали во мне того накала эмоций и страстей, что испытывал я накануне.

Солнце стояло еще низко над землей и не успело покуда разлить в воздухе палящего, сухого зноя, свойственного нашему климату, идти было легко и приятно. Я оставил дорогу и шагал кратчайшим путем, по песку. Преодолев последнюю из дюн, я как вкопанный остановился на гребне горы; от шока и потрясения увиденным я не мог стронутся с места.

Весь берег был усеян мертвыми телами. Их было настолько много, что большинство болталось в прибрежной воде и волны свободно перекатывали их с места на место.

- О господи, господи… - шептал я, упав на колени и глядя вниз, не в силах отвести взгляда от этого зрелища, лихорадочно трясясь, но не от страха, а от чего-то гораздо более жуткого и невыразимого.

Потом я увидел живых. Их было немного ,и они бродили по берегу, наверняка испытывая в душе тот же дискомфорт, что и я. Приглядевшись, я понял, что это были военные.

Пересилив себя, на не твердых ногах я скатился с горы и истерично окликнул их. Почему-то важнейшим для меня сейчас было услышать голоса живых людей, разорвать между собой и мертвыми немой и затянувшийся диалог.

Военные оказались солдатами из нашей военной части, и с ними был знакомый мне офицер Краммон.

- Эй, да это же Дэр! – воскликнул он. – Что тут стряслось? Откуда столько трупов?

- Массовое самоубийство, - не совсем своим голосом отвечал я.

- Вот тебе раз! Да что же они, зачем же?

- Уж не от хорошей жизни, наверное…

- Да, дела… Я послал человека в часть, скоро командир будет здесь.

- Если он ничем не смог помочь, пока они были живы, то что он сделает теперь… - сказал я, но Краммон меня не понял. Вместе с остальными я ходил среди тел еще вчера стоявших на земле людей, думающих, говорящих, чувствовавших… Я узнавал их лица, хотя смерть и не могла не изменить их. Между остальными я наткнулся и на трупы жрецов, а вот принца, сколько ни всматривался, так и не нашел. « Подлец, сволочь, нелюдь, - внутренне бесился я от злобы. – Загубил тысячи жизней, а сам улизнул.»

Вскоре явился отряд старших офицеров во главе с командиром, все верхами. С негодованием и осуждением осматривались они по сторонам, без какого-либо почтения наступали на мертвые тела. Заметив меня, командир не замедлил приблизится.

- Ты оказался прав, лейтенант Дэр, - сказал он, но без тени раскаяния в голосе, - нужно было тебя послушать. Я действительно не думал и не  дооценил…

- Когда-нибудь вся эта недооценка дорого может нам обойтись, - сказал, поворачиваясь к нему спиной.

- Возможно, - произнес он, - возможно.

Краем слуха я уловил гневную тираду одного из офицеров:

- Совсем обнаглели эти крестьяне, совсем совести лишились! Здесь вот им утопится вздумалось, а на севере, я слышал, они показательно сожгли несколько тонн урожая, предназначенного для армии! Так, глядишь, не только с желтыми воевать придется – в родной стране начнется гражданская война! Ну, совсем одурели, стадо неотесанное…

- Да ты, ты… заткнись, - зарычал я, подскакивая к нему и замахиваясь, - ни единого из них ты не стоишь!

- Эй, да ты что! – завопил офицер, испуганно пятясь назад.

- Довольно! Прекратить перепалку! – крикнул командир, становясь промеж нас.

Понурившись, я отошел прочь и огонь ярости начал медленно успокаиваться во мне. Вспышка гнева сменилась слезами, когда я случайно наткнулся на труп Оре. Маленький внук и в посмертии держал деда за руку. Присев возле них на колени, я плакал, а остальные стояли поодаль и ожесточенно бубнили. В телах крестьян они видели всего лишь мусор, который надлежало убрать.

Чуть позже берег заполнился солдатами и земледельцами с ближайших деревень. Они сразу же взялись за дело и без лишней брезгливости и спешки укладывали тела в небольшие кучки. По объездной дороге на пляж уже спускались запряженные лошадьми телеги, куда надлежало грузить утопленников.

Одна вещь упрямо не давала мне покоя. Ни на одном мертвом лице, сколько не перевидал я их сегодня, мне не встретилось выражения боли и терзаний, свойственного погибшим в муках. Как раз наоборот – всюду попадались мне смягчившиеся, умиротворенные черты, легкие и какие-то смущенные полуулыбки на губах, а глаза… В широко, будто навстречу чуду распахнутых глазах читались навеки застывшие восторг, изумление, радость… Неужели смерть так прекрасна? Или предсмертные судороги настолько исказили естественный облик тонущих? А может…нет, это сказки.

Волей-неволей мне пришлось включатся в работу вместе с остальными. Берясь за ноги очередного покойника и оглядывая его посиневшее лицо, я все же не удержался и высказал вслух мучившую меня мысль:

- А может, принц не обманул их? Может, в действительности он и не думал никого обманывать?

- Эй, чего ты там бормочешь? – недовольно сказал мой напарник, молодой крестьянский паренек.

- Возможно, все, что он говорил нам, было правдой… Посмотри на лица этих людей, посмотри внимательно! Они такие… такие… словно братья наши все-таки обрели свой рай в конце пути!..

Я не знал, вопрос это или утверждение, но мне до боли хотелось верить в последнее…

 

 

 

 

 

 

 

 

Яндекс цитирования Rambler's Top100

Главная

Тригенерация

Новости энергетики