Так бывает.

                                                                                И сосчитают ли потопленных

                                                                           Во время трудных переправ,

     Забытых на полях потоптанных

                                                                            И громких в летописях слав?

Н.Гумилев

 

Часть 1.

 Россия, матушка Русь, ты страна ленивая…

Да и, дети твои, города, - лентяи первостепенные…Что уж о деревнях-то говорить.

Народ твой, великий народ. С трудом лапти на сапоги переменил, репу да редьку картофелем заменил. Всё можешь вынести, всё пережить. Долго терпишь лишения и обиды, быстро и искренне прощаешь вчерашних врагов. Иногда, думается, не туда Ты, Христос, явился, не той стране руку помощи протягивал… Да, Тебе виднее, Господи.

Привычен русский человек ко всему, всё ему по зубам, что сердцу не противится. Отбери последнее, а он тебе ещё и жизнь свою на блюдечке принесет. Широка душа его, как и бескрайняя земля Русская.

Однако рискните-ка с мечом да с огнем сунутся детишек его обижать, жён да сестер оскорблять, землю–матушку нашу топтать. Подымится, оправится да с чем Бог послал  пойдет Родину защищать от завистников, врагов, супостатов и прочих злодеев. Нет клочка земли, травинки нет в России, где бы кровь русская не пролилась…Однако же устояли?! Устояли пред татарами проклятыми, устояли перед железным шведом на Неве-реке, устояли пред армией Наполеоновой. Победили Гитлера с его  звероподобным фашизмом. Победим и других. Никого не боится русский человек, когда за правое дело борется. Опосля всегда надежда в сердцах теплилась: авось врага прогоним, лучше прежнего заживем.

Русский народ, ленивый народ: крыша над головой, кровать да есть что поесть. Вот и порядок, проживет как-нибудь. На правительство свое всегда большие надежды возлагает и так ему доверяет, что на все невзгоды и ненастья глаза закрывает. С закрытыми глазами оно впрямь легче бывает, да и спать удобней обломовцам, а в государях пусть Штольцы мучаются. Однажды не выдержал только: в семнадцатом году революцию учинил, всё переиначил, да на полпути притомился очень. Однако было это однажды… Куда нам до французов с их бесконечными республиками и реставрациями. Русскому и так неплохо живется, ты только его не трогай. Ну, а случись что, он всегда готов помочь хорошему человеку.

Только вот человек по природе своей грешен. Не дают России покоя иностранцы ни при Владимире Мономахе ни при Владимире Путине. Всё норовят чужаки пожирнее кусок оторвать, а не выйдет – так крошечку отщипнуть. Есть на то разные хитроумные средства и локальные способы. Эти средства и способы губят наших парней, сеют предрассудки, проливают кровь. Грузом двести возвращаются ребята в отчий дом, а мечталось им, поверьте,  не о том…. Как же быть тогда России – матушке?! Нельзя, чтобы иностранец нас на части раздробил, и нельзя, чтобы мать похоронку читала. Только сыны русские, на любой войне, что Руси грозит, слышать об этом «нельзя» не желают. В самый страшный час, час погибели, они продолжают думать: «А ежели каждый по кусочку отщипнет да в карман положит, что нам, русским, останется? Куда идти? Где правды искать?» И летят похоронки, точно черные птицы…Видимо, нельзя по-другому на этой земле… За любовь к ней ценой жизнь назначается.

  Ленив русский народ, но горд. Коли надо догнать кого или позади оставить, да на то воля государя или распоряжение от правительства имеется, так Россия всех опередит. Такими темпами страна наша может развиваться, что всем чужеземцам мерещится, будто ворожим мы.  Шокированные иностранцы от зависти небылицы о России выдумывают, фантастические фильмы о русском человеке снимают. Фантастикой они зовут русскую любовь к отечеству.

 Правду о нашем народе говорят: долго запрягает, да быстро погоняет. Зачем и куда спешить–то? Коли надо, так мы в миг справимся, вы только укажите, а за нами дело не станется. Блоху подкуем, и космический корабль на Марс отправим.

Ленивый мы народ, но умный, доверчивый, но сметливый.

 Вот и города у нас, на Руси, в России, такие. Что уж про деревни говорить? Ну, а если разобраться, жизнь у русских людей самая наиобычная. Вот, возьмите хотя бы семью Семёновых.

Есть в Орловской области маленькая деревенька, Медведевкой зовется. Жизнь здесь течет ровно и размеренно. Молодежи немного, но все же есть, кому стариков поддержать.

Не смотря на перемены, колхоз в Медведевке уцелел. Не такой, конечно, организации как в былые советские времена. Всё же картофель, злаковые культуры, подсолнухи и скотоводство делают жизнь достаточно сносной. Население не ропщет на его председателя. Стар и млад его уважают, не иначе как Иваном Васильевичем величают. Председатель в свою очередь старается перед населением не ударить в грязь лицом. Население Медведевки – 6 каменных новых домов с газопроводом и три десятка деревянных домиков, где газ до сих пор баллонами покупается. Вода подается через колодцы и три водоколонки. Это хорошо, потому как в деревне за рекой, водоколонок нет совсем. Деревня, что на том берегу, так же принадлежит колхозу. Называют её жители селом Герасимово, не взирая на меньшие в сравнении с Медведевкой размеры. Два пути ведут туда  из Медведевки. Один -  длинный: по единственной асфальтированной дороге, для которой выстроили широкий мост с тонкими железными перилами. Другой  - короткий путь. Пролегает он по узкой стежке, что огибает местный клуб, узкой змейкой рассекает луг, усеянный колючками, колокольчиками и коровьими лепешками, и заканчивается деревянными кладками. Кладки эти повисли над быстрыми мутными водами речки, соединив таким образом два берега, две деревни.

Медведевке повезло: здесь есть почта, не нужно за письмами и газетами ездить в район. Магазин, правда, построили только в Герасимово. Так что ходят медведовчане два раза в неделю по хлеб через кладки или мост с огромными сумками, сетками, пакетами. Набьют их до отказа буханками белого и черного, принесут домой, в глубокие кастрюли сложат. Знают в деревнях, что без хлеба ни одно хозяйство не сможет. Даже, черствому, ему всегда найдут применение: не съедят домашние, хозяин приготовит из него кашицу для поросят, курям для разнообразия сунет.Только и слышно, как визжат поросята, погружая в приготовленное носы, как на зов «диба – диба» сбегаются оголтелые куры. Истинно говорят: «Хлеб всему голова».

В Медведевке есть и школа. Сюда с сентября по июнь месяц стекаются школьники ещё с трех соседних деревень. Жить можно. Ну, а ежели у кого нужда, например, в город съездить или в село, какое, так по субботам и воскресеньям ходит автобус. Целых два раза в день. Не зря же асфальтированную дорогу до самого Орла проложили и поворот на Брянск смастерили. На дороге этой даже комбайн помещается. Скептики скажут: «Глушь! Отсюда только через шесть дней можно выбраться, если судьба забросит в этакую даль. А что если болезнь или хвороба, какая, приключится? А?» Жители деревни вам на это ответят, что у 3-х семей машины имеются, плюс у председателя колхоза есть уазик государственный. Его во всем колхозе козлом обзывают, за прыжки на неровных местных дорогах и кочках. Захворавших в состоянии лечить местная медичка, Алёна Ивановна. Если же она, не дай Бог, окажется не в состоянии, опять же есть четыре машины.

   Вот в этой-то деревне и родилась мама Ани Семеновой. Их, Семеновых, в Медведевке пруд пруди, и все друг другу родственниками приходятся. Дальнее, конечно, родство выходит, через пятое–десятое колено, а всё же свои, местные. Анину маму назвали Дарьей в честь прабабки, характеру кроткого и спокойного. Однако Анин дед Семенов Алексей Ильич Дашеньку журил беспрестанно. Соседи жалились:

- Что же ты, Алексей Ильич, Дашеньку–то затиранил? Коммунист, а мучаешь её як белый. Она же кроткая, как голубка.

- По что лезете, окаянные, я всю брянщину партизаном отходил, а вы меня белым рядите? - топал ногами Алексей Ильич и уходил обиженный. После таких разговоров становился он ещё суровее к дочери, а с соседями не говорил по целым месяцам.

- Родила мне головную боль! – пилил он жену, злобно ударяя ложкой по тарелке и расплескивая суп, – Сына не могла подарить. Я б его коммунистом, офицером … А с этой что? Только жди стыда!

Никуда не пускал, ничего не разрешал он Дарье. Когда же наступил день отправлять её в орловский техникум, проводил до остановки, посадил в автобус и единственное, что сказал на прощанье: «Смотри у меня!». Грозно посмотрел в её красивые большие глаза и ушел, не дожидаясь отъезда автобуса. Сама же Дарья обрадовалась до невозможности: наконец заключение подошло к концу, впереди несколько свободных лет жизни. Дочь исправно писала родителям обо всем, и Алексей Ильич по несколько раз на дню перечитывал подробные отчеты, пытаясь между строк уловить сокровенные её мысли.

«Всё до чегой-то докопаться хочет, накликает беду! Ой, допросится», - думала, глядя на мужа, Зинаида Васильевна.

Во всей  деревне, да что в деревне, во всем районе уважали  Алексея Ильича. Был он хлебопашец, и столяр, и плотник. Мастер, одним словом. Свято верил идеям партии, восхищался Лениным, Сталиным, Жуковым. Ненавидел фашистов, Гитлера, капиталистов, буржуев и до безумия любил отчизну. Любовь Семенов доказал в молодости, уйдя в Брянские леса партизаном. Теперь ждал он наступления светлого будущего: победы коммунизма над капитализмом. Все в жизни его устраивало, не на кого жаловаться Алексею Ильичу. Одна лишь дума о дочери  печалила его. Страшился Алексей Ильич позора, часто повторяя жене: «Принесет в подоле твоя Дашенька! Стыду не оберешься, я её тогда! Даром, что кудрявая?!». И однажды его опасения оправдались. Через полгода обучения  встретила Дарья любовь единственную, первую и последнюю. Всё ей нравилось в молодом лейтенанте: и веселый нрав, и нежность, и ласковые слова, каких  никогда не приходилось слышать молодой девушке. Да и форма, как увидела его вечером на танцах, перестала себе принадлежать. Пригласил её офицер раз потанцевать, другой, и пропала Дарья, окончательно пропала. Стал к ней лейтенант в техникум похаживать, встречать, до общежития провожать. Счастье в каждом жесте, взгляде, счастье во всех лицах, счастье кругом мерещилось Дашеньке. Счастье это, переполнившее каждую клеточку, частичку её тела и души, вылилось во фразу, случайную, но такую для неё важную: «Я тебя люблю!». «Люблю!» - прошептала Дашенька, погибнув окончательно. На следующий день нежный,  ласковый лейтенант неожиданно пропал. Дашенька ждала, верила, что любимый придет, пугалась, а вдруг дорогой её болен. Еще через неделю подруга сообщила Дарье ужасную весть: полк, в котором проходил службу её лейтенант отбыл восемь дней назад в Москву. Восемь дней назад, то есть на следующий день, после Дашенькиной погибели. Ах, зачем, зачем она себя сгубила? Что же делать? Ехать, ехать за ним, потому что лейтенант просто не сумел предупредить. Но куда? Ах, он сам напишет, как сможет. Обязательно напишет. Однако написал не лейтенант, а Дарья. Написала суровому отцу, что быть ему дедушкой. Только ответа так и не дождалась. Родила девочку и умерла. Грозное письмо Алексею Ильичу вручили нераспечатанным вместе с маленьким сверточком. В сверточке том куксилось маленькое,  с кулачок, человеческое личико. Дед с ненавистью глянул на причину смерти его дочери, а виновник в ответ улыбнулся. Улыбнулся так, как в детстве Дашенька, и теперь уже Алексей Ильич погиб. Дрожащими руками он прижал к больному сердцу сверточек, и скупая мужская слеза скатилась по выжженной солнцем щеке. Больше не боялся старый партизан стыда. Похоронил дочь. Стал воспитывать внучку, назвав её так, как Дашенька хотела – Анной. Полюбил дело новое, полезное: ежели кому часы починить или циферблат заменить, так он всё задарма сделает. Ни яиц, ни молока, ни мяса – ничего не возьмет, разве что конфету для девочки своей. За нерадивость такую часто жена ворчала. Да что русскому мужику каждодневные выговоры. Его пили не пили, он и не такое выдержит. Коммунист как ни как.  Только однажды у коммуниста обнаружили иконы за печкой. Совещание учредили, жизнь по косточкам разобрали, да из партии исключили. Тяжко стало, точно вновь Дашенька померла. Обиделся Алексей Ильич на судей своих, на колхоз, в котором вырос, на весь белый свет, да и ушел в город. Аннушке тогда второй годок пошел. Детство в Брянске прошло, омраченное лишь однажды – смертью бабушки, юность -  в Москве. В шестнадцать лет Анна впервые услышала, как любимый дедушка ругается. На Москву тогда спустилось чудо перестройки. Всё переиначили, всё перестроили. Беспартийный Алексей Ильич почему–то жалел о былой мощи СССР, о «настоящих коммунистах», о силе единогласных решений и постановлений. Так переживал он за судьбу отчизны, что таял на глазах. Худой, немощный, только в Аннушке находил Алексей Ильич отдушину. Ласково называл свою девочку лучиком, за светлые, как лен, волосы и голубые мамины глаза. Лучик его выучился в Ленинском педагогическом институте  учителем русского и литературы. Работать устроилась в одну из московских гимназий. Тут бы жить да жить, только дед всё  хуже день ото дня.

- Дедушка, что же ты себя не бережешь. Меня не любишь, наверное, вот с собой так и обходишься.

-Люблю, люблю тебя, светик ты мой ясный. Лучик солнечка, токо мало мне лучика. Что же со страной делается–то?

- А, может, оно к лучшему?

-У-у! Не говори при мне такого! Слышишь? Деду душу не рви! - чуть не крича, топал ногами старый партизан.

Однажды Анна нашла деда лежащим на полу у телевизора. Дальше точно сон: белые халаты врачей, слова утешения, стены больницы.

- Анна Андреевна, - позвала женщина–врач, - пройдемте.

Аня вошла в больничную комнату. На койке лежал маленький сухой старец. Строгие сделавшиеся огромными на худом лице глаза его заволокло нежной дымкой:

-Лучик мой…

-Дедушка, дедушка! Как ты меня напугал!

-Это я последний раз, обещаю, – ласково проговорил дед, но взгляд его вдруг сделался твердым и требовательным, – обещай мне, милая моя, что не останешься в Москве и дня.

Анна удивленно посмотрела на деда, но он продолжал:

-Нечего тебе тут делать. Езжай к нам, в Медведевку. Уезжай. Скажи, что учительница. Моя внучка.

-Деда, да ты что?

-Я что? Говорят тебе поезжай, как помру, поезжай! – закричал дед так, как бывало на Дарью покрикивал. Глаза Ане застелили слезы, она всхлипнула, но рыдания подавила:

-У-умрешь?

- Я ж не вечен, внученька… Вишь, чего выдумали? Субекты, отдельные государства, Белый дом, расстрелы, танки. Тяжело жить будет, ой, тяжело. Союз не вечен оказался, а я что? Человече! Пред Дашей извинюсь, обниму…

Спустя неделю Семенов Алексей Ильич, бесстрашный партизан, беспартийный коммунист, ревнивый муж, суровый отец и заботливый дед, скончался. Умер он в тот самый год, когда на карте появилось новое государство, Российская Федерация.

 

 

 

Часть 2.

 

     Как всегда в Медведевке жизнь течет размеренно, лениво. Да и жизнь–то вся на виду. У кого что нового случись, не только Медведевка, все близлежащие деревни оповещены будут. Вот и на Анну то и дело тянулся люд посмотреть, на Аню, Семенова Лексея внучку.

Купила Анна домик маленький на дедовы деньги. Домик деревянный, совсем старик. Облупленные стены, прогрызенный мышами или крысами пол, грязные двойные окна с дохлыми мухами между рам, покосившаяся крыша. Рядышком банька и амбар примостились. Оба искривленные временем. На заднем дворе колодец да небольшой запущенный огородец. Анне приглянулась разбухшая от дождей лавчонка под яблоней. Девушка присела и вдохнула чистый деревенский воздух, нагретый полуденным солнцем. Взгляд её упал на одинокую яблоню – единственное деревце в огороде. Листики на веточках нежно перешептывались с августовским ветерком. Ствол деревца чуть-чуть подавался на встречу его теплым объятиям, а затем, будто стесняясь, резко возвращался назад.

- Есть кто дома? – вдруг раздался ветхий, как и все в округе, голос. Анна вздрогнула, увидев облокотившегося на гнилой забор сухого старца.

-Я в дверь стучал, в окно тарабанил, потом глянул: заперто. Знамо хозяюшка в огород  пошла. Здоровьичка молодушке, – улыбнулся старик, и живые глаза его забегали по лицу, фигуре Анны, резко остановились на руках. – Ручки–то белее снега, да сама точно статуя какая. Ничего, здеся  и ручки мазольками обрастут, и солнышко перекрасит под стать нашим молодицам. А худа–то чё? Аль больная? Ты не смотри так–то, не серчай. Я деда твоего другом был…Вместе кровушкой и потом земельку поливали… Помер, значится? Земля ему пухом, все там будем…А што в хате ещё не была?

Анна вопросительно посмотрела на старика.

- Сумки твои сбоку хаты оставлены. Хата заперта, – улыбнулся дед.

-Меня Аней зовут, а Вас?

-Дед Макар, так все величают. Я соседом буду, - старик указал в сторону крапивных зарослей, - там за зеленью мой дом. Если шо понадобится, всегда рады. Не буду больше надоедать, вижу, устала с дороги. Я опосля зайду.

Аня проводила взглядом старика, скрывшегося за высокой, как человек, крапивой, и направилось к своему новому дому. Помучившись немного с замком, Анна вместе с сумками очутилась в сенцах. Весь домик заключался в сенцах, которые служили одновременно и коридором, и кухней, а также одной вытянутой, как пенал комнаткой. В сенцах пылились облупленный стол, прикрытый клеенкой в цветочек, у стены, - газовая плита и холодильник. В комнате - печка, кровать, занавешенная шторкой, письменный стол, три стула и то ли шкаф, то ли буфет. В общем, ничего, жить можно. Одно плохо: Аня оказалась не единственной жительницей старого домика. Помимо девушки на жилье претендовали мухи, особенно злые в августе, комары и мыши. Живность эта уйти ни за что не согласится. К тому же прав у них больше имеется: за давностью пользования - дом их. Самое большее, на что они согласны – это совместное проживание. Целый день Анна боролась с самыми нескромными жителями – мухами, но деятельность эта не принесла результатов. Усталая и побежденная, Аня, наконец, отложила оружие - сложенную в виде дубинки газету, и направилась умываться на задний двор. Набрав воды в колодце, Анна наполнила рукомойник. Это её первое умывание по-деревенски, а завтра, умывшись таким же способом, она отправится в школу, где отныне собирается работать.

- Здравствуйте, здравствуйте!- пожимая Анину руку, говорил на следующее утро директор школы. – Я как твое письмо получил, так развеселился! Ишо спрашивает, можно ли! Да, нужно, просто необходимо! Беда у нас: нет рабочей силы. Я ужо думал, не придется на Лексея детей поглядеть.

- Я внучка ему.

-По что старика обижаешь? – ласково пожурил директор. – Я с твоим дедом в Брянске фашистам ухи кручивал. Потом на свадьбе Лексеевой гулял, Дашу на руках вот этих качал, потом уму разуму обучал в этой вот школе.

- Простите, пожалуйста…

-Э, да что там! Тебя малую видел, беззубую, – улыбнулся директор, - а щас сколько, Анечка, тебе?

- Двадцать три.

-Молоденькая ты ешо. Справишься одна–то?

-Справлюсь, Борис Иванович, будьте спокойны.

- Одной всегда тяжко, а девице ещё тяжелее. Ты, еже ли кто обижать станет, мне сразу говори, а я ужо знаю, как кого на путь истинный наставить.

-Спасибо, только вы мне лучше скажите, есть ли у вас библиотека?

- Библиотека–то? У клубе нашем. Там вся молодежь собирается. Да… Токмо нынче всё не то. Раньше там и кино какое покажут, а теперь… Тьфу! Токо танцы да обниманцы. Библиотека на втором этаже находится. Пойдем, лапонька, я тебя с учителями нашими познакомлю.

Борис Иванович, кряхтя, повел Анну в учительскую, где собрался школьный коллектив. Оказалось, что только у Анны высшее образование, а у некоторых даже среднее специальное отсутствует. Коллектив, как сообщил директор, маленький, но очень дружный.

За географию, биологию и природоведение отвечал сам директор. Физике, химии, математическим наукам и черчению обучала полногрудая степенная дама с рыжими волосами и усыпанным веснушками лицом. За что Зинаиду Михайловну Смольгину детишки прозвали курочкой Рябой. Из иностранных языков ребята изучали только один – немецкий. Единственный специалист по языкам в округе - Константин Васильевич Пехов. Худощавый и брезгливый, точно всю жизнь проживший в городе, учитель немецкого морщился и злился, когда в класс случайно залетала не то что муха, но даже бабочка. Всегда опрятный и ухоженный, с зализанными волосами, Константин Васильевич не пускал на урок с немытыми руками и после мела тщательно оттирал свои. Он внимательно оглядел Анну и снисходительно улыбнулся:

 - А нашим фрау соперница приехала. Я, между прочим, холост и совсем не пью. За вами должок: русский и литературу теперь вам вести, не мне.

Труд, ОБЖ, физкультуру и рисование детям преподавала молоденькая девчонка, прыткая и бойкая. Прямые длинные русые волосы ниспадали на ее маленькие точеные плечики. Яркие, почти синие глаза, обрамленные пушистым веером ресниц, как-то по-детски доверчиво и наивно смотрели на мир из-под приопущенных век. Однако маленький ротик, будто специально созданный для поцелуев, и сильный волевой подбородок говорили о том, что их обладатель довольно ловок и сметлив. Яркая и эмоциональная, Яна то и дело размахивала крепкими красивыми руками и кривила тонкие губки в ответ на замечания старушки – учительницы начальных классов. «Надо же быть такой красивой! Ей бы на обложку журнала или на экран!» - пронеслось у Ани в голове. В синих глазах сверкнуло любопытство, маленький ротик сложился в улыбку:

- Яна! А ты Аня, я – только наоборот. Мне девятнадцать лет, я год уже в школе работаю и не жалуюсь. До этого в колхозе на картошке была, да с ней ногтей не сбережешь. Ну, а доярушка из меня никакая, – Яна лукаво сощурила глазки и шепотом добавила, -  каждый второй мужик мне на ферме замуж предлагал. А как до драки дело дошло, так меня председатель колхоза сюда отправил. Знаешь, куда драгоценный камушек не прячь, он везде сиять буде, - зазвенел её голосок, - а ты чего это такая бледная? Ну, ничего, вот станем подругами, ты у меня бронзовая и толстенькая будешь. Я живу через два дома от тебя. Да, ты спроси, где Зайцевы живут. Тебе все скажут и покажут.

 

Только с историком Анну не познакомили, потому как он в командировке по поручению председателя оказался.

- А историк наш! Ой, какой он замечательный! Слушай, Анька, токмо давай договоримся сразу! Историк мой, а ежели за этот год не получится у меня, тогда валяй, забирай его с ушами и потрохами! Тяжеловато даже мне с ним!

-Яна, никаких «историков» мне не нужно, я работать сюда приехала.

- Ага! Ладно, не всю же жизнь работать–то? Так и одна останешься. Ну, ничего! Я тебя переделаю. Вот так! – Яна указательным пальцем нарисовала в воздухе сердечко, многозначительно покачав прелестной головкой.

 

 

 

Часть 3.

 

   Сентябрь. Анна Андреевна с волнением отправилась на свой первый урок в 8-й «А» класс, в школе это единственный восьмой класс. Не смотря на жару, Анна надела черный пиджак  и заранее отутюженные брюки. Заколола в гулечку волосы.

- Доброе утро, - произнесла она, входя в класс с журналом в руках.

В кабинете вдруг образовалась необычайная тишина. Дети встали около парт, с нескрываемым любопытством стали рассматривать новую учительницу. Нет, видеть–то, они её уже видели. Однако тогда, летом, какое им было дело до приезжей. Анна Андреевна, усадила детишек. Семь учеников, негусто, конечно. Всего две девочки.

-Я ваша новая учительница русского языка и литературы да, к тому же, классная руководительница.

Анна подошла к доске и аккуратными прописными буквами, какими способны писать только филологи, изобразила несколько слов:

- Запишите в дневнике: Семенова Анна Андреевна. Так меня зовут.

-А муж у вас есть? – выкрикнул с последней парты белокурый мальчонка.

- А тебе это зачем? Жених из тебя пока маловат.

Дружный смех смутил мальчишку, он покраснел и уставился в парту ничего невидящим взглядом.

-Как тебя зовут? – улыбнулась Анна Андреевна.

- Я Лунин Николай. Фамилия моя знаменита в истории, говорят, что мы родственниками приходимся знаменитому декабристу Лунину, - гордо произнес маленький Николай.

- Вот как? – ласково погладила Анна Андреевна родственника великого декабриста.

-Мне вот что интересно: зачем это вы в нашу глушь приехали? Разве сейчас ссылают политически опальных преступников? Тогда расскажите о вашем подвиге, пожалуйста.

- Не всегда, как ты выразился, политические преступники совершают подвиги, - с трудом скрывая улыбку, проговорила Анна Андреевна. - Иногда такие преступники действительно совершают преступления. Это «иногда» бывает чаще, чем подвиг. Коленька, мужа у меня нет, а к вам я приехала, так как раньше здесь жили мои бабушка и дедушка, моя мама. Я не опальная, как видите, и вовсе не преступница.

-  Зря приехали.

- Почему же, Коля? – искренне удивилась учительница.

- А то, что глушь здесь. Где подвиги вершить, а? Выучусь, може, президентом стану. Тут же какое дело? – не по-детски серьезным тоном спросил Николай Лунин. - Вы вот моего брата, наверное, не видели ещё? Пропадает он, ей-ей, пропадает.

- А кто твой брат? Неужели он так плохо живет?

- Мой брат здесь учителем, истории учит и праву. Токмо зря пропадает в деревне, шел бы в эти, как их? Авокаты или продкуры.

- Адвокаты или прокуроры, - поправила Анна Андреевна. – Только стране учителя истории нужны не меньше, чем адвокаты.

-М-да, не нужен мой братец никому, токо байки травить и умеет.

- А ты в кого такой умный выродился? Андрей Викторович хоть делом занимается, а ты? – выкрикнула черненькая девчонка. Жаром светились её карие глаза, раздувались тонкие ноздри:

- Был бы ты чуточку на него похож, - едва различимо добавила она.

- А ты! Катька, влюбилась в моего братца. Сиди теперь помалкивай. Тили–тили–тесто!

Девочка вспыхнула, покраснела, слезы выступили на глазах, но она ничего не ответила.

-Коля, нельзя же так! – сурово проговорила Анна Андреевна. – Извинись немедленно перед Катей. Не подобает потомку великого декабриста так с дамами обращаться.

Теперь вспыхнул потомок декабриста, но дабы не потерять авторитета, он сквозь зубы процедил тихое «извини» и затих до конца урока.

Потянулись рабочие будни, одинаково заполненные уроками, проверкой домашнего задания, диктантов и сочинений. Когда у Анны Андреевны выдавалась свободная минутка, а такое бывало достаточно часто, так как школа в Медведевке не баловала учениками, учительница спускалась на первый этаж к Яне. Одиноко всё-таки, а Яна всегда рассмешить сумеет. Веселая и беспечная девушка порхала по просторному кабинету, точно мотылёк, рассказывая о своих ночных приключениях. Иногда Анна приходила к ней и на улицу, где дети прыгали и бегали в свое удовольствие, пока Яна мечтала или с кем-нибудь болтала.

- О, привет! Что? На перекур? – лукаво улыбнулась Яна.

- Привет. Ты что это сегодня такая нарядная и румяная?

-Ха-а!Заметила? – и губки сложились бантиком, а глазки невинно заморгали.- У меня сегодня день рождения. Двадцать лет стукнуло!

- Ой! А я не знала! Извини.

- Ничего! Я ведь тоже не знаю, когда ты родилась! – Яна залилась звонким, точно колокольчик, смехом. Немного успокоившись, она вдруг вся преобразилась. Синие глаза засверкали лукавым огоньком, от чего Яна стала ещё красивее:

- Слушай! А пошли сегодня в клуб? А? Мой день рождения отметим!

- Н-не знаю… не могу я…да и работы много…

- Работа! Работа! Фу, у меня голова кругом! Тебя саму ещё не тошнит? Ты когда жить собираешься? У меня День Рождения. Пошли – это будет для меня самым лучшим подарком! Пошли! Пошли! Пошли! Пошли–и-и!

- Я, правда, не могу…

Яна вдруг опять преобразилась. Волевой подбородок выдался вперед, глаза сузились, взгляд сверкнул голубым холодом:

- Я с тобой больше не заговорю, если не пойдешь. Слышишь? Я не шучу!

-Ладно. Посмотрим. Может, и сходим.

- Я тебя обожаю! Анька–а–а! – закричала довольная Яна, сжимая крепкими красивыми руками тонкие Анины.

  Вечером Аня надеялась, что Яна забудет о ней и увлеченная чем-нибудь убежит в клуб одна. Однако в десять подружка явилась при полном параде: джинсы с высокой талией, фиолетовый топ, а поверх – джинсовка, на ногах голубые туфли на шпильке. Однако с лицом Яна явно перестаралась: глаза неровно подведены черным жирным карандашом, ресницы склеились от огромного количества туши, губы намалеваны ярко-красной помадой, а с щёк, казалось, вот-вот посыплются румяна, перемешанные с пудрой.

-Анька! Ты что в халате лазаешь? Ты же обещала!

- Что ты с собой сделала? Это надо же так испортить свою красоту! – покачала головой Анна.

- А что? - испугалась Яна и поправила  налаченные волосы.

- Ты очень сильно накрасилась. Так нельзя. Некрасиво.

- Ты так думаешь? – неуверенно спросила Яна, рассматривая лицо в зеркале.

- Одета ты хорошо, многие и в городе так не одеваются, но вот макияж. Слушай, давай, я тебя накрашу? Ярко - не значит красиво.

- Давай! Только у меня из косметики с собой только помада да тушь–плевачка.

- Ничего, у меня есть! Давай, стирай с лица всю эту штукатурку.

Анна стала искать в шкафу–буфете  коробку с косметикой, а Яна побежала на задний двор.

- Ты чем умываешься? – удивилась Аня, неся в руках лосьон для умывания.

- Бр-р…ой! В глаза попало! Ай–й!

- Держи полотенце. Кто же мылом–то? Да ещё хозяйственным? Ты всегда так делаешь?

- Нет. У меня дома нормальное мыло и лосьончик, огуречный, имеются.

-А у меня  почему не попросила, чудная!

- Ну, мне не удобно как-то стало.

- Эх, ты, дуреха! Такой вот размалеванной куклой ходить ей не стыдно, а у подруги что-то опросить или взять – подвиг великий.

Анна усадила Яну за стол около лампы, разложила косметику на столе. Сначала нарисовала черным карандашом тонкие стрелки на нижнем и верхнем веках, затем светло-голубые тени нанесла поверх карандаша, аккуратно подкрасила реснички, губы накрасила светло-розовой помадой, слегка коснулась румянами щек,  маленького носика, лба и подбородка.

- Ну, смотрись!

- Ой! Какая я. А почему так мало глаза накрашены, хотя так тонко и аккуратно! Мне нравится! Очень! Слушай! Помада! Как мне она идет!

- Забирай. Забирай и помаду, и тени, и карандашик.

- Но, а как же ты?

- У меня есть косметика. Бери, это мой подарок. Должна же я хоть что-то тебе подарить, - настаивала Аня.

- Спасибо! А ты?

- Что я?

-Ну, как это? Давай, одевайся, красься.

- Я оденусь, но краситься не хочу.

Через пять минут одетая Аня выслушивала Янины замечания:

- Вот что ты на себя напялила? Ты в клубе спаришься! Свитер шерстяной и джинсы! У нас так на картошку не ходят.

- Не преувеличивай. Свитер очень даже хороший, а джинсы просто замечательные.

- Ну да, а прическа называется: я забыла, куда пришла. Я хочу, чтобы ты оделась покрасивее. Так! Она ещё и кроссовки на ноги натягивает. Ты как будто физ-ру ведешь, а я литературу. Всё наоборот!

- Ты только меня одну не бросай там. Я же никого не знаю. Хорошо?

- Лады! Не переживай: ты никого не знаешь, зато тебя все знают! – и маленький ротик сложился в лукавую улыбку.

    Темна деревенская ночь, звезды, единственные помощники в пути, тускло освещают с высоты небес зелень деревьев, оттеняя ее необыкновенным загадочным светом. Каждый шорох в кустах, траве заставляет вздрагивать и оборачиваться. Кругом тишина. Спит деревня. Только где-то в дали гудят фермерские трубы. Иногда послышится мычание спящей коровы, блеяние овец или лай собаки. Земля, сырая от росы, точно напитавшаяся губка, каждый шаг обдает теплом ночной прохлады. Надо идти аккуратно, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте. Жители деревни редко спотыкаются, им знаком каждый изгиб дорожки, каждая шероховатость поверхности. Анна с трудом поспевала за Яной, бодро вышагивающей на высоченных каблуках. Аня споткнулась, остановилась и глубоко втянула свежий воздух. Чистый и легкий, он вливается в легкие, расходится по всему телу, наполняя собой каждую клеточку. Хочется раствориться в его ласковых объятиях. Но воздух, словно догадавшись, ветром отталкивается, вырывается, прочь унося прохладу. Шелестит ещё не облетевшая листва, придавая миру таинственный оттенок.

  Да, в России упоительны не только вечера.

- Ой! Чего это все столпились? – спросила Яна у какой–то размалеванной девушки неподдающегося определению возраста.

- Лунин приехал, опять байки травит.

-Андрей? Андрей приехал! Пошли, Анька, я тебя представлю.

 Яна растолкала девчонок, за что ей вслед прокричали что-то очень неприличное. Затем девушка растолкала и ребят, отвешивающих в её сторону какие-то шуточки. Ни на кого не обращая внимания она, наконец, достигла цели.

  На ступеньках клуба сидел молодой мужчина лет двадцати пяти. Темно– русый, в ночи он казался совсем черным. Серо-голубые глаза, обрамленные золотистыми ресницами – стрелочками, притягивали спокойной, некричащей красотой. Таких глаз Анна никогда не видела. Как описать их? Огромные, бездонные озера? Добрые, мягкие? Однако в них что-то есть кроме доброты, мягкости и бесконечности. Что? Какая–то умиротворенность, уверенность. Мир. Мир во всем его облике. Мир и спящая сила. «Мир? Что за странное сравнение, эпитет?» - подумалось Анне. Андрей вдруг замолчал и посмотрел на незнакомку. Аня впилась в него своими голубыми огромными глазами:

«Я знаю! Знаю теперь, какие глаза были у Марии Болконской! Вот, что значит «лучистый взгляд»! О, как преображали они некрасивую Болконскую. О, каким делает его и без того красивое лицо этот лучистый взгляд!» - проносилось в Аниной голове. Бледность лица и худоба придавали фигуре Андрея некоторую романтичность и притягательность. Точно герой, сошедший со страниц романа. Кто он? Печорин? Безухов? Болконский? Чацкий? Базаров? Комедия или трагедия? Нет! Не комедия и не трагедия. Для комедии он слишком утончен. Роль обличителя ему не к лицу.  Для трагедии он слишком спокоен. В каком же романе Анна видела этого героя. Никак не вспомнить. Облик Андрея искренен. Вот, пожалуй, всё, что можно сказать, так мало и одновременно так много. Однако есть всё же какое-то «но». Это вечное «но», дойдя до которого останавливаешься в недоумении. Какое же «но» засело внутри  этой спокойной натуры? Что-то надменное еле уловимо в кончиках губ. Что это? Сила и уверенность в себе? Или ощущение превосходства над собравшимися здесь? «Белое и черное – вот его натура! » - решила Анна, забыв о том, что палитра жизни раскрашивает людей в миллионы раз удивительней, нежели кисть авторов прочитанных ею книг. Жизнь не признает двух цветов. Бесконечно разнообразен мир и люди в нем.  Жизнь – удивительный калейдоскоп причудливых узоров и картин. В ней нет места одному единственно верному, она привыкла удивлять, а люди – это жизнь. Значит и они, пока живут, не перестанут удивлять. Черное не всегда означает плохое, а белое – хорошее. Всмотритесь в темноту, она состоит из бесконечного множества ярких точечек. Какого они цвета? Вглядитесь, миллионы миллионов цветов составляют черное. А белое? Разве не бывает ужасным белое? Вы когда – нибудь ощущали пустоту?  Какого она цвета? Белого! Благодаря темноте ночи мы видим яркость дня, благодаря тьме мы умеем ценить свет. Мало уметь различать цвета, нужно уметь видеть их. Мало уметь разделять людей на хороших  и плохих, надо уметь понимать их и их поступки.

- Андрюха! Привет! Как я по тебе соскучилась! – закричала Яна, бросаясь к Андрею в объятия. Он обнял, крепко сжал и поцеловал в губы, отчего девушка даже вскрикнула.

- Что ты тут рассказываешь? Ой! Как ты похудел, бедняжка. Ты не забыл, что у меня сегодня праздник? А? Ах, да! Вот, знакомься: Семенова Аня. Она у нас учительницей приехала. Раньше её дед с бабкой здесь жили, а теперь и она надумала. Аня, это Андрей Лунин.

Андрей взглянул на Аню и улыбнулся:

- Очень рад. Как вам наше захолустье? Небось, тошно с непривычки-то?

- Деревня как деревня, а тошнить может от разных вещей.

- Андрей! Продолжай рассказ! – закричали из толпы.

- Э, нет, ребятки, пойдемте–ка отметим Янин день рождения и мой приезд. Что у вас из горяченького имеется?

- Самогон!

- Высший сорт!

- У медички брали!

- Раз у медички, точно высший, – улыбнулся Андрей.

 Зазвенели стаканы.  Ане вручили алюминиевую кружку. Послышался звук льющейся жидкости. Началась обыкновенно необыкновенная русская пьянка. Так пить, выпивать, отдыхать и расслабляться не умеет ни один народ. Часто русских приравнивают к слову «пьяницы». Послушайте, ведь это невероятная выдумка. Конечно, зависимых от алкоголя в нашей стране много, очень много, но это больные люди. Нельзя же всю нацию называть больной. На Руси издавна повелось, что «веселие – есть питие». Мы так отдыхаем: редко, но метко. Европейцы три раза в день «для аппетита» запивают спиртным завтрак, обед, ужин. Американцы в любое время дня и ночи могут выпить виски со льдом. Все они запивают и выпивают, только русские почему-то пьют. Почему же только за русскими закрепилась слава пьяниц, алкоголиков, тунеядцев и дебоширов? Посмотрите любой американский фильм или сериал. Заметили одну интересную вещь? После распития одной-двух бутылочек пива или вина американец обязательно попадает в славное общество анонимных алкоголиков. Что же с их здоровьем? Русское общество не может быть анонимным, мы привыкли осуждать, прощать и помогать всем миром. Народ в России живет у всех на виду, не кичась достоинствами и не скрывая пороков.  Русский пьет широко и глубоко, его манера отдыхать пугает и восхищает иностранцев. Чужеземцам не понять всех тонкостей и простоты разгулья на Руси, всей душевности застолья. Это непонимание и породило образ русского мужика – пьяницы. Мы пьем с душой, гуляем с душой, бьем и дебоширим от души. Любая пьянка порождает один и тот же вопрос: «Ты меня уважаешь?». А как может русский не уважить русского, выпившего наравне, а то и больше. Душевности и уважения не хватает американцам, европейцам и азиатам. Их тянет к нам с незапамятных времен, они хотят понять, хотят научиться нашему умению. Не парадокс ли: иностранцы искренне уверены, что богатыри русские – лапотники, дикари и пьяницы. Чужаки изучают русский народ, пишут о нем диссертации, боятся его, ненавидят и обожают. Откуда такой интерес к простым лапотникам, к стране, где по столице бродят медведи?

  Через полчаса пьянки не осталось никого вокруг трезвого, кроме Ани. Нет, про неё не забывали, кружка её волшебным образом пополнялась после каждого тоста. Анна просто хитрила, выливая на землю горючее содержимое. Только одни зоркие глаза следили за каждым движением Аниных рук.

- Пойдемте веселиться! Аня п-пошли-и-и! – взяв под руку Анну, позвала всех в клуб Яна.

- Янка! Иди сюда! Скорей! – закричали со всех сторон пьяные мужские голоса.

- Я ща, п-погоди минуточку! Ми-ну-то-оочку! Ты тут б-будешь?

- Да, я посижу пока.

Аня села в самый темный уголок, вжалась в стену, чтобы её никто не замечал. Ей было не по себе, хотелось убежать. Что может быть общего между ней и собравшимися здесь? Между трезвой и пьяными? Между людьми, знающими друг друга с детства, и ей, чужачкой? Единственный знакомый человек здесь – Яна. Однако Яна позабыла данное обещание. Ей хорошо, ей лучше всех. Она счастлива в кругу друзей, подруг и поклонников. У неё день рождения. Ани как будто не существовало. Её никто не трогал и не замечал. Она никому не нужна. Одна. Всегда одна. Кроме семьи у неё никогда никого не было, а теперь и семьи не стало. Анна стремилась заменить все отношения работой, а необходимую каждому человеку любовь привязанностью к чужим детям. Ей казалось, что всё у неё устроилось, что лучше и быть не могло, а сейчас почему-то стало так тошно, больно и страшно, точно её полностью раздели.

   Прошел, наверное, час, а Яна всё не вспоминала о подруге. Она повисла на шее Андрея, он шептал ей какие-то пьяные слова. Яна не понимала их смысла, но улыбалась, закрывая глаза. Подождав ещё мгновение, Аня выбралась из своего уголка.  Свежий воздух обдал теплом лицо и руки, звезды тускло мигнули в небе. Где-то залаяла собака. Одинокая, Анна стояла на крыльце. Ветер трепал её русые волосы, выбившиеся из слабо заплетенной косы. Большие голубые глаза заволокло туманом. По щеке покатилась слезинка. Анна вытерла ее рукавом свитера и улыбнулась своей слабости. Одинокая она. Всегда одна. Вот и сейчас: зачем идти туда, где тебе неуютно? Почему она не напилась вместе с ними? Чего боялась? Там нет родных – вот ответ. Или дело не в этом? Что-то засело у неё внутри, что-то между робостью и закомплексованностью. Что-то, что мешает быть собой, что мешает жить. Вечное ощущение, что Ане не рады. Вечное ощущение: она везде и всегда лишняя.

Анна обернулась в последний раз: кругом улыбки, радость и беспечность. Медленно побрела одинокая девушка домой, унося с собой печаль и разочарование. «И зачем меня дедушка отправил в эту глушь? Может быть, уехать? Право, тошно мне от одиночества… хотя кого я обманываю…разве в городе не от этого же тошнит? Вот! – споткнулась Анна, больно ударив коленку о землю, - Тут даже фонарей нет! Уехать? Нет, я выдержу… Да! Да! Выдержу. К тому же детей нельзя никак бросить. Год надо доучить». Грустно всматриваясь в даль, Аня начинала чувствовать холод то ли от страха, то ли от усилившейся сырости и прохлады. Однако возвращаться к клубу было уже поздно. Неожиданно Анна услышала торопливые шаги. Девушка попыталась идти быстрее.

- Стой же ты! Я ведь догоню! – послышался совсем рядом мужской голос, и,  действительно, через какое-то мгновение твердая рука схватила Аню за свитер.

- Сейчас же отпустите меня!

- Да, это же я! Андрей Лунин! Ну? Чего и-испугалась. Ты что ушла-то? Эх, бестолочь городская! А если бы кто напал?

- До вас меня за свитер никто не хватал.

- Пошли, провожу, - улыбнулся Андрей, но свитера так и не отпустил.

- Ну, как работа?

- Ничего.

- Как жизнь?

- Ничего.

- Как тебе наша молодежь?

- Ничего.

- Ты кроме «ничего» знаешь что-нибудь? Или я совсем противный, что со мной городская барышня не желает разговаривать?

- Вы пьяны.

- И что с того? Я не человек что ли? Раз выпил, всё что ли?

- Вы зачем ушли?

- Тебя проводить.

- А Яна?

- Ах! Вот оно что! – засмеялся Андрей – Яна? Янка моя подружка с детства. Она поймет.

- Что поймет?

- Все поймет. Она у меня такая понимающая! Все понимает, когда никто не понимает. У меня два понимающих: Янка и Бог.

- И как же вас понимает Бог?

- Ой! Я пьян. Не буду говорить про Него сейчас, - Андрей быстро перекрестился, – а тебе кто понравился из наших мужиков?

- Да.

- Кто?

- Вам какое дело?

- Ну, как какое? А вдруг я?

- Спасибо за то, что проводили. Вот мой дом, до свидания.

- Ну, кто? – он улыбнулся и придвинулся к Анне ближе.

- Борис Иванович. До свидания.

- Кто? Директор? Чертовка ты городская! – Андрей схватил Аню за руку и больно притянул к себе. Девушка почувствовала прикосновение его влажных губ и с силой рванулась к калитке. Не оглядываясь и не запирая дверцу, она бросилась к входной двери. Нащупала в темноте замок. Ключ щелкнул. Дверь открылась, и Анна, наконец, обернулась. Андрей спокойно стоял на том же месте и улыбался, щуря близорукие глаза:

- Простите! Мы, деревенская грязь, замарали ваши губки. Отмоетесь дома. Это не смертельно.

- Идите прочь! – крикнула взволнованная Анна.

Андрей церемонно поклонился, но с места не сдвинулся:

- Я ведь понравился вам. В чем же дело? Брезгуете?

Слезы подступили к горлу, и Аня вбежала в дом, захлопнув дверь. Девушка свернулась калачиком в кровати. Слезы хлынули ручьями по щекам. Сердце больно стучало в груди, а кругом тьма и холод. Где-то скреблась мышь, но этот звук, обычно раздражавший Анну и мешавший уснуть, теперь был для неё единственным знаком, что она, Аня, не одна, она с мышами. Как же завтра вести себя с ним? Что делать? Зачем он так поступил с ней? Зачем издевался? Как человек с такими глазами мог такое говорить? Вот именно, он человек, и этим всё сказано.

 

 

Часть 4.

 

Аня медленно подходила к школе, она стыдилась глядеть в глаза людям, попадавшимся ей на пути. Девушке казалось будто все знают, что произошло ночью. Однако молодая учительница ошибалась: по деревне разнеслась история иного рода и характера. Говорили, будто приезжая учитилка в клубе увидала Андрейку Лунина, зазвала к себе домой, а Янку ни с чем оставила. Вот чем замечательны маленькие местечки. Самая крошечная деталь не ускользнет, не скроется от пытливого взгляда их обитателей. Здесь все в курсе всего, а соседи знают о тебе больше, чем ты сам о себе. Нужны какие-нибудь сведения? Посиди вечерком в обществе хотя бы двух баб Мань или Нюр. Эти старушки – самые лучшие в мире осведомители и незаменимые помощники. Однако не держи на них зла, если кое-что узнают о тебе и другие. Просто у них обязанность такая, добровольная: знать всё и обо всех.

 Анна быстро поднялась по скрипучей лесенке на второй этаж в свой класс.

- Здравствуйте, садитесь.

Семь пар глаз устремились на неё с любопытством. Удивительно спокойно вели себя в этот день маленькие озорники. Анна пару раз ловила на себе пристальный, изучающий взгляд Николки Лунина. Анну удивила улыбка, иногда появлявшаяся на детском его личике. Точно такие же уголки губ у Андрея.

- Так, милые мои, на сегодня закончим. Идите на следующий урок и скажите пятому классу, чтоб до звонка в класс не входили. Пусть проветрится.

Аня провела ещё несколько уроков. Странно, но подруга её так и не навестила. Неугомонная Яна, которая каждую переменку прибегала сообщить какую-нибудь новость, не пришла даже после пятого урока. Анна Андреевна сама бы сходила поболтать, но жутко было столкнуться с Андреем. Наконец, после шестого урока, как только дети покинули класс, медленно вошла Яна. Аня, уже привыкшая к внезапным сменам настроения и поведения своей подруги, удивилась перемене не только в походке, но и в лице. Сосредоточенное лицо Яны казалось ещё прекрасней. Синие глаза стали раза в два больше обыкновенного, необычная складка на лбу придавала ей более взрослый вид, а тонкие губы сжались в одну побледневшую полоску.

- Как ты могла так со мной поступить? Я тебе доверилась. Ты специально это? Да? Отвечай! – ледяным тоном, не сводя стальных глаз с Анны, спросила она.

- Послушай…ты что это?

- Я тебя…тебя ненавижу! – неожиданно дрогнув, потеряла самообладание Яна, - А его! Его убью.

- Яна! Ты сама виновата! – вырвалось у Ани.

- В чем? – встрепенулась девушка, и её голубые глаза стали такими прозрачными, точно состояли только из воды.

- Ты мне обещала не оставлять меня одну!

- Так это месть? Вот оно что? Ух ты! Я про неё забыла спьяну, а она познакомилась! Да ещё с кем! С тем, кого я просила не трогать. Уж, конечно, уведя красавчика домой, ты его вовсе не тронула! Ищи дуру в другом месте.

- Что? Во-первых, я его не уводила домой, он пошел меня провожать…

- А ты и смекнула, да?

У Ани задрожали руки, она покраснела. Слезы подступили к горлу, но усилием воли они были подавлены.

- Вот как ты обо мне думаешь. Значит так, - справившись с волнением, проговорила Анна, - я ушла, так как ты бросила меня, мне было жутко одной сидеть. На полпути меня догнал Лунин. Он сам пошел. Я не звала. У самого моего дома…он…он полез ко мне целоваться. Я прогнала его. Всё.  А теперь уходи.

- Так ты с ним не…

- Уходи.

- Анечка! Милая моя, прости! Просто все так думают, а я тебе верю… Да забери ты его! Мне не надо его! Только прости!

- Мне его тоже не надо. Уходи.

Яна резко развернулась и выбежала, хлопнув дверью. «Должно быть, ребята от неё без ума», - почему-то подумалось Анне. Девушка подошла к окну. «А он, конечно, все слышал. Нас отделяет стена», - вновь пронеслось в голове, и, точно в подтверждение, в соседнем кабинете щелкнул замок. Аня затихла, Андрей спустился по лестнице, попрощался с уборщицей. Он ушел, можно и ей уходить.

В эту ночь, усталая и разбитая, Аня спала крепким сном. Утром её разбудил настойчивый стук в окно. Аня взглянула на часы: восемь утра. Накинула халат, вышла во двор. На мокрой от росы траве босиком стояла обворожительная Яна:

- Ты, конечно, можешь меня прогнать… Но знаешь ли… я – глупая…обо мне много кто так говорит…и … вот, я говорю сейчас сама. Мне даже не нужен этот Андрей, потому как мне быстро полюбится другой…

- И что?

- А то, что, Анька, нельзя быть такой гордячкой. Православный народ должен уметь прощать.

- А я не крещеная.

- Ну, ты даешь! – искренне удивилась Янка - Так что? Впустишь? Или мне,  того? Уходить?

- Чего уж тут, - улыбнулась Анна, не в силах больше противостоять обаянию подруги, - заходи, только мне скоро в школу идти.

 Аня пошла на задний двор умываться, а Янка по дому стала хлопотать – завтрак готовить. На сковороде затрещала яичница, в чайнике закипела вода, на столе появились чашки с чаем и конфеты.

  Девушки молча заканчивали яичницу, лишь мухи жужжали под потолком, ожидая своей порции завтрака.

- А ты как зимой-то жить собираешься? – прервала молчание Яна.

- Не поняла? – пододвинула к себе чашку Анна.

- А чего тут понимать-то? Я у тебя посидела, озябла! А ещё сентябрь. Зимой ты как? Замерзнешь.

- Так печка мне на что? Я её топить, как и все, стану.

- Ага! Чем? Бумагой? – засмеялась Янка.

- Можно и бумагой.

- Что? – заливистый смех не дал Яне проглотить кусочек конфеты, - Балбесина! И много с той бумаги натопишь-то? Дрова нужны. Понимаешь?

Анна посмотрела на серьезное лицо подруги, искренне желающей её вразумить, и рассмеялась:

- Ты что? Неужели думаешь: я совсем глупая? Дрова у меня будут. Мне директор обещал.

- И чего смеешься? Сразу надо говорить, а не комедию ломать! Ладно, - улыбнулась Яна, - поела я – спасибо! Пойду, схожу к председателю. Как придешь с работы, я забегу!

  Анна снова медлила, собираясь в школу. Однако,  оказавшись у входа в здание, она ускорила шаг. Почти бегом заспешила по лестнице, и вдруг знакомый голос заставил её прирасти к перилам.

- Что такое любовь? Если бы кто-нибудь смог дать ей точное определение, прославился бы в веках. Только любовь, ребята, способна творить чудеса. Любовь – самое сильно оружие на свете. Говорят, о настоящей любви. Но, вдумайтесь, разве может любовь быть ненастоящей? Я вам говорю: нет и ещё раз нет. Можно играть в любовь, изображая чувства. Однако помните: это жестокая игра. Игра, в которой человек однажды раскается, пусть всю жизнь и был удачливым игроком. Страшное наказание ждет тех, кто отказывается от своей любви, тех, кто играет вместо того, чтобы жить. Одиночество. Одиночество – наказание, достойное каменного сердца.

- Да уж, - прервал Андрея неодобрительный возглас,- а дед Макар? Разве нелюдимее человека вы видели? Ходит к своей жинке на кладбище. Больше ему ничего не осталось.

- Макар Иванович любит свою жену, Павлуша. Не смотря на видимое одиночество, он не одинок. Дед Макар каждый день ходит на могилку, там он рассказывает своей жене о событиях, своих переживаниях и чаяниях. Раз в год, на летние каникулы, приезжает к нему сын, внуки. Поверь, дед счастлив. Представьте, если бы ему некуда было пойти. Что бы делал старик? Сидел бы дома. Замкнулся бы в себе. Обозлился бы на весь мир. Отними у человека воспоминания, он больше не будет человеком. Единственное, что согревает Макара Ивановича -  воспоминание о любви. Единственное, чем живет старый дедушка – надеждой на встречу с любимым сыном и внучками. Ты прав, Павлуша, больше ему ничего не осталось.

В классе воцарилась тишина. Перед ребятами отчетливо предстал образ деда Макара, угрюмого старика, который, бывало, гонял их крапивой от своих яблонь и подсолнухов.

-Человек, способный любить, обретает жизнь. Его душа пробуждается, отряхивая пыль мирской суеты со своих одежд. Душа становится ближе к Богу. Отдавший себя без остатка любви способен жить вечно, пусть тело его обратится в прах. Душа, полная любви, вознесется высоко над облаками и оттуда засияет чистым светом. Быть может, каждая звездочка на небесах – это история чьей-то всепоглощающей, родившейся однажды и ставшей вечной, красивой любви.

- А вы, Андрей Петрович, влюблялись хоть раз? – послышался голос девочки.

- Я? Пожалуй, да.

- Так почему вы один?

- Наверное, я делал что-то не так, - мягко проговорил Андрей Викторович, - а, может, не сумел избавиться от гордости. Гордость мешает любви. Надо уметь прощать. Прощать раз и навсегда, и уж больше не вспоминать о проступке. Людям свойственно ошибаться. Гордость этого не может понять. Любовь и гордость не могут ужиться на одной скамье. И если вдруг гордость прогонит только что зародившееся и ещё не окрепшее чувство, рядышком вновь примостится ужасное одиночество…

  Анна вздрогнула. Что это она делает? Жадно ловит каждое слово, точно Андрей не с ребятами говорит, а с ней, Анной. Стоит здесь, на лестнице, шпионит, как малое дитя. Да и что это такое, в самом деле? Как может деревенский мужик, такой грубый и самодовольный тогда, ночью, так красиво поучать о любви, прощении и чувствах? «Каменное сердце». Не Аню ли имел в виду этот наглец? Нет. Нет и нет! Так убеждала себя Анна, возвращаясь домой после рабочего дня. Лунин верит в Бога, в любовь. Наверное, во все на свете верит этот деревенский мужлан. Правильно, у него нет высшего образования. Кто он? Закончил местную школу и орловский техникум. Однако его речь…Что же, он талантлив, этого нельзя отрицать. Нет, ему не чем, видимо, заниматься, поэтому книги развлекают его. Лунин верит в Бога и приучает детей. Это в школе-то! Аня же верит только в свои силы. Почему? Ведь она женщина, она эмоциональное существо. Он мужчина, он рациональным должен быть. Лунин должен быть грубее и неотесаннее, суше и жестче, а он мечтатель, романтик. Деревенский невоспитанный мужик – романтик! Так думала Анна, опять забывая, что в деревне живут такие же люди, зачастую менее циничные и озлобленные, чем городские.

 

 

 

 

 

Часть 5.

Зима. Яблок на деревьях в школьном саду не стало. Яблоньки приоделись в белые шубки. Кругом белым-бело.  Белые поля и леса, белые дороги, белые крыши домов, белые лавки, даже куры не успевают стряхивать белые шапки. Зима усложнила передвижение как пешего, так и конного. Всюду тропки, обрамленные высокими стенами сугробов. Радостный  детский смех раздается по всей деревне. Речку сковало льдом - детишки туда, коньками звонко резать лед. У кого же нет коньков, тот распластывается на льду, вытирая шубкой налетающий за считанные минуты снежок. Кто на лыжах, кто на санках. Всюду с гор съезжает ребятня, только успевай уворачиваться и грозить сорванцу.

   У школы в Медведевке тоже не умолкает детский смех и радостные крики, ведь физкультура, труд и ОБЖ проходят теперь на улице. Спортом Яна велит заниматься на лыжах, санках и пешком. На уроках труда дети просто обязаны слепить снежную бабу, а, если захотят, можно и целую снежную семью. Урок ОБЖ – серьёзная штука: ребятишки отрабатывают технику метания снежков. Часто и уроки труда, и уроки физкультуры превращались в одно сплошное ОБЖ. Яна, обессилев ругаться, сама включалась в борьбу, метко попадая снежным комком по мягким местам непослушных озорников. Мокрая, растрепанная и раскрасневшаяся, она врывалась в кабинет литературы, внося с собой морозную свежесть, аромат снега и беззаботного счастья.

- Слушай, кончай мучить ребят! И, ай - да! С нами! В снежки! – уговаривала Яна, но Анна оставалась непреклонной.

  Однажды, подойдя к окну, Аня увидела Лунина Андрея. Учитель истории завершал строительство ледяной горки, принимая из рук двоих малышей-водоносов ведро с водой. Яна руководила постройкой снежного укрепления. По всему видно, намечалась серьезнейшая битва. Её класс против ребят Лунина. Смех и хохот. Снежок за снежком. Все в укрытие! Занять позиции. Радостные крики и ожесточенная борьба за господство над ледяной горкой. Андрей взбирается на её вершину, он победитель. Однако Янин снежок залепляет ему глаза. Еще и еще снежки её соратников! Их удары заставляют наглеца потерять равновесие. Андрей падает и скатывается с горки вниз головой. Он побежден! Янины войны взбираются на горку под шквалом снежного огня бойцов Андрея. Лунин растянулся на снегу, улыбнулся небу, вдохнул свежий морозный воздух и вдруг посмотрел прямо Ане в глаза. От неожиданности, точно ошпарившись, она отскочила от окна. Через секунду снежок ударил в окно, от чего Анна снова вздрогнула. «Что значил этот снежок? –  лихорадочно закрутились мысли в голове  – Зачем я от окна отпрянула? Виновата я что ли? Да! Разве?  Неужели я не имею права в окно посмотреть? Что он в конце концов такое!». Однако до конца учебного дня Анна чувствовала себя мелким воришкой, только вот, что этот воришка украл, никак не могла она понять.

   С сентября избегала Анна встречи с историком.  Со страхом ждала, что однажды он заявится в кабинет под каким-нибудь предлогом. Однако прошёл сентябрь. За ним октябрь с ноябрем, и вот уже декабрь подходил к концу, а Андрей не появлялся. Школа маленькая, к тому же их кабинеты на одном этаже, но даже здесь они виделись очень редко. Когда же всё-таки приходилось сталкиваться где-нибудь в коридоре, на лестнице или в столовой, Андрей учтиво здоровался со свойственной его голосу мягкостью. Казалось, он совсем забыл о том вечере, после клуба. У Анны не укладывалось в голове, как мог Лунин после приставаний и домогательств, спокойно задавать ей вопросы и отвечать на её, заданные не ему, во время учительских собраний и совещаний. Наконец, Анна решила для себя: « Что я вечно вздрагиваю, опускаю глаза при встрече? Кто он? Деревенский мужик с зачатками воспитания настолько сильными, что он не счел нужным подойти и извиниться к оскорбленной девушке! Напился – приставал, отрезвел – даже не вспомнил! А я? Тоже хороша. Придумала не весть что! Хватит трусить, что я в самом деле!». Решив так в оду из длинных бессонных ночей, Аня стала ходить мимо историка с гордо поднятой головой, отчетливо здороваясь и глядя прямо в глаза.

     Приближался Новый год, а с ним и школьная ёлка. Тут уж совсем не до учебы. Все разговоры только о концерте, дети  с усердием заучивают слова героев сценок, учителя забывают о науке, заменяя её актёрско-режесерской деятельностью. На новогодний концерт придет вся деревня посмотреть. Ведь все, кроме приезжих, которых по пальцам можно сосчитать, учились в этом старом ветхом здании, тысячу раз латанном-перелатанном.

Кругом суета. Каждый класс готовит свой концертный номер. Яна с детьми песни разучивает, декорации для сцены рисует. Директор ходит, важничает, работу проверяет. То к Анне зайдет, то Андрея пожурит, то с Рябой о чем-то посекретничает.

С нетерпением и тревогой вглядывалась Анна в лицо Лунина, когда Константин Васильевич объявил выступление пятого «А» класса. Как Андрею её версия сказки «Морозко»? Пришлась по вкусу? И что он приготовил? В зале погас свет. Зрители замерли в ожидании. Послышались шуршание и топот за ширмой. Включили свет, и на сцене появилась маленькая девочка в костюме елочки. Деревце улыбалось всем, радостно  и весело поблескивая карими глазами. Через мгновение вышел мальчишка в пиджаке с серьезным лицом. Он откашлялся, поклонился зрителям и, приняв театральную позу, стал читать стихотворение:

 

Плачет метель, как цыганская скрипка.

Милая девушка, злая улыбка.

Я ль не робею от синего взгляда?

Много мне нужно и много не надо.

 

Так мы далеки и так не схожи –

Ты молодая, а я всё прожил.

Юношам счастье, а мне лишь память

Снежною ночью в лихую замять.

 

Я не заласкан – буря мне скрипка.

Сердце метелит твоя улыбка.

 

Анна застыла. Это Есенин. Ах, замечательное стихотворение. Это… Это как будто ей посвящается. Может ли быть? Нет, это ей, Ане, так хотелось бы.

  Мальчик поклонился залу, зрители благодарно захлопали, а из-за ширмы появился сгорбленный дедушка Мороз. Он уселся рядом с елочкой.

Морозко: Что мне делать? Как мне быть? Эх –хо-хо.

Ёлочка: Что печалишься, Морозко?

Морозко: Полюбилась мне девица красная.

Ёлочка: Кто ж она? Не царевна ли прекрасная?

Морозко: Хуже, елушка, много хуже.

Ёлочка: Так в кого ж ты влюбился? Не доступней цариц я не знаю девиц.

Морозко: Полюбилась мне Весна, зеленая коса.

Ёлочка: Дед Мороз! Ведь она всегда гонит тебя от себя!

Морозко: То-то и оно… Эх, как тяжело!

Ёлочка: Что ж тебе не ймётся? Аль боишься нераздельной, безответной ты любви?

Морозко: Нет, такова мне не страшна.

Ёлочка: Что ж тогда?

Морозко: Коль Весна в лето переходит, так меж ними что-то есть?

Ёлочка: Чудной старик! Ты же в вёсны переходишь каждый год.

Морозко: Так то я в Весну, а мне б наоборот.

Ёлочка: Ты, старый, повернулся, видно: люблю Весну, хочу, чтоб всё наоборот!Ведь ты ж тогда под Лето попадешь, а Лето беспощадней.

Морозко: Зато Весне не нужно б было гнать меня отсель.

Ёлочка: Да, ты чудак! Нельзя же так!

Дедушка Мороз тяжело махнул рукой и скрылся за ширмой. На сцену выбежали два мальчика и одна девочка, нарядно одетые. Они поклонились и прочли по одному куплету из знаменитого стихотворения Фёдора Ивановича Тютчева «Весенние воды»:

 

 

Ещё в полях белеет снег,

А воды уж весной шумят –

Бегут и будят сонный брег,

Бегут и блещут и гласят –

 

Они гласят во все концы:

«Весна идет, весна идет!

Мы молодой весны гонцы,

Она нас выслала вперед».

 

Весна идет, весна идет!

И тихих, теплых майских дней

Румяный, светлый хоровод

Толпится весело за ней!

 

Гонцы поклонились, и на сцену вышла девочка- весна.

Ёлочка: Что вздыхаешь, девушка-Весна?

Весна: Больно мне сегодня стало, милая моя.

Ёлочка: От чего же больно?

Весна: От нечаянной любви.

Ёлочка: Кто же полюбился девушке-Весне?

Весна: Ох, смешно и глупо. Это старый дед Мороз.

Ёлочка: От чего же глупо?

Весна: Он уходит, лишь я прихожу.

Ёлочка: От чего смешно?

Весна: Потому как вместе быть нам не дано.

Ёлочка: Знаешь, что под самый Новый год дед Мороз твердил одно. Он желал, чтоб ты его не прогоняла, а с улыбкою встречала.

На сцену выбежал мальчик в костюме вороны.

Ворона: Так и есть! Кар! Кар!

Ёлочка: Ты зачем Весну пугаешь?

Ворона: Кар! Я не пугаю! Я порядок наш спасаю!

Весна: Как же так?

Ворона: Ты погубишь старика! Уходи! Кар! Кар!

На сцену вдруг выбежал помолодевший дед Мороз.

Морозко: Я люблю тебя, Весна!

Весна: Я люблю тебя, Зима!

Ворона: Ты же видел эту деву раз всего! Однажды!

Морозко: Мне не нужно дважды, если сердце вдруг забилось сильно и однажды.

Весна: Я люблю тебя, Мороз!

Ворона: Ты же видела его лишь вскользь!

Весна: Я успела рассмотреть.

Морозко: Мне из памяти тебя уж не стереть.

Весна: Я готова превратиться в лед, лишь бы видеть тебя круглый год.

Морозко: Я согласен ждать тебя весь год, лишь бы в сердце не родился лёд.

Ёлочка: Так встречайтесь каждый раз в этот самый час.

Ворона: Кар! Что за ерунда!

Ёлочка: Помолчи чуток, балда!

    Артисты взялись за руки, поклонились. Лунин объяснил, что его интерпретацию сказки придумывали дети, он только подобрал два стихотворения великих русских поэтов. Всё остальное детская фантазия, детская рифма и детские слова.

    Концерт подошел к концу, Аня заторопилась домой. Зимой идти светлее, всюду белым белом, и вечер кажется не вечером.

    Прекрасны зимние ночи в деревне. Тьма, кромешная, а там, в углу, красный свет от печки. Все вещи в доме превращаются в сказочные, волшебные предметы. Слух ласкает треск сухих поленьев, стрекот сверчка. Тепло и хорошо. Уютно засыпать, ощущая запах древесины. Однако опасны бывают деревенские ночи. Слишком жарки и губительны порой оказываются, если не закрыть печь перед сном и уснуть, любуясь язычками пламени.

 Анна мирно спала в тот самый момент, когда упала приставленная к печи кочерга. Маленький уголек прыгнул на бумагу, которой хозяйка обернула ручку злополучной кочерги, чтобы не обжигаться о раскаленный металл. Незатейливая конструкция вспыхнула, огонь взобрался вверх по скатерти, принялся за тетрадки с домашним заданием, захватил в плен стены, шкаф и книги. Через мгновение дым поглотил Анну, видевшую теперь не совсем обычный сон.

 Вся деревня сбежалась на зарево пожара: кто с ведрами, кто с лопатами. Огонь  к этому моменту уже настолько осмелел, что забрался на крышу, неожиданно ему стало тесно. Не зная, как освободиться, пламя вырвалось из окон, сдавшихся под напором  температуры. Жутко красивое, беспощадное пламя пожирало дом с роковой стремительностью. Бабки крестились, мужики усердно работали лопатами. Сенцы были спасены: баллон с газом не рванул. Однако угроза взрыва оставалась, так как огонь сдаваться не собирался.

- Где она? Она на улице? Анна! Аня! Ты где? – кричал, расталкивая толпу Лунин – Где-е! Убью! Что стоите? Где? Где она?

Андрей увидел Яну, сжавшуюся в комочек. Девушка диким взглядом следила за адским пламенем, уничтожающим дом её подруги.

- Яна! Аня! Аня там?

Яна повернулась. Ни слова не слетело с её губ, но Андрей понял. Анна осталась в доме. Мужики боролись с огнем, пытаясь проложить дорогу в единственную комнату. Там, в этой комнате, Аня. Она сидит и ждет помощи, а, может, лежит? Живая лежит, но дым, ужасный дым лишил её рассудка. Быть может, уже поздно? Теперь это все равно. Андрей вытащит Анну. Он вынесет её из огня даже мертвой! Обезумев, Лунин кинулся в дом.

- Куда?

-Дурак!

-Куда!?

- Баба сгорела, так и ему захотелось!

- Чаво не держали?

- Такой парень!- запричитали бабы и старики.

-Погиб!

-Точно погиб!

- А что учитилка?

- Хату спалила и сама задохлась.

- Мужика сгубила!

- Чаво его леший потянул!

- Обезумел он!

- Точно с ума сошел!

- Живой за мертвой в огонь полез!

- Ей-ей! Сказал: «Живую или мертвую, а достану!»

- М-мертвую?! – вдруг, опомнившись, закричала Яна. Девушка заглядывала в угрюмые лица односельчан, пытаясь прочесть ответ.

- А он! Что с ним?! – закричала она. Крепкие мужские руки схватили Яну. Точно пойманная рыбка, лишенная воздуха, она забилась в стальных объятьях и, обессилев в неравной борьбе,  тихо заплакала.

- Смотрите! Смотрите! – закричали радостно люди.

Из-за дома, с черного входа, показалась качающаяся дымящаяся фигура мужчины с женщиной, безжизненно повисшей на его руках. Из последних сил он прижимал её тело к своему, чтобы не уронить. Двое мужчин подскочили  к Лунину, высвободили из объятий девушку. Андрей покачнулся, упал на снег и закрыл в изнеможении глаза, услышав слова медички: «Живая…».

 

Часть 6.

 

«Что же теперь делать? Все ноги в ожогах. Хорошо хоть лицо огонь не тронул. Маленький шрам на лбу меня не испортит … Как же я так? – думала Анна, глядя на принесенные Яной гвоздики, – А как он там? Что он? Зачем он меня спасал. Он рисковал собой. Рисковал ради меня. Меня! А что если бы я позволила себя тогда поцеловать? О… нет…Он слишком хороший … слишком… Андрей. Андрей, Андрей, Андрей! Все мысли вокруг него с тех пор, как я увидела его! Что за наваждение? А, может, я придумала его? Взяла, да и наделила его качествами положительного героя. С самого первого взгляда я его в книжку поселила… но я же не просто так это сделала! Его любят и уважают односельчане, он любит… Вот-вот! Андрей любит! Всё и вся любит. Любит свою деревню, свою страну, работу, детей, вообще, людей. До безумия любит Бога и не боится смерти. Он рисковал собой для меня… А для меня ли? От чего я так уверена, что для меня? Разве не кинулся бы Андрей спасать любого человека, попавшего в беду? О! Я хочу получить невозможный ответ: и да и нет одновременно! Не может же быть Андрей таким идеальным! Если да, то я сойду с ума! Андрей пьет! Много пьет! Вот его недостаток. Да! Да! Недостаток! Он человек! Я его не выдумывала!».

- Приветик! – распахнув дверь, влетела Яна – Хм, мои гвоздики ещё не завяли? Ну их! Я тебе новые принесла. Как ты?

- Ничего. Ещё две перевязки и можно будет домой возвращаться… - Аня вдруг вздрогнула, от чего боль сковала обе ноги. Возвращаться было некуда. Дом сгорел дотла, и она это знала.

- А я себе нового парня нашла!

- Я рада за тебя. Кто же этот счастливчик?

- В конце февраля в колхоз прибыл новый инженер. Он будет строить дома. Между прочим, красавец из Москвы! Только вот парни наши его невзлюбили. За что сама не пойму, - слукавила Яна, и губки сложились в невинную улыбку.

- А как поживает…впрочем, не важно…

- Кто?

- Лунин.

- Андрюха? Гад он, порядочный, я тебе скажу. Я ему говорю, мол, так и так, съезди в Орел, навести Аньку. Спасал, а сам ни слуху ни духу. Ходит, точно не он тебя спасал. Знать не знает, ведать не ведает. Как обычно байки свои об истории травит. О политике, о любви и Боге рассуждает. О тебе ни словечка. Его расспрашивали, а он, будто воды в рот набрал, стоит, улыбается, на все вопросы «конечно» отвечает. Потом, глядим, а Андрюха с девкой из Гавриловки путается. Вот тебе и герой-любовничек.

 Анна сжала простынь в кулак. Вот и ответ: любого вытащил бы Лунин Андрей из огня, из воды, да откуда угодно.

- И… какая она?

- По мне, дура дурой.

- Скажи честно.

- Ну, Оксанка пониже тебя будет сантиметров на пять. Бедра пошире, вообще, везде пообъемнее будет. Брюнетка она.

- А кто она?

- Понаморенко Оксана.

- Я имела в виду, кем работает, чем занимается?

- А! Почтальон она наш. Письма развозит на велосипеде. Ты её не знаешь, потому как никто тебе не писал, а газеты ты не выписываешь.

- Я видела её! Она красавица! – и Аня вспомнила появлявшуюся каждую неделю на велосипеде с синей сумкой за плечом полненькую брюнетку с огромными темными глазами.

- Ну, не знаю. Красавицей и в Медведевке, и в Герасимово, и в Гавриловке считаюсь я. Оксана симпатичная, не больше. Вот врушка она, это уж точно.

- Почему? – расстроено прошептала Анна.

- Потому что врёт она всем обо всем. И Андрею врет. Вот, Андрейка  и клюнул.

- В смысле?

- Прикинулась заблудшей овечкой, а Андрюша наш на путь праведный принялся наставлять её. Да, так наставил, что сам заблудился. Вот и блудят теперь вместе то у него на дому, то у неё.

- Тошно мне…

- От чего? – испугалась Яна – Может медсестру кликнуть?

- Не надо… Здесь мне надоело. Ой, как надоело!

- Потерпи, куколка, всего две перевязки! А там за тобой председатель «козла» пришлет!

- Кого?

- Машину! – засмеялась Яна.

Две недели тянулись целую вечность. Без дела, без общения. Скука. Ничего нельзя. За окном уже весна вступила в свои права. Тяжело человеку быть одному, ещё тяжелее одному ничем не заниматься. Казалось, четырнадцать дней не закончатся никогда.  Однако заветный день отъезда наконец настал. Вот он! Этот день наступил сегодня! Вот, в любую минуту откроется дверь, и за Анной придут. Наконец она покинет эти зелено-желтые стены. Наконец Аня  сможет ходить! Плохо, конечно, хромая, но все же сможет ходить, куда угодно. Было ещё кое-что. Это кое-что заставляло её сердце биться быстрее, а голову гореть при одной только мысли, что сегодня или завтра, да в любой миг, Аня сможет увидеть своего спасителя, своего Андрюшу Лунина. Так теперь мысленно она называла его. А за окном пели птицы, гудели машины, что-то кричали люди, перебегая проезжую часть. Солнце ярко светило на безоблачном небе.

- Здравствуй… Как…Как ваше здоровье? – услышала Анна знакомый мягкий голос. Она обернулась. Нет, слух не обманул её. В больничной палате стоял Андрей, робко сжимая красную розу. Он такой, как всегда. Те же губы и те же глаза. Солнце освещало его всего: от кончиков русых волос до кончиков грязных ботинок. Анну вновь поразил его облик. Вся фигура Андрея будто карандашный набросок. Художник, рисуя этот набросок,  твердой рукой отчеркивал каждую линию тела, каждый изгиб. Прямой, до чего он прямой. Это не из-за высоты роста. Прямые волосы, прямой нос, прямые пальцы, прямая спина и характер, прямой. Анино сердце вдруг упало. Упало куда-то глубоко, но и там, в глубине, оно бешено билось.

- Доброе утро. Я в порядке, спасибо. А, вы?

- Я всегда в норме, что со мной станется. Ах, совсем забыл! Это тебе, - Андрей протянул маленькую красную розочку Анне и смущенно опустил глаза, – с выздоровлением.

Молча, они подошли к машине. Андрей помог Анне залезть на заднее сиденье. Машина завелась и помчалась по орловским дорогам. Миновав вывеску с перечеркнутой надписью «Орел», уазик полетел сквозь леса и поля. Кое-где на пути попадались водонапорные трубы, на вершинах которых красовались огромные гнезда.

- Там живут аисты, - пояснил Андрей, в зеркало проследив взгляд Анны.

- Спасибо вам большое.

- За что? Всегда рад помочь. Вы спрашивайте, не стесняйтесь.

- Спасибо за то, что спасли меня. Спасибо. Не знаю, как вас и благодарить…

- Не стоит. Я бы кошку вынес, что уж о человек говорить.

Анна замолчала. Больше ни одного слова не сказали друг другу до самой Медведевки. Машина остановилась у Яниного дома.

- Пока поживете у Яны, а там видно будет.

Андрей аккуратно помог Ане вылезти из уазика. Подошел к двери машины и вдруг окликнул девушку:

- Анна! Я знаю, как ты, вы можете меня отблагодарить.

- Как?- обрадовалась Аня.

- Поставьте свечку во здравие моей маменьки. Зовут её Лунина Тая Васильевна. В крещении Екатерина.

Аня застыла, пораженная удивительной просьбой.

- Я что-то не то попросил?

- Я некрещеная…

Андрей удивленно посмотрел в Анины глаза:

- А в Бога ты веришь?

- Наверное, нет.

- Ясно,- отрывисто произнес Лунин, – всего доброго тогда.

На порог выскочила босая Яна. За ней показалась маленькая старушка с блестящим круглым лицом.

- Приехали! Куда это он? – подбежала к Анне Янка.

- Не знаю.

- Ну, Бог с ним! Пойдем, с бабушкой знакомить буду! – Яна обняла сильной рукой Аню за плечи – Ба! Вот она, моя Аня.

- Здравствуйте.

- М-да! Такая щупленькая! Это в больнице тебя так–то? – похожим на Янкин, но с хрипотцой, голосом залепетала бабушка Маня – Ну, ничё! Мы тебя с Янкой быстро на ноги поставим! Обе, голубеньки, руки мойте и обедать.

  День за днем пролетал в новом доме. Дом Янин оказался довольно просторным, даже на чердаке можно спать, скрываясь летом от жары. Пять комнат, самодельная резная мебель. Даже окна открываются, что приятно удивило Анну, успевшую привыкнуть к своим двойным рамам.

Весь апрель ушел на затягивание ожогов. В начале мая Анна снова начала ходить без поддержки, без боли и стягивания в ногах. Наконец, к Девятому Мая она решилась прийти в школу. Зайти на мгновение, зайти не как работник школы, а как зритель. Анну пригласили дети, они довольно часто прибегали её навестить, а заодно выпить чашечку чая с конфетами и пирогами. С радостным чувством тревоги Аня вошла в актовый зал. Директор встретил её с распростертыми объятьями. Этот добродушный старичок с гордостью поведал вернувшейся учительнице о тяжелейшем сражении под Курском, участником которого был сам. Аня взглянула на его грудь, увешанную медалями, старичок улыбнулся в ответ и усадил её рядом с собой.

  Погас свет. Начался концерт. Аня обернулась. Весь зал заполнен до отказа. Кругом седые головы, увешанные медалями и орденами груди. « Как много в нашем колхозе героев! И это только несколько деревень! Сколько же их по всей стране и за её пределами? Сколько же их не дожило до сегодняшнего дня?» - подумала Аня, глядя в удивительные в это мгновенье глаза стариков. Вот угрюмый дед Макар. Его пиджак как звездное небо. Что с ним сейчас? Что чувствует этот старый, но всё ещё могучий русский дуб? Глаза Макара, всегда суровые и колючие, подернулись дымкой,  и на сухой щеке виднелась тонкая полосочка, оставленная слезой. День Победы! День Победы! Это счастье! Его не отнять. Это праздник радости, печали, слёз, величия и отваги. Это праздник всего русского народа. Сколько же героев среди нас живет и тихо, незаметно уходит каждый день! Как скромно ходят они по улицам городов, сел и деревень. Они не просят у нас, обязанных им всем, ничего. Победители не привыкли склонять голов ни перед опасностями, ни перед трудностями, ни перед лишениями. Оглянитесь вокруг, посмотрите! Может быть, вот этот самый дедушка, всегда грязный и ободранный, может быть, он последний герой на десятки, сотни километров. Человек, спасший наши жизни, нашу землю и нашу свободу. Оглянитесь, завтра его может не стать. Скажите ему «спасибо», поклонитесь. Не ждите мая, не только весной проливалась кровь.

 Слезы радости, восхищения и неимоверной тоски заволокли Анин взор. Аплодисментами ветераны проводили со сцены малышей.

- Здравствуйте! – прозвучал твердый голос Андрея. Лунин стоял на сцене. Его глаза горели, губы улыбались, а руки нервно подрагивали. – Спасибо, что пришли! Спасибо, что вы у нас есть, были и будете. Спасибо. Я прошу всех встать и почтить минутой молчания павших за Родину нашу. Почтить героев, прошедших суровое испытание, имя которому война, и недошедших до нас.

  Зал поднялся. Тишина. Минута молчания. Ни мыслей. Ничего. Вечный покой. Тишина и покой. Слава героям. Вечная память. Никто не забыт. Ничто не забыто. Так нужно живым.

- Спасибо. Садитесь, – мягко улыбнулся Андрей – я хочу рассказать о современном отношении молодежи к войне, победе. Думаю, я могу это сделать, ведь я её представитель. Так получается, что последнее время о вас забывали, вас обижали, дорогие ветераны. Простите нас за это. Так всегда бывает в смутные времена. Рушатся старые ценности, а новых ещё нет. Так бывает, если взбаламутить воду в реке. Долго ещё будет оседать ил и песок, пока вода снова станет прозрачной. Почему-то, как правило, от нас очень быстро уходят радостные, светлые минуты. Мы вспоминаем их расплывчатый образ, словно в тумане. Ну, а мрачное, ужасное крепко зацепляется в нашей памяти, преследуя в течение всей жизни. К мрачному нужно отнести смерть. К ужасному – массовую гибель людей. У войны нечеловеческое лицо. Зачем она? Для чего? От чего жестокость приходит в мир? Не знаю. Никто не может ответить. Часто из-за прихоти или ошибки одного гибнут миллионы… Честь и хвала выжившим в мясорубке и победившим  фашистскую гидру. День Победы  - это народный праздник. Самый среди самых! Однако последнее время его омрачили. Вас, ветеранов, героев, перестали ценить по заслугам. До вас, наверное, долетали фразы современного молодого поколения? Они говорят, что, если бы не Победа, мы сейчас жили бы среди чистоты и порядка, попивая Баварское пивко. Да, я не отрицаю, что фашисты опрятнее, их газоны симметричнее наших. Однако вы, дорогие ветераны, видели, что скрывается за внешним ухоженным фасадом захватчиков. Там и расстрелы, и лагеря, и пытки. Там кровь и боль замученных пленных, женщин,  детей. Кровь не отмыть. Пусть их воротнички всегда накрахмалены, пиджак застегнут на все пуговицы, а сапоги начищены до блеска. Вы, защитившие своей плотью родину, вы знаете, кто так старается упрятать черную душу в чистые тряпки. Вы видели их пустые, озлобленные, жадностью пылающие глаза. Вы знаете, как добивают своих раненых фашисты, бросают, не предав земле. Бедные наши молодые глупцы! Ребята считают, что у чудища есть чувства! Победи оно, не стало бы Москвы, не стало бы России, её свободных людей. Не способен угощать пивом тот, кто пьет твою кровь.

    Нет, товарищи, не думайте, что мы жалеем о Победе! Это слепые глупцы не замечают героев вокруг и красоту свободы! Мы чтим вас, преклоняем пред вами колена. Вы подарили нам жизнь, свободу и Родину! Самое большее, что мы можем сделать для вас – это сохранить Россию, вновь возвеличить её. Это нужно не только нам и вам. Это нужно нашим будущим детям и детям их детей.

    Вечером Анна возвращалась с Яной домой. Обе счастливые, довольные и выпившие. После концерта и речи Лунина ветеранов, учителей и всех взрослых гостей ждал праздничный стол. Аня не жалела, что не ушла домой. Как много она узнала о жизни и подвигах, казалось бы, самых обычных людей, её односельчан.

- Пойду к своему инженеру! – блеснув синими озорными глазами, улыбнулась Яна.

 Однако девушка вернулась через полчаса. Необычно тихая и спокойная, она молча легла на кровать лицом к стене.

- Яна, что-то не так?

- Всё так.

- Что случилось?

Яна повернулась к Анне. Огромные синие глаза с испугом смотрели на Аню:

- Знаешь, Ань, я мечтала всегда, с самого детства. Вот, однажды я выйду на улицу и увижу незнакомца, красивого, смелого, умного. Пройду мимо, а он окликнет меня. Спросит: «Где тут колхоз, красавица?». И вдруг нам обоим станет не до колхоза! Понимаешь? Наплевать на весь мир! Токо я и он.

 Яна замолчала, а по щекам побежали тонкие соленые ручейки. Яна глубоко вздохнула и шепотом проговорила:

- Ань, я боюсь…боюсь, что если мой Алешка вовсе не мой?

- Я тебя не совсем понимаю.

- Ну, что если я, вот, выйду за него замуж, а придет тот самый. Что я ему скажу? Извини, у меня дети и муж? С другой стороны, не могу же я его всю жизнь ждать!

- Яна, ты чего? На тебя это совсем не похоже.

- Мне Алеша предложил выйти за него замуж.

- А ты?

- Что я? Конечно, согласилась.

- Яна! Ты его любишь?

- А разве я хоть раз целовалась с тем, кого не люблю?

- Если это любовь, тогда все будет у тебя хорошо.

- Да! Да! Все будет у меня хорошо! Я уеду с ним в Москву! Мы заживем весело-привесело! Я пойду к нему! Я ведь убежала! Просто убежала!

Аня вышла на улицу. Села на лавку у дома. Теплая майская ночь нежно шептала о любви, счастье, мире и спокойствии. Звезды дружно улыбались с небес, подмигивали друг другу. Ветви деревьев растопырили маленькие листики-пальчики. Из-за реки доносились смех и музыка. Вся деревня гуляет. Праздник Победы отмечает. Хорошо, спокойно на душе и на земле.

- Доброй ночи, - теплый мягкий голос вывел Анну из задумчивости.

-Здравствуйте, Андрей! – улыбнулась Анна.

- Я вот мимо проходил… Видишь, как выпью, так к тебе тянет. Давай, на ты, а?

- Хорошо.

- Можно я зайду, а то на калитку облокачиваться больновато? Честное слово, я просто на лавке посижу. Рядом.

- Да, конечно.

Скрипнула калитка, и Андрей, покачиваясь, подошел к Ане, сел рядышком.

- Ань, поговори со мной, а? Только не обращай внимания, что пьян я. Это ничего, пройдет.

- А как вы…ты! Как ты здесь оказался?

- Взял да и пришел, что уж тут непонятного? А вот что мне не понятно так это то, как ты, молодая девушка, в Бога не веришь?

- Почему же не верю…

- Веришь? – радостно вскрикнул Андрей.

- Верю, как все, когда плохо становится, когда совсем уж не к кому обратиться.

- Это не вера…это малодушие.

- Может, и так.

- Ладно! Я пьян! Не будем об этом сейчас. Что ты любишь, Аня?

- Ну, это сложный вопрос. Смотря, что ты имеешь в виду.

- Ничего тут сложного. Ты любишь музыку, например?

- Да, конечно…

- А поэзию?

- Да.

- Расскажи что-нибудь! Расскажи, что я не знаю.

- Чего же ты не знаешь?

- Любишь ли ты меня!? – он резко вскочил с лавки и, не оборачиваясь,  зашагал прочь.

Аня вскочила, хотела догнать его. Однако разум остановил беспокойное сердце. Разум опять победил. «Он пьян!» - сказал ей разум, забывая о том, что у пьяного в голове, то и на языке.

 

 

 

 

Часть 7.

 

За окном автобуса мелькали поля с молодыми светло-зелеными всходами, леса, в зеленой одежке, дома, дороги, ленты рек. На небе ярко сияло июньское солнце, щедро поливая лучами раскаленную землю.

- Василий, не обижай Катю! – строго проговорила Анна.

- Сядь нормально, Кирилл! – мягко попросил малыша Андрей.

- Разве так детей воспитывают? – едко спросил всегда опрятный учитель немецкого.

- Давай-ка, Константин Васильевич, перестанет ко мне лезть, а то неровен час… - с неподдельной враждебностью прозвучал голос Лунина.

Автобус продолжал мчать в орловский театр детвору и трех школьных учителей. Дети возбужденно переговаривались, радостно смеясь. Ребята, не привыкшие долго сидеть на одном месте, принимались дразнить девчонок, тыкать друг друга пальцами в бока, за что получали замечания. Они успокаивались на короткое время, а затем история повторялась точь-в-точь. Андрей, развернувшись полубоком, с напряжением слушал рассказ водителя. Учитель немецкого с интересом ловил долетающие до него слова водителя. Получив необходимую информацию, Лунин развернулся к Анне и ледяным тоном спросил:

- Почему ты не сказала мне о Яне? Почему не предупредила? Ведь это в мае произошло.

- Не знаю. А почему я должна была тебе говорить? Яна сказала мне, если бы ей хотелось, она бы поделилась радостью с тобой.

- А ты не думала своей головой, почему о такой радости практически никто не знает? Почему слухи только ходят? А сами счастливчики ничего не говорят?

- Не думала, потому что…

- Потому, что ты  дура! – резко оборвал её Андрей, а немец неопределенно крякнул, но промолчал, сделав вид, что ничего не слышал.

Анна, ошарашенная грубостью, отвернулась и всю дорогу не могла оторваться от вида за окном. Андрей сидел молча, сосредоточенный и злой. С этой стороны Аня его не знала, точнее ей никогда не приходилось с ней сталкиваться.

Весь день прошел в Орле. Дети радостно, но уже устало делились впечатлениями. Через полчаса обратного пути все малыши спали крепким молодым беззаботным сном. Анна снова не отрывалась от окна, в котором можно было рассмотреь только звезды на небе да темные очертания домов, деревьев и кустов. Неожиданно автобус подпрыгнул на кочке и замер, обиженно протарахтев что-то на своем механическом языке.

- Что ещё там случилось? – раздраженно спросил Андрей.

- Шо? Шо? Усё! Прыехали! – крикнул водитель, спрыгивая на землю. – Пошли, може, чем пособите, хлопцы!

Андрей накинул старую ветровку и вопросительно посмотрел на Константина Васильевича:

-А ты чего?

- А я мало чем смогу помочь. Я учитель, а не мастер по машинам. К тому же там грязь, у меня новая рубашка, - Пехов широко улыбнулся, обнажив желтые от табачного дыма зубы.

Андрей бросил быстрый взгляд на Аню и вышел из автобуса. Через полчаса он заглянул в открытую дверь:

- Всё! Баста! Автобус дальше не идет. Надо ждать какой-нибудь транспорт или пешком идти до ближайшего села.

- Я знаю, лучше тебя, Андрей Петрович, с этим никто не справится! – опять заулыбался желтыми зубами Пехов.

Через час «лучше всех справившийся с поставленной задачей» Андрей остановил трактор с телегой. Дети весело рванули на улицу, недовольный транспортом Пехов подсаживал детей. Малыши, зацепившись ручонками за кузов, проворно залезали в телегу. Андрей разговаривал о чем-то с трактористом. Аня, дождавшись, когда Лунин отойдет в сторону, подошла к водителю автобуса и о чем-то горячо порросила  пожилого украинца. Водитель удивленно пожал плечами, отдал Анне ключи от автобуса и направился к трактору.

- Федорыч, ты что же автобус кинешь здесь? – спросил Андрей, подозрительно поглядывая на Аню.

- Да, вот, учитилка-то не хочет на трахторе! Упросила поменяться! Нехай её, раз не боится! – заключил Фёдорыч.

- Это ж надо! – вырвалось у Андрея, он подбежал к Ане – Анна Андреевна! Что за глупости?

- Я дура, мне можно.

- Аня! Ты понимаешь, что ночь? Да ты не сможешь!

-Я? – гордо спросила Анна, и, словно в ответ, она зашла в автобус, нажала на кнопку, закрыв за собой дверь.

-  Ну, что? Едешь?

-Нет, - отмахнулся трактористу Лунин - езжайте! Константин Васильевич, смотри! За детей головой отвечаешь.

- А ты за учительницу нашу! - язвительно подчеркнул Пехов.

 Трактор завелся и, пыхтя, скрылся за поворотом. Андрей сошел с дороги и уселся на сырую холодную траву. Он спокойно мог любоваться учительницей, зная, что она в любом случае не сумеет заметить его. Анна читала какую–то книгу. Русые прядки волос, выбившиеся из тугой прически, постоянно мешались, заставляя свою хозяйку то и дело отвлекаться и убирать их за уши. По всему было видно, Анна читала невнимательно. Часто отвлекаясь, она рассеянно обводила глазами автобус, задерживала на чем-то взгляд и снова принималась за чтение. Вдруг Анна закрыла книгу, глубоко вздохнула, и на кончиках русых ресниц блеснули слезинки. Капля за каплей слезы превратились в ручьи. Андрей поднялся, сердце защемило в груди. Он ринулся в автобус.

- Ты? – вскрикнула Анна, быстро вытирая мокрые глаза.

- Я.

Тишина повисла в воздухе, прерываемая частым дыханием взволнованного Андрея.

- Я, - повторил он шепотом и виновато улыбнулся.

- Зачем ты остался? Нравится смотреть, как я реву? Смотри! Зачем ты остался? Чего отворачиваешься, смотри, я вся в слезах!

- Я с трактора упал… куда ж мне было идти-то?

-Что за чушь? А, да! Я забыла, что я полная дура! Не ушибся?

- Прости. Я не хотел тебя обидеть.

- Я знаю, ты не хотел меня обидеть! Ты просто сказал, что думал…

- Аня, ну, я – дурак! Ну? Ну, пойми же меня! Я Янку с детства знаю. Мы вместе росли. Я ей вместо старшего брата… И тут вдруг она замуж выходит за первого встречного! Я ничего не знаю…

- Это её право, она …

- Нет! – перебил её Андрей решительным тоном – Он вовсе не такой замечательный, как вы напридумывали с Яной.

- По-моему, вы все не такие «замечательные», как мы думаем! – съязвила Аня.

- Аня! Ну, сорвалось с языка… Ну? Обещаю, слышишь, ни одного слова грубого ты больше не услышишь! Просто я разнервничался очень. Подлец -  ваш инженеришка! Я не знаю, зачем ему Янку в город за собой тащить! Сейчас, знаешь сама, времена какие! Она же красавица! 

- Вот поэтому он и берет её в жены.

- Да, не может он её в жены взять! Женат он! Паспорт я его в колхозе видел! Видел!

- Как? Андрей! Ты должен был сказать Яне! Мы ей должны сказать! Почему?

- Я не знал, что это так далеко зайдет! Думал, погуляет и кинет его наша гордость, а она вон как! Самое ужасное, я сегодня от Фёдорыча узнаю о их планах! Фёдорыч инжинера того часто возил со стройки и на стройку. Видишь, гад! Не выдержал, похвастался уловом! Ладно… Сейчас ничего не поделать. Подождем, когда за нами из колхоза приедут. Расскажи что-нибудь, что ли. А, Ань?

- Ты уже один раз просил…

- Я был пьян, не суди меня строго.

- Ну, что же рассказать?

- Например, зачем ты, такая молодая, приехала к нам, в глушь?

- Учить детей.

- А у вас в Москве, значит, детей нет совсем? – улыбнулся Андрей – А, может, от несчастной любви убежала? Или жениха кинула?

- Дедушка мой здесь жил.

- Это я знаю.

- Он перед смертью просил, чтобы я сюда…

- Извини. Видишь, хочу с тобой поближе сойтись, а выходит, что постоянно обижаю тебя. Как тебе жизнь у нас?

- Ничего, жить можно.

- Жить можно везде, хоть в поле. Спросить можно кое о чем?

- Да, - настороженно ответила Аня.

- Ты влюблялась когда-нибудь?

- Х-м, - улыбнулась Анна – а тебе зачем?

- А зачем парень девушке может такие вопросы задавать?

- Не знаю, зачем парень, который живет с девушкой, может задавать такие вопросы другой девушке.

- Из интереса! – деланно небрежным тоном произнес Андрей.

- Ну, если интересно, то отвечу, может, и любила.

- Что значит «может»?

- Тогда казалось, будто люблю, сейчас – сомневаюсь.

- Понятно, – коротко кинул Андрей и вышел на улицу. Анна пыталась разглядеть, куда направился её собеседник, но свет в автобусе мешал ей это сделать. Сколько  времени бродил по дороге, Лунин не мог бы ответить, но, когда он вернулся в автобус, Аня спала, свернувшись на сиденье в калачик и по-детски приоткрыв рот. Андрей тихо присел рядышком. Так они и сидели двое: он и она. Двое в поле, ночью, в пустом автобусе: она, заснувшая от усталости, и он, бережно охраняющий её сон. Он и она….

     Утром Анна оказалась дома. На пороге её встретила бабушка Маня:

- Шо? Накаталися? Кататься ходит, а о подруге слухом не слыхивает!

- Бабушка Маня, вы о чем это?

- Шо же это и делается-то? А?

- Вы о чем?

- На читай! – ткнула в лицо Анне расстроенная старушка клочок бумаги, исписанный карандашом.  Анна сразу же узнала Янин круглый почерк:

 «Милые мои! Если вы читаете записку, то я всё-таки решилась уехать с Алешей. Простите, что не попрощалась! Но вы же знаете, как я не люблю расставанья! Ведь я могла и передумать! Очень–очень люблю вас.  Буду писать, каждый день, а как устроюсь хорошо, обязательно приеду навестить. Целую. Ваша Яна».

- Когда? Когда она это сделала?

- Вчера её вечером видела, а утром не стало девки! – зарыдала старушка – Кем же мне жить-то теперь? Кого приголубить? Касатик мой убежал, покинул бабку на старости лет! Пошли у хату… Нечего тут перед народом трагедию разыгрывать. Куда? Куда же ты?

  Аня, не оборачиваясь, сжимая в руке Янину записку, забыв обо всем на свете, бежала к  дому единственного человека, в силы которого верила безоговорочно. Аня, не помня себя, с силой тарабанила в дверь, окна.

- Ты что? Ополоумела что ли? – показалась на пороге заспанная Оксана.

- Мне нужен Андрей.

- Мне тоже. И что с того?

- Пожалуйста, мне он очень нужен!

- А я и не сомневалась.

- Он дома? У меня к нему дело есть.

- Ночьку вместе провели и не доделали всех дел?

- Сейчас же позови Андрея или я сама в дом войду!

- Ну, - грозно проговорила Оксана и расставила пухлые руки, – попробуй!

Из бани показался Андрей. Он быстро шел к девушкам, вытирая мокрые волосы полотенцем:

- Оксана! В чем дело? Аня! Оксана, мы, кажется, все решили. Иди домой.

- Вона, что мы нарешали? Меня за порог, а тут другая уже тарабанит!

- Оксана! Лучше не зли меня, я тебе все уже объяснил. Иди домой.

Оксана сверкнула черными глазами, вернулась в дом за платком и через секунду, больно толкнув Анну плечом, гордо зашагала прочь.

- Андрей! Миленький! – Анна закрыла лицо руками, пытаясь совладать с собой.

- Что ты? Что? – он обнял её за плечи и нежно усадил на лавку.

 - Яна… она… - Аня протянула Лунину мокрую от слез прощальную записку.

Андрей быстро пробежался глазами и упавшим голосом спросил:

 - Когда это произошло?

- Вчера, вчера вечером!

- Куда? Она сказала? Куда? – затряс Анну Андрей.

- Н-не-ет!

- Иди домой, - опомнившись, произнес он – а я в Орел поеду, все сделаю, что смогу. Иди…

 

 

Часть 8.

 

Почти каждый день дождит. Колхозники жалуются, что вода с небес задерживает уборку урожая. Земля под ногами превратилась в хлюпкую грязь. Стаи птиц потянулись на юг. На деревьях первые отметины ещё не вступившей в законные права осени – желтые листья. Ветки яблонь, устав от тяжести за два месяца лета, осыпают землю перезревшими яблоками.

- Анна Андреевна! – окликнул Аню мужской голос. Анна обернулась. Учитель немецкого как обычно улыбался желтыми крупными зубами.

- Доброе утро, Константин Васильевич.

Вместе они поднялись по лестнице. Аня хотела пройти в свой кабинет, но немец загородил ей дорогу, снова приторно улыбаясь:

- Мне бы с вами потолковать.

- Я вас слушаю, Константин Васильевич.

- Значит, это… У меня есть к вам просьба.

- Доброе утро! - появился в коридоре Андрей. Он удивленно посмотрел на коллег и протянул руку Пехову.

- Здорово, здорово! -  торопливо отнимая широкую ладонь, улыбнулся немец. Андрей прошел к кабинету истории и, явно медля, принялся ковыряться ключом в замке.

- Так какая просьба, Константин Васильевич?

- Я позже зайду! – недовольно процедил немец и удалился. Долго Пехов не заставил себя ждать. Через пятнадцать-двадцать минут он снова стоял подле Анны:

- Х-м… какая вы… Я, вот, что хотел сказать… Твой Андрей бабник. Это знают все. Вот, выгнал Оксанку как раз после той ночи, когда автобус сломался. Прогонит и тебя, на что он тебе сдался, а?

- Вы забываетесь! – вспыхнула Анна.

- Ладно. Это я так, к слову. Не горячитесь.

- Если это все, прошу вас, уходите!

- Нет, конечно! Не могла бы ты со мной позаниматься…

- Что? То есть чем?

- Русским языком, - улыбнылся Пехов.

- Зачем это вам, если вы до моего приезда сюда были ещё и учителем русского?

- Ну, у вас образование, вы ученая. Я просто перевожу сочинения Гёте. Мне необходимо, чтобы ты проверила, - мешая «ты» и «вы», настаивал Пехов.

- Хорошо, приносите, я проверю.

- Я мигом.

 Через пять минут перед Анной лежала толстая тетрадь, испещренная мелким аккуратным почерком.

- Я проверю и занесу вам.

- Прочти что-нибудь.

- Я потом, сейчас я занята.

- Прочти, – грудным голосом попросил Константин Васильевич.

Анна пожала плечами, открыла тетрадь, стала просматривать переводы. Пехов склонился над Аней, и шею неожиданно обдало горячее дыхание. Немец обхватил её за талию и быстро зашептал:

- Забудь ты этого юнца… пошли… почитаем у меня!

 Анна вскочила, уронив стул. Однако разгоряченный немец с силой притянул девушку к себе. Ни крикнуть, ни пошевелиться от испуга не могла Анна.  Все мышцы сковало тупое оцепенение.

- Я не помешал?! – распахнув дверь, крикнул Андрей. Обычно мягкие глаза бешено засверкали. Андрей сделал шаг на встречу Пехову. Сжал кулак,  но немец выпустил Анну и злобно улыбнулся:

- Что за оказия? Все вы, бабы, хитрые как змеи! Разберись сначала, кто ей нужен, а потом рожу бей!

Андрей застыл, пытаясь понять и принять фразу, брошенную Пеховым. Немец схватил тетрадку и стрелой вылетел из кабинета. Аня молча смотрела на Андрея. Лунин глянул на неё исподлобья и, круто развернувшись, хлопнул дверью.

- Ты же не поверил ему? – прошептала Аня вслед.

     Анна переживала, как будет смотреть на неё Андрей на сегодняшнем учительском собрании, как поведет себя Пехов. Однако на собрание Андрей не пришел. Анна одиноко сидела за партой, слушая наставления и советы директора, замечания других учителей. Каким нудным и долгим показалось ей это первое собрание без Яны, ведь Лунин так и не смог отыскать её. Яна обещала писать, но ни строчки не получили от неё родные и близкие, ни строчки не увидела от неё и Аня.

- Анна, ты что-то хочешь мне сообщить? – улыбнулся директор. Аня посмотрела на старичка. В учительской остались только они двое, все куда-то разошлись. Аня даже не заметила, как собрание подошло к концу.

-Н-нет…

- Ну, вот и хорошо, а то я уж подумал, что и ты нас бросить решила, - испытующе посмотрел старичок.

- Нет, что вы. С чего вы это взяли?

-Э! Видимо, не в почете сейчас учительствовать, раз наши лучшие учителя заявления об уходе пишут.

- А кто ушел?

- А не слыхала что ли?

-Нет.

- Так, слухай: Лунин Андрюша взял да и уволился…

-Что? – прошептала Аня, опустив длинные ресницы.

- Никак не пойму я, как это Андрюша на такое решился… - старичок снова испытующе посмотрел Ане в глаза – Ополоумел что ли или иная с ним хворь приключилась? Коли из школы уйдет, его же в армию заберут…ох, не спокойно нынеча.

- Как заберут?

- Я ему, говорю, что выдеру, как юнца! А он мне: пожалуйте, тятенька, токмо все равно уйду! Сказал, что задыхается он здеся, тяжело, мол, душно… Что же ты скажешь? Что за болезнь приключилася с учителем нашим? Не заразная болезнь та? Никто больше от неё не захворал?

- Не знаю…

-Ты не знаешь! Думаешь, от себя чувства запрятала, так народ не узнает? Как не таи любовь, она всё ж на волю вырвется. Знаешь, как болезнь Андреева зовется?

- Нет.

- Аней называется! – директор пристально посмотрел на Анну – А своей имя поняла?

- Андрей…- прошептала Анна.

-Э, - улыбнулся добрыми сметливыми глазами старичок, – глупая нынеча молодежь, упрямая! Знаешь песню о деревцах?

-  Их много о деревцах.

- Но нельзя рябине к дубу перебраться, знать, ей, сиротине, век одной качаться, - пропел старым голосом директор.

- Знаю.

- Так вот твоя болезнь не Андрей, твоя болезнь страшнее! От неё и тебе горько, и Андрею несладко приходиться. Гордостью зовется твой недуг, правда ведь? Ну, рябинушку я понимаю, как ей быть? Река – разлучница! А тебе-то, что мешает, голубушка?

- Простите… мне работать надо да и поздно уже…

- Ну, иди, иди! Только лекарство одно существует от ваших недугов, ты попробуй им воспользоваться не сегодня, так завтра. Смотри, только чтоб поздно не было! – тихо закончил старичок.

  Потянулись бесполезные пустые дни. Один хуже другого. Нет Андрея. Кабинет пуст. Нет Ани. В сердце пусто. Мрачная, словно тень, она бродила по коридорам школы. Темные круги от бесконечных, долгих бессонных ночей легли под её голубыми печальными глазами.

- Борис Иванович! – тихо вошла она в кабинет к директору.

- Что, голубонька?

- Вы простите меня, пожалуйста…

- Бог простит!

- Где работает сейчас Андрей?

- Лунин-то? На поле он, урожай собирает. Дожди, слава Богу, прекратились…ты поди, сходи, доченька, а то поест тебя болезнь окаянная… Иди, иди, милая, давно пора!

  На поле обед. Все машины встали. Заглохли моторы. Только голоса и смех довольных работой колхозников. Как хорош огурчик в прикуску со свежим хлебушком! Какой необыкновенной кажется еда, когда с утра протрудишься на жарком солнце. Хорошо, вот так, прислонится к колесу комбайна и вздремнуть минутку другую, или растянутся на только что скошенной траве.

- Леша, а? Леша?

- Чаво тебе? – потягивается здоровенный парень, похожий на медведя.

- Леш, а, Леш?

- Чаво, спрашиваю!

- И где это ты такие сапоги раздобыл? А блестят-то как? Высший сорт!

-Э-вона! Дурак ты или прикидываешься? Не уж-то не видишь, то мои ноги, босые! – говорит обиженно Леша и прячет ступни под себя. Ноги его, и впрямь, лоснятся от въевшейся втоптанной грязи. Дружный смех раздается вокруг Леши, а он обиженно бурчит:

- Ща я как энтим-то сапогом да табе по роже! Ась?

Новая волна смеха сражает довольных сытых колхозников.

-Эй, Анрюха, спишь что ли?

- Что ли сплю, - отвечает Лунин, не открывая глаз.

- Андрюх!

- Ну? – с неохотой отзывается Андрей.

-Че со школы-то дёру дал? Поди, училка в конец замучила?

- Иван, забываешься, я не Леша! – отрезал Андрей.

- Глянь-ка! Легка на помине!

 Андрей привстал. По полю бежала Анна. Лунин поднялся во весь рост. Аня увидела его и застыла. Мужики с интересом вытянули шеи:

- Иди! Шо стоишь? Не к нам, чай, пришла барышня-то!

Андрей медленно подошел к Анне. Бледная, худая, она стояла, точно тростинка. Казалось, только глаза и были у Ани. Огромные на вытянувшемся лице, они горели огнем тревоги, выдавая  то смятение, тот ураган, который бушевал внутри. Андрей отвел её за комбайн, подальше от любопытных односельчан:

- Ты больна? Что с тобой? Ты похожа на тень!

-Нет, я здорова.

- Зачем ты пришла сюда?

- Зачем ты ушел?

- Рановато ты пришла это узнать!

- Зачем ты ушел? А как же дети?

- Детям? С детьми я как-нибудь сам разберусь.

- Андрей! Миленький мой, Андрей! Вернись, прошу тебя! Я … я…я же тебя…Андрей! Я же…

Он не дал ей договорить.

- Прости! Прости! Прости! Слышишь? – шептал Андрей, покрывая её лицо поцелуями. Анна, счастливая, обвивала его шею руками, а он все целовал и целовал её. Всё  шептал какие-то безумные слова и с силой прижимал к груди. Бешено бились их сердца, бились вместе. Удар к удару. А он всё целовал и целовал…

 

 

Часть 9.

 

«Счастье! Как глупо было от него отворачиваться!» - думала Анна, наблюдая за тем, как читает Андрей.

- Я чувствую твой взгляд! Он не дает мне сосредоточится, а я должен изучить эти документы до завтра! – улыбался Андрей, и его мягкие лучистые глаза весело блестели.

  Мы редко замечаем счастье, а оно настойчиво стучится в окна, двери. Мы сами виноваты. Слишком ленивый мы народ. Нам лень подойти к окну и распахнуть его, впустить с лучами восходящего солнце тепло и радость в дом. «Кто рано встает, тому Бог подает» - гласит народная мудрость. Однако русский народ, ленивый народ. Он предпочитает спать до обеда. Счастье – вольная птица, оно не может дожидаться, пока человек проснется и решит, наконец, впустить его в свою жизнь. Люди предпочитают строить планы. Сегодня они отказывают себе для будущего завтра, а ведь завтра может и не наступить. Так стоит ли откладывать всё на потом. Есть только миг, в этот миг мы должны жить. Вчера прошло, его не вернуть. Завтра ещё не было, зато есть сегодня! Есть сейчас. Так ловите эту птицу счастья за хвост, ловите и держите так крепко, как только можете.

  Какими замечательными днями обернулась осень для двух любящих сердец, сумевших вовремя распахнуть двери на встречу счастью. Всё в мире одело для них розовые одежды. Не стало боли, страданий и слёз. Всё завертелось вокруг их маленького, но такого сильного чувства.

Одно печалило Андрея, как Аня не могла, не хотела поверить в Бога? Ведь это он подарил им друг друга. Часто пытался он с ней спорить. Иногда спор перерастал в ссору, и, помирившись, влюбленные решали не навязывать друг другу свое мнение. Однако Андрей успокаивался ненадолго, слишком больно ему было осознавать, что любимый его человечек никак не может принять простые и очевидные для него самого вещи.

     Целый год пролетел как секунда. Счастьем наполненные дни и ночи обнимали Андрея и Анну. Часто Анна вскакивала в постели, хватала Андрея за руку, прижимала к груди, убедившись, что это не сон. В одну из таких ночей Аня открыла глаза, посмотрела на безмятежное красивое лицо Андрея, и неожиданное страшное чувство пронзило её грудь. Аня вскочила, схватилась за голову и простонала.

- Что ты, Анечка? Что ты? – испугался Андрей.

- Нет, ничего…я видела ужасный сон…

Андрей прижал дрожащую Анну к себе, нежно поцеловал и снова уснул. А Аня так и не смогла заставить себя спать. « Так дальше не может быть! Что-то должно случиться! Так хорошо не бывает… я чувствую, что скоро конец…» - думала Аня, прижимаясь к Андрею. С этой самой ночи она переменилась. Андрей стал замечать грусть в её глазах. Часто стал заставать он Аню, молча сидящей на диване, всё с тем же испугом на лице.

- Ты почему сидишь в темноте? – включив свет в спальне, спросил Андрей.

- Так… просто.

- Аня! Да, что с тобой в конце концов? Скажи, может, кто-то тебя обидел? Или это я? А, может, ты жалеешь, что переехала ко мне?

-  Нет! Что ты! Я рада, я безумно рада!

- Что-то странная у тебя радость. Думаешь, я не слышу, как ты по ночам плачешь? Это тоже от счастья?

- Я просто… просто очень боюсь тебя потерять! Я не верю своему счастью! Не может быть всё так хорошо… вдруг всё закончится?

- Анечка, милая, ну, что ты такое придумала! Мы все с тобой вместе вынесем, все переживем. Слышишь?

  Аня слышала, но не верила в его слова, потому как сердце нашептывало ей совсем другое. Через несколько дней её опасения сбылись. Андрей поехал по поручению председателя колхоза в Орел и не вернулся. Аня каждый день ждала, каждый шорох принимала за шаги любимого. Вся деревня переполошилась, стар и млад предлагали версии исчезновения Лунина. Однако разрешило ужасную тайну письмо, пришедшее от него самого лишь через месяц: « Анечка, милая моя девочка! Ты самое дорогое, что у меня было, есть и будет на этом свете. Прости меня, раньше не мог никак написать. Ни денег, ни бумаги, ни ручки. В военкомате даже в колхоз не дали позвонить. Сейчас под городом Владимиром. Знаешь, Анечка, как я люблю тебя! Как часто закрываю глаза и вижу твою улыбку, глаза, слышу твой смех. Ты только не грусти, как там в стихотворении: Жди меня, только очень жди! За меня не переживай, если бы не разлука с тобой, я был бы абсолютно счастлив, потому что «есть такая профессия – Родину защищать!».  А Отчизну свою я люблю. Жизнь за тебя, Анечка, я готов отдать.  За тебя и за Родину нашу. Пусть говорят, что сейчас всё не то, что нет патриотов, что страну развалили, что мы, русские, никто…Ты же знаешь, Анечка, что это не так… Россия не сфинкс, как говорят поэты, Россия – Феникс, она из пепла умеет возрождаться! Мы великий народ, Богом хранима наша Земля! А сейчас она в опасности. Территориальная целостность и единство страны под угрозой. Ты, наверное, догадалась уже, к чему я клоню? Я пишу о Чечне. Вчера у нас распределение было, так что завтра выезжаем. Как бы я хотел сейчас прижать тебя к своей груди, зацеловать, посмотреть в твои голубые глаза и сказать: « Я твой навеки, в счастии и в горести! И ты моя. Аминь». Люблю.Люблю.Люблю. Твой Андрей. 4 декабря 1994 года». Аня опустила письмо на колени. Беспомощная улыбка показалась на её болезненном лице. Она согласна ждать его год и два, и всю жизнь, наверно, лишь бы Андрей не ездил в Чечню. Что там ждет его, каким он станет, и вернется ли он?!

 

 

Часть10.

 

- Луна! Как думаешь, вернется за нами вертолет?

- Может, может быть, - нехотя, ответил Андрей.

- Как-то странно здесь. Не находишь?

- Дань, не мешай, прошу тебя! Дай письмо дописать!

- Девушке?

- А кому ж ещё?

- Что, ждет?

- Ждет, - мягко улыбнулся Андрей и лучистыми добрыми глазами посмотрел на Данилу.

- А меня бросила! В самый последний день бросила!

- Знаю, ты говорил.

- Опа! Вот вы где! Гляньте, что мне лейтенантик подарил! – засмеялся высокий Алеха Орлов.

- Орел, ты что! Не мог лейтенант водки нам дать! Не выдумывай! Где взял? – недоверчиво прохрипел всё время молчавший до этого Вовка.

- Ты всё шуршишь, Шершеневич? – засмеялся Даня. - Не всё ли равно откуда водица! А ну, кружки подставляй.

- Эй, шуршунчик, пить будешь? Или ворчать до дембеля собираешься? – гаркнул Орлов.

- Братцы! Откуда такое богатство? – вошел в солдатскую спальню рыжеватый мальчишка.

- Петюня, иди сюда! Лейтенант за здоровье нашинское просил чарочку опрокинуть! – ответил, спрыгнув с койки, Данила.

- Ван момент! – улыбнулся Петюня и через мгновение прибежал с целой палкой колбасы.

- Ты где это раздобыл? – широко раскрыв голодные глаза, спросил Шершеневич.

- Места знать надо! Эй, писарь, с нами или как?

Андрей поднял голову, минуту помолчал, как будто размышляя над сложной задачей. Затем бережно свернул  исписанный лист бумаги и подсел к ребятам, умело превратившим табуретку в праздничный стол.

- Леха, где ты взял водку? – спросил он, пристально глядя в черные глаза Орлова.

- Говорю же вам: товарищ лейтенант!

- Странно это…

- Чего же тут странного? Водка как водка! Наливай да закусывай!

- Солдату в обычной ситуации водки не нальет начальник.

- А, может, он малый хороший?

- Не спорю! В бой мы пойдем.

- Ну, и славно! Сколько можно торчать тут без дела? – искренне возмутился Алеха.

-А, может, смерти боишься? – язвительно спросил Данила.

- Кто ж её не боится? – хлопая рыжими ресничками, прошептал Петюня.

- Мы выпьем сегодня? Или языки чесать будем? Предлагаю тост: за нашу светлую Родину, за дружбу, мужскую, за верность, девичью!

- За третье не буду пить! – скривил губы Данила.

- Не все ж такие! – осушив кружку, положил Орлов руку на Данино плечо, - Моя дождалась бы, знаю. Боятся меня жутко. Говорят, что в гневе заклевать могу. Оно, наверное, верно.

- Ты и без гнева на Орла похож! – засмеялся Вовка.

- Почему это «дождалась бы»? – нервно спросил Даня.

- Потому что нет у меня ни девчонки, ни жены! Гол я как сокол! – Алеха зычно загоготал.

- Фамилия Орловых знаменита подвигами, - заговорил Андрей – Был у Екатерины Великой фаворит. Алексеем Орловым звали.

- Шутишь? – сверкнул глазами Орлов.

- Нет, зачем же, - улыбнулся Андрей уголками губ, – пять их было! Пять братьев, силищи неимоверной. Когда опасность какая, Алеха Орлов сожмет пальцы в здоровенный кулак, покажет обидчику и скажет: « Видишь, в кулаке пять пальцев? Все они, как один, рядышком! Так и мы, Орловы, вместе таких дел наворочать можем! Берегись, на пути у нас не становись лучше!»

- И что? Наворочали?

- Конечно! Русский человек сказал – сделал. Престол для Екатерины добыли удалые братцы, Потемкину глаз выжгли мазью волшебной, а Алеха в Чесменском бою турков на море разгромил, за что с тех пор звался Орловым-Чесменским, и церковь, что под Петербургом, в честь его победы. Все поручения Екатерины выполнял, а она за то его щедро награждала.

- Может, и родственнички мои! – довольно засмеялся Алеха, - Мне б такую Катьку! Хотя нет, я, когда в бой пойду, чеченочку себе украду!

- Да, ты пьян уже? Здоровый, как бык,а пьет меньше котенка, - заметил Шершеневич.

- Это ты зря, Вовчик. Русский человек сказал – сделал, – твердо произнес Орел.

- Зачем тебе чеченка сдалась? – удивился Данила.

- Нравятся мне их девушки и баста! А какой характер горячий!

- Если не по нраву ей придешься?

- Ты, Петюня, это брось! Как меня можно не полюбить? А? – Алексей вытянулся во весь рост. Гибкий, но огромный, как бык, он пригладил широкой рукой успевшие уже отрасти черные, как смоль, волосы. Театрально развернул голову, показывая в профиль хищный нос с горбинкой. – Разве не понравлюсь, а?

Дружный хохот был ему ответом.

- Сми-р-но! – послышался голос дневального, и ребята, схватив фуражки, побежали строиться.

 Предположение Андрея оказалось верным. Через час в полном обмундировании солдаты сидели уже в огромном грузовике. В углу молодой лейтенант Соловцов, угостивший ребят водкой, внимательно слушал наставления двух бывалых офицеров. Самый старший из офицеров, майор Журов, сидел, не сгибая поврежденных в одном из сражений снарядом ног. Второй, незнакомый, офицер, капитан, совсем ещё молоденький, трещал не умолкая. Изредка он умолкал, чтобы поправить повязку, съезжающую на глаза, затем извинялся, заканчивая тираду словом «контузия». Майор кивал головой, поддерживая капитана. Металлический взгляд его с тщательностью изучал солдат, теплея лишь в редкие минуты, когда капитан обращался к нему за советом или поддержкой. Грузовик подкидывало на неровной опасной дороге. Вереницей тянулся караван из зеленых машин, начиненных орудиями убийства и живыми людьми.

- Товарищ майор, а позиция у нас там хорошая будет? – доносились до Андрея слова Соловцова.

- Какую Бог пошлет.

- В бой сразу же вступаем?

- Умереть успеется всегда! – сурово оборвал майор.

- Почему же умирать? Мы побеждать едем! – захлопал голубыми глазами Соловцов.

- Зачем же так, товарищ майор? Правильно говорит лейтенант! Да, ребятки? Побеждать едем? - весело крикнул капитан.

- Так точно!

- Не слышу?

- Так точно! – ёще громче отозвались солдаты.

Место, куда привезли Андрея, оказалось полуразрушенной школой. За это здание непрерывно шла борьба. Вчера вечером здесь ещё полноправными хозяевами считали себя боевики, сегодня утром в стенах ветхого здания закрепилась российская армия.  Андрей устало растянулся на койке. Облупленный потолок, выбитые окна заставляли его закрывать глаза и представлять побеленный собственноручно потолок кабинета истории, вымытые чистые стекла с видом на яблоневый сад.

- Ты откуда? – неожиданно вернул его в реальность голос Орлова.

- Я? С Питера!- отвечал незнакомый солдат.

- А я из Краснодара. И давно вы здесь?

- Я и еще трое ребят с третьим пополнением прибыли. Это все, кто уцелел. Вы пятые будете.

- Жутковато, небось?

- По началу было, потом свыклись.

- Как можно привыкнуть? А? Каждый бой меня медленно убивает! Слышите? А пули меня не берут! – злобно крикнул с койки какой-то солдат – Все товарищи полегли! А мне хоть царапину!

- Это Димка. Мы его Щепой называем. Он из самых первых здесь. Один остался. Скоро домой отправят, - прошептал боец.

- Эй, Щепа! Меня Орлом величают! – начал было Алёха.

- Это ты там, у себя, Орел! А здесь тебе крылья быстренько обжарят! – злобно ответил Щепа.

- Да не злись, товарищ! Хочешь водки?

Андрей улыбнулся, Алеха всегда что-то припрячет, а потом, в самый неожиданный момент, выставит богатство на стол.

- Побереги водицу! В бою пригодится, – тяжело переворачиваясь на другой бок, произнес Щепа.

- Вань, а, Вань? – обратился Орел к разговорчивому бойцу из Питера. – Ты смерть видел?

- Как же её не видеть-то на войне! – удивился Ваня.

- Какая она?

- Смерть? Мне, когда осколок в грудь попал, она являлась в виде женщины. Красивая, молодая, она протягивала ко мне руки, но я смугляночек люблю, а эта белая, как снег!

- Ты! – закричал Щепа, вскакивая с постели, -  Я видел смерть! Она ужасна! Груды трупов, человеческих трупов, сотни выдавленных жизней! И она ползет по ним, ползет, ползет, ухмыляется, собирая души! Я видел её! Она ужасна! Вся в черном, со сморщенными желтыми руками и лицом! Тянет скрученные пальцы и жрет, жрет, жрет всех, кто на последнем издыхании, а изо рта смрад! Дыхнула и уползла, как ящерица, уползла!

 Андрей вскочил с койки и выбежал на улицу. С неба безразлично смотрели звезды, безучастно дул прохладный ветерок с севера. « Аня! Аня! Где же ты сейчас? Как нужна мне твоя помощь!» - сжав голову руками, простонал Андрей.

Через час на школу вновь напали боевики.

  А где-то далеко-далеко, в другом мире в теплом доме трещит печь, ласково мурчит на окошке огромный кот, на плите свистит чайник. Молодая девушка ждет своего ненаглядного, ждет своего паренька. Каждый новый день приближает её к заветной встрече. Не зная, где взять сил и терпения, девушка решилась пойти впервые в церковь. Нет, конечно, когда-то она была там, но то было так давно. Наверное, в детстве. Перед входом в дом Господень, вихрь воспоминаний закружился пред её глазами.

- Анечка! Ну, пошли! Пожалуйста, ты не пожалеешь! – просила маленькая бойкая девочка.

- Не могу, Инн! Дедушка велел от дома ни на шаг.

- Сегодня Пасха! В храме служба! Ты видела службу?

- Нет.

- Тогда пошли, никто не узнает!

Две девочки вошли в церковь. У алтаря распевали мелодичные песни их ровесники. Хором руководила худенькая женщина в темном платочке. Аня никогда не слышала такого удивительного пения. Женщина подошла к девочкам:

- Вам помочь?

- Мы хотели службу послушать! – ответила Инна.

- Служба закончилась уже, но вы можете постоять и даже спеть с учениками нашей школы.

Девочкам дали свечи, они подошли к ребятам. Так Анна никогда не пела. Казалось, звуки сами вырастали из её маленькой грудки. Как хорошо и весело на душе становилось с каждой новой разученной песней. Потом девочек пригласили в домик около церкви, усадили за богато убранный стол. Анечка хотела уйти, но Инна сказала, что неприлично так делать, раз уж они сели. « Девочки, а почему бы вам не ходить в нашу школу?» - спросила добрая женщина в темном платке. Инна сказала, что с удовольствием, Анна кивнула головой. Уходя, девочки набрали ещё и апельсинов в целлофановый пакетик. Больше ни Аня, ни Инна женщину в платочке не видели, да и в церковь ту не захаживали. С той поры на душе Анны остался отпечаток стыда. Не хотели они обманывать, так само получилось вдруг. Ане было не удобно сказать «нет», объяснить, что дедушка не пустит её на другой конец города одну, а самому ему некогда водить ребенка в две школы сразу.

Апельсины как яркие пятна стыда, всплыли перед воображением Ани. Зачем они ещё и апельсины взяли?

 - Три свечки, пожалуйста… - прошептала, потупив взор, Анна.

- Держи, милая, - улыбнулась худенькая старушка.

Аня дрожащими руками взяла свечи. Она хотела пройти вглубь, но не осмелилась. Аня подошла к небольшой иконке Божьей матери, висевшей у самого входа. Медленно перекрестилась холодными пальцами, вставила свечи. « Господи! Миленький! Помоги! Верни мне Андрея!» - зашептала Анна.

В старой церкви догорали свечи. Никого. Только одинокая девушка у иконы и старушка, протирающая подсвечники.

  Всю ночь Анна ворочалась, пытаясь уснуть. Всё чудилось ей, будто что-то изменилось. Что-то произошло, но не с Андреем, а с ней самой. Аня приподнялась на постели, посмотрела в окно. Раннее морозное утро, тьма медленно уступала место свету. Сначала розовая полоска вытеснила черную синеву неба, потом яркий белый свет разлился по всей земле. Так утро победило ночь.

 Аня спрыгнула с постели, быстро оделась и побежала в церковь. На одну православную в этот день стало больше в России. День тот был субботою.

 

 

 

 

 

Часть 11.

 

Яркий обжигающий свет. После только мрак и неясное гудение. Андрей попытался повернуться, холод и боль пронзили тело.

- Замерз?

Андрей зажмурил глаза, но сгорбленная старуха в черном плаще с капюшоном никуда не исчезла. Желтая костлявая рука поманила его к себе:

- Иди ко мне, я согрею.

Андрей с силой шарахнулся в сторону и уткнулся во что-то холодное и мягкое. Это был Вовка. Тот самый, вечно недовольный, Вовка Шершеневич.

- Вова! Ты её видишь?

- Не кричи, видишь, он доволен. Первый раз за всю свою жизнь! Конечно, он видел меня! – улыбнулась беззубым ртом старуха.

Андрей схватил Вову за плечи и из всех сил стал трясти. Повернул его лицо к себе, но Вова продолжал улыбаться мертвыми губами.

- Ты?

-Я, – прошептала старуха.

- Петюня! – закричал Андрей, увидев заглядывающего в яму Петра Кузьменко.

- Еле нашел тебя! Я всегда чего-то нахожу! Уж такой я, Петр Кузьменко! – улыбнулся Петюня.

- Петя, ты видишь её? Где ребята? Позови их! Нет! Не уходи! Я сам не вылезу отсюда!

- Тише, не кричи так, - недовольно поморщился Петя, - к чему весь шум? Я кричал, кричал, звал ребят, но никто меня не услышал. Никто, кроме этой бабушки.

- Ты знаешь её?

- Как же, она сказала мне, где голову искать. Они отрезали её, когда я ребят звал, но никто не слышал. Только бабушка, она сказала, где искать. Я нашел! – довольно проговорил Петюня – Нашел её! Я всегда всё нахожу и голову нашел.

- Петя! – закричал в испуге Андрей – Где Леха? Где Орел?

- Он там остался! – махнул куда-то в сторону Петюня, – А мы можем вместе, куда угодно теперь! Правда?

 Андрей бешено замотал головой и, уворачиваясь от объятий Петра, он неожиданно очутился на ровной земле. Андрей посмотрел в яму, Шершеневич Вова продолжал улыбаться, широко раскинув руки.

- Щепа! – закричал Андрей, увидев раненого бойца, – Я видел! Видел смерть! Она ужасна! Ты прав!

- Да… а вот и она ползёт…смотри, как скалит беззубый рот.

Андрей обернулся. Та самая старуха ползла по земле. Она собирала загубленные души. Раненые, изуродованные бойцы протягивали к ней руки, молили сжалиться, избавить их от боли. Старуха склоняла сухое лицо, целовала несчастных и отбрасывала прочь. Везде, где проползала смерть, леденели сердца, стекленели глаза, замирали стоны. А, старуха, всё ползла и ползла, медленно и аккуратно, не пропуская никого.

- Андрей, идем со мной… идем…ну, же…здесь боль и слёзы…здесь ад и жестокость…там ничего…покой и забвение…идем, Андрей, там никого… - шептала она, подбираясь ближе и ближе.

- Луна! Луна! Андрюха! Очнись! – откуда-то издалека позвал голос Орла.

Андрей открыл глаза. Бесконечное звездное небо всё также безразлично смотрело на землю, все также равнодушно трепал ветер одежду. Андрей дотронулся до головы, острая боль пронзила его.

- Тише ты! Глянь, как шарахнуло-то! Ничего, живой. До свадьбы заживет, – сверкая возбужденными глазами, подбодрил Орёл.

- Ты…ты видел её?

- Кого?

- Старуху…

- Какую старуху?

- Ту, про которую Щепа говорил…

- Щепа? Нет, кроме боевиков да наших, никого. Хотя, - улыбнулся Орёл, заговорщически подмигнув , - видел я прекрасное создание… Чуть было не пришиб! Дралась, как мужик! А шмотье! Что за маскарад!

- Где Петька? Где Вовка?

- Петька не знаю, а Вовка убит… Я за него четверых повалил! Думал, и ты пропал! Ан, нет! Гляжу, стонешь, голубчик! Так я тебя в сторону отволок, обещал, что вернусь. Вот, вернулся.

- Я видел Петьку, я с Щепой говорил только что! Они где-то здесь! И она здесь! Желтая, костлявая! Здесь! Нам найти ребят надо, потому что она здесь! – широко раскрыв глаза, больно вцепился в Орла Андрей.

- Не мог ты с Щепой говорить, его машиной раздавило! Видишь, жалился, что пуля не берет! Так машиной!

- Даня! Где Даня?

- Тише, тише. У тебя жар, Даня жив. Привет передавал.

Однообразные потянулись дни: перевязки, уколы, стоны. Андрею сделалось все это совсем безразличным. Он подолгу мог смотреть в потолок, ни о чем не думая. Из оцепенения его выводил Орел, иногда залетавший в палату, точно ураган, сметая все на пути. После каждого боя Орел хвастался добычей. То ножик принесет, то четки или измятый Коран. Раз даже вином умудрился напоить все больничное крыло. Соседом Андрею был Даня. Однако Даня перестал говорить с Андреем, когда выяснилось, что Лунин идет на поправку. Озлобленный, он постоянно кому-то грубил, лишь изредка его колючие зеленые глаза застилала нежная пленка. Это случалось, когда в палату заходила скромная рыженькая медсестра. После её прихода Даня лежал, чему-то улыбаясь, и ни одного слова нельзя уж было вытянуть из него до самого вечера.
- Киснете тут? – закричал с порога Орлов.

- Ослеп что ли? У нас тут самая жизнь, по запаху не чуешь что ли? – грубо ответил Данила.

- Вижу, ты в отличной форме, - улыбнулся Орел, – а ты как, Луна?

- Со мной всё в порядке.

- Ты тут уже давно торчишь! Черкнул бы своей, а то бедолага, наверное, места себе не находит. Моя, как меня нет, так волосы на себе рвет.

- Твоя? – удивился Даня.

- Сказал добуду себе чеченочку! Добыл!

- А девать ты её, куда будешь? Или в казармах с нами спать будет? – озлобился Даня.

- Это уж мое дело. Андрей, слышишь ли, о чем толкуем? Совсем квашней стал! Ну, чего это с тобой?

- Душно мне здесь…

- Так окон нету, потерпи немного.

- Надоело все! Что все мы тут делаем, а?

- Известно, что: Россию защищаем.

- От кого?

- От врагов, конечно!

- А кто эти враги?

- Бандиты и зверюги.

- Они люди.

- Нет! Андрей, ты в своем уме? Тебя, видимо, хорошо шарахнуло-то?

- Да, хорошо шарахнуло! Мы воюем, убиваем друг друга! Я убил! Понимаешь, убил человека!

- И чего? Это у тебя пройдет, я тоже думал в начале, а сейчас уж привык.

- Привык! Я не хочу привыкать убивать!

- Не привыкнешь, тебя убьют.

- Я рвался в бой! Я свято верил в правое дело! А увидел эту злобную старуху! Я видел героев, они лежали, изуродованные, мертвые! Ради чего всё это? Завтра мать их получит телеграмму, а потом и самих их! Зачем, я спрашиваю? – Андрей побелел и на секунду запнулся – Бог! Я верил в него, искренне, до слез доходило! А как, подумай, Бог такое может допустить? Почему он позволил отрезать Петюне голову? Маленькому парнишке, доброму, веселому! Почему Петюня должен искать её?

- Ты бредишь, Андрей? Он герой, но он умер. Ничего не ищет он. Петр погиб.

- Где в это время Бог? Где? Что  он с Вовой сделал? Куда делись Щепа, Петя? Где все?

- Судьба у них такая, брат. На Бога ты не ропщи, он тебя спас. Девушке своей ты всё-таки напиши, тяжело ей сейчас.

- Нет! Как же я? Что напишу? Пожалуй, так: здравствуй Анна, как там поживаешь, тот, кого ты любила больше тебе писать не может, поэтому напишу я. Так?

- Э, Луна, хорошо тебя прибило. Ничего вернешься, мы тебя вылечим. Одно хорошо: руки, ноги, голова – все при тебе.

  Через две недели Андрей вернулась на поле боя. В палате остался только Даня. Ему не суждено было больше воевать. Даниле ампутировали ноги. Излишнее внимание и забота рыженькой медсестры теперь выводили его из себя. Даня злился, колючие глаза его с ненавистью смотрели на товарищей, приходивших хоть как-то его поддержать. Безногий, он лежал на койке, снедаемый одной и той же страшной мыслью. Каждый день Данила, просыпаясь, видел перед собой ржавую батарею.

Решено, совершенно точно решено, Даня не будет обузой ни родителям, ни себе самому. Одно желание оставалось ещё у него – увидеть медсестру в последний раз. Почему же её так долго нет сегодня? Однако в коридоре послышались знакомые робкие шаги.

- Как самочувствие, Данила? – спросила медсестра.

- Лена!

-Что-то случилось?- испуганно спросила медсестра, вглядываясь в безумное выражение лица Данилы.

- Нет. Нет, что ты. Знаешь, кем я был всю жизнь, до армии? Мальчишкой! – Данила нервно засмеялся – Представляешь, я был мальчишкой! Я злился на женщин за то, что одна меня бросила. Понимаешь, она меня бросила в самый день отправления! Я вас всех возненавидел! А сейчас ненавижу только одну!

- Кого же?

- Тебя! – злобно сверкнул глазами Данила – Ненавижу, потому что люблю! Ненавижу, потому что у меня нет ног! Видишь, тебя любит безногий урод!

- Даня! – вскрикнула Лена и упала перед ним на колени – Я счастлива! Слышишь, в эту минуту, когда знаю, что тоже любима! Только не говори злых вещей, не надо…

- Уходи!

- Не уйду. Что хочешь делай, а не уйду.

- Уходи. Я для себя всё решил.

- Ленка! Ленок! – послышался радостный голос молодого бойца.

- Иди! Тебя здоровый зовет!

Однако в палате показалась инвалидная коляска. В ней сидел непохожий на человека, весь в ожогах и рубцах, парнишка. Он улыбался чем-то отдаленно похожим на губы:

- Ребята! Я домой еду! Я увижу маму и папу! О, как я люблю жизнь!

Если бы Даня не слышал искреннего радостного голоса солдата, то подумал бы, что с ним разыграли злую шутку. Однако мальчик, даже отдаленно непохожий на человека, скорее напоминающий бесформенный пласт мяса, так радовался жизни, что Данила устыдился собственного малодушия. Убить себя и лишить родителей радости обнять себя? Убить с собой все их надежды и веру в возвращение домой? Как могло ему даже прийти такое в голову! Данила еще раз взглянул на инвалида, такого ужасного снаружи и такого прекрасно могучего внутри. Этот маленький русский, сколько горя и отчаяния ждет его впереди. Сколько тайных переживаний и боли, сколько обид и разочарований в самом начале его пути уже родилось и сколько будет жить и развиваться вместе с ним. Этот мальчонка – инвалид. Война изуродовала его тело, быт попытается надломить его героическую стойкость. Молодой парнишка – герой, но кому в  будущем пригодиться его геройство?  Стране? А всё-таки, вопреки всему, юный человек открыт на встречу жизни.

Данила вдруг снова захотел жить.

- Эй, герой! Ты из каких войск будешь? – спросил он веселого парня.

- Танкист я! – гордо ответил мальчонка и,  улыбаясь стянутыми ожогом губами, добавил, - Служу России!

Даниле снова хотелось жить. У него была Ленка, рыжая медсестра.

 Странное непонятное чувство. Как бы не била судьба, сколько бы не причиняла боли и страданий, человек с жадностью тянется к ней, со страхом хватается за всякую соломинку, что способна удержать его на этой грешной земле. Как хочется жить! Просто быть. Здесь и сейчас. Сегодня. Завтра. Всегда.

 

Эпилог.

 

     Улицы в золоте листвы, трава и стволы деревьев посеребрены инеем… Легкий холодок пробирает путников до костей, поеживаясь, они бегут начинать свой очередной рабочий день. Всё медленно, но уверенно просыпается.

      На лавке в одном из маленьких сквериков, что так красиво расходятся в разные  стороны от Орловского вокзала, застыла худенькая темная фигурка. Кажется, она забыла обо всем на свете так давно, что жизнь остановилась в нерешительности где-то в прошлом, где-то в давно ушедшем дне, когда он весело смеялся, сжимая её в своих крепких руках. Или, может, всё остановилось, тогда, когда она впервые услышала его шаги за спиной. А, может, в тот день, когда Аня осмелилась бороться за свое чувство и за их общую жизнь. Хотя, нет, именно тогда жизнь била ключом, одаривая искрящимися брызгами всех, кто оказывался рядом. Когда же остановилась она? Для Ани это был день, когда в их жизнь с Андреем внезапно ворвалась война. Аня не видела её уродства, но зловонное дыхание ощущала спиной каждый день, и утром, и вечером, даже по ночам война являлась в виде бессонницы, а после снилась, улыбаясь беззубыми кровоточащими деснами, обнимая корявыми беспалыми руками и шепча смрадным дыханием ехидные слова на ухо. Хотя, может быть, именно в эти страшные дни ожидания, надежды и отчаяния, Аня вдруг научилась жить так, как никогда. Она научилась верить. Если научиться верить возможно. Скорее Аня пришла к Богу, как к единственному, что способно помочь её Андрею. Бог способен творить чудеса. Только Он. Больше некому.

     Аня дождалась чуда, всё, чем были заполнены её горячие молитвы, сбылось. Андрей возвращался. Сегодня, через мгновение, они увидят наконец друг друга. Но кого встретит Анна, узнает ли в нем, того Андрея, что однажды ушел на минуту и вернулся спустя целую вечность. Между ними огромным сроком легла война.

      Любит ли он её до сих пор или забыл? Что за человек этот солдат по имени Андрей? Одно то, что писем не стало, уже тревожно шептало Ане: «В нем умерла забота, ему неважно, страдаю я или нет, не получая весточки, не зная жив ли!» Но молитвы услышаны, он возвращается. Он возвращается живым. Вопрос: насколько?

 Короткая, сухая телеграмма: «Еду. Завтра в 5.05. Андрей». И Аня здесь. А вот и он. Аня вскочила с лавочки, побежала ему навстречу, а Андрей, точно не замечая, не дрогнул, не прибавил шагу. Какой он стал!

-Андрей!  - закричала Аня, с силой сжимая его лицо, такое родное и незнакомое теперь.

Он не забыл. Не мог он забыть. Как крепко и больно сжал в ответ, как страстно и сухо поцеловал. Это Андрей! Это его лицо! Аня любит его ещё больше, ещё сильнее и ожесточеннее. Что сделали с ним? Что это, Господи?!

Аня целовала жесткие губы, огромные удивленные глаза и глубокую складку на лбу, каждую незнакомую морщинку, точно пытаясь запомнить и свыкнуться с новым Андреем. Её молитвы услышаны. Он здесь. Бог сотворил чудо.

- Андрей…

-Аня, - солдат сжал хрупкие женские руки,  и скупая мужская слеза скатилась по жесткой щеке.

- Ты…ты…ты веришь в Бога? – прошептала Анна.

Андрей сдвинул брови, с удивлением взглянул суровыми глазами и сухо произнес, точно приговор:

- Нет.

Аня прижалась, как напуганный воробушек, к его сильной груди. Она верила в Бога, верила, как тогда, в детстве, просто и без лишних вопросов. Ей повезло одной на миллион, кажется, так в старинной песне о войне пелось. Там ещё что-то о белой краске говорилось. Да, у войны много белой краски, но у белого миллион оттенков.

 Аня знала: теперь для неё и для Андрея, для них обоих начинается новая жизнь, и он, её Андрей, обязательно придет к Богу. Придет к чистой вере с её помощью, через неё, как когда-то она через него.

Это случится, пусть нескоро, но однажды, потому что жизнь сильнее смерти, потому что у Андрея замечательное сильное сердце. Русское сердце. И они вместе, они семья. А Бог, Он всё видит, всё понимает, Бог обязательно поможет… Так думала Аня. Так верила и надеялась Анна.

2008 г.

 

Автор: Шнякина Татьяна

Моб.тел.: 89264074007