Счастливый путь.

(Быль)

 

Жили-поживали старик со своею старухой. И вот на исходе золо­того времени Застоя, когда кругом была тишь да гладь, да Божья благодать, решили они как-то развеяться и совершить круиз по стра­не Советов, - может, кто-нибудь им на ушко нашептал, может, у кого-то из них свое предчувствие подсказало; мол, пользуйся моментом, пока Союз республик свободных еще не рушим... И потому пробудился у этих старичков интерес к путешест­виям. Захотелось им белый свет посмотреть (а заодно и родственни­ков), и себя показать. (А история эта, не смотря на давность лет, могла произойти и в нынешнее время, а потому не лишена поучительности.)

Вот как стукнет людям за шестьдесят, под семьдесят, так им как будто бы кто молодую кровь вливает - не сидится дома. Начинают себе на старости лет искать приключения и прочие удовольствия.

А родственников у старичков, на счастье или на горе, чуть ли не в каждой рес­публике Страны Советов, от края до края огромной страны, хоть круглый год катай­ся. Но им год в путешествиях проводить не к чему и поэтому решили они на это дело потратить месяц-полтора, от силы два и домой возвернуться по лету, или хотя бы в начале осени по теплу по здорову.

И вот, ничтоже сумняшись, наметили маршрут. Вначале на запад, по Средней полосе России, где по пути намеревались сделать две-три остановки; потом по Средней, но уже - Азии, в достославный город Самарканд; потом в Поволжье; потом... И надо тут сказать, что старички наши были не настолько уж закоренелыми сибиряками. Один (глава экспедиции) – чуть более полувека назад освоил загадочные просторы Сибири (раскроим тайну - не по своей воле, ибо в те далекие времена запросто можно было угодить как на холодный Север, так и на знойный Юг); другая же - из того сибирского рода-племени, которое те­ряется в пыли времени. Поэтому не мудрено понять намерение старых людей. Видимо, к этому возрасту четче обостряется зов предков, влекущий потомков на родину, как горбушу на нерест. Тем более отпрыски их, повинуясь этому зову, уже вернулись в края своих пращуров на Среднерусскую равнину. Но не это главное, это лишь побудительный мотив. Главное все-таки: перемена обстановки, новые впечатления, новые люди, радость встреч, то есть все то, что называется романтикой. А сведущие люди сказывают: в мире такое творится, что не в сказке сказать, не по телевизору показать.

Словом, наши старички деньжат кое-каких поднакопили за свои шестьдесят с хвостиком рабочих лет, чемоданчики упаковали и где-то в полдень появились на железнодорожной станции, при молодом, красивом и большом (провинциальным назвать - язык не поворачи­вается) городе Ангарске. А там - цветы, улыбки и теплые пожелания от Мисс железных дорог, что всякий раз с неизменной улыбкой провожает пассажиров и всяких там путешественников с фронтона станции:

 

Счастливого пути!

 

Старички ей тоже улыбнулись и помахали ручками. Хоть и намалеванная, а все равно приятная.

Как они ехали к детям, сделав пару остановок по пути у родственников, рассказывать нет смысла. Тот, кто ездил по России на "России", сам знает. Ничего особенного: радио слушаешь, газетки, книжки читаешь, чаек попиваешь. Словом, буднично и даже скучновато. Но если вы до этого не ездили в южном направлении, например в Одессу или Самарканд, то вам и сравнивать не с чем, и поэтому вы воспримите этот комфорт - как обычный, и, может быть, даже и не заметите в нем ничего особенного: и чай как чай, и туалет без запаха. И путешествие вам покажется на тех же "России" или на " Байкале" до тоски будничным, однообразным. Так что, что на это время тратить и листы марать. Поедем дальше, пока электровозы ходят, и пока электроэнергия в проводах имеется. И надо сказать, что в те времена былинные обстановка с расписанием поездов была, мягко говоря, путанная и для пассажира не совсем понятая. Слабоватая была дисциплинка на железнодорожном транспорте. Поезда опаздывали и на час, и на два, и до несколько суток. И зная об этом, путешественники наши, однако же, не остановились перед трудностями и доехали до столицы Союза Советских… беспечно и с комфортом.

И, наконец, последнюю остановку первой половины своего маршрута старички совершили в Средней полосе России, где от Москвы рукой подать, и где, погостив у своих отпрысков, направились во второй тур своего круиза, в славный и загадочный город Самарканд, в сказочные края Средней Азии. И отбыли туда живыми, здоровыми и даже жизнерадостными, пред­вкушая скорую встречу с родственниками уже со стороны руководите­ля круиза, у которых рядовой член группы ни разу не бывала.

И надо тут еще раз заметить, что те места обетованные, куда направились наши путешественники, были освоены старшей сестрой, как впрочем, Поволжье - младшей, в первой половине прошлого столетия, тоже не по своей охоте. И теперь, пока кое-кто из них еще был жив-здоров, хотелось повидаться с ними. Быть может и в последний раз.

Появились наши путешественники на Казанском вокзале где-то во второй половине 29-го августа, чтобы уехать на поезде в Самарканд в первой чет­верти суток 30-го августа 87 года, то есть ночью. И приехали они так рано на вокзал не затем, чтобы посмотреть на ночную Москву и не из стариковской предосторожности, боясь опоздать на поезд в южном направлении. А потому, что позже в столицу добраться из глубинки не на чем. Много перекладных, и те рано движение прекращают.

А на Казанском том вокзале народу, как пчел в улье, - и все, как наши старички, - не избалованные комфортом: кто сидит на чемо­данах, кто стоит у стен, кто нашел уют на полу... Что деда крайне изумило.

- Ах ты, мать честная! Это что же деется? Яблоку упасть негде? Куда бы здесь притулиться?

А куда? Ищи. Кто вас тут ждал-поджидал с мягким креслом да с кофеем на подносе? Экий странный народ, - сочувственно смотрит на них железнодорожный персонал, - и куда вас черти гонят?!. И их понять можно.

А на Казанском том вокзале пол каменный. Где-нибудь на маленькой станции, такой пол произвел бы впечатление, а в столице впечатляют только грязь на нём и еще то, как гости столицы обти­рают его своими пиджаками, и та не плохо прилипает к одежде.

Дедок перед тем, как поставить свою вещь, затер ногами пол и подстелил газетку.

- Садись, старушка, на чемодан, - говорит, - будем ждать наш паровоз.

Села старушка на чемоданчик и даже платок под подбородком распустила, расслабилась.

Час сидят, два сидят - по очереди, то дед, то бабка. А народ ни с места. Словно все казанские сироты на Казанский тот вокзал ночевать съе­хались. И каких тут только наций нет: и казахи, и армяне, и грузи­ны, и русские, и узбеки, и цыгане, и татары... Бог ты мой, на пальцах всех не перечтешь. Весь букет Страны Советов. И все табором, вперемежку. Живешь вот так вот в четырех стенах, живешь и видишь народ только по телевизору. В телевизоре он живой, веселый, а здесь - глаза бы не смотрели, как сонные мух. И что дома не сидится? Что по вокзалам ошиваются? Все сиденья позанимали, присесть даже негде. Эх, Господи, Господи... И куда смотрит милиция? Раньше хоть с полов сгоняли, к каждому спящему присматривались. Глядишь, и они устроились бы где-нибудь поудобнее… - оглядывает дед временное пристанище.

Только поздно вечером возле окна место освободилось. Снизошла-таки благодать вокзальная. И еще чем удобно то место оказалось, на нем не воняет и от туалета подальше. Старушка уж больно брезгливая и чистоту любит. Даже покушали немножко, - так, чтобы червячка заморить. Уж там, в поезде, наверстают, наедятся и напьются вдоволь. А сейчас, вместо чая, и водичкой газированной обойтись можно. А, поку­шавши, на ночь пристроились.

Вот старушка, сидя на чемодане, стала носом поклевывать, да нет-нет лбом в по­доконник стукнется. Так, не сильно, чтоб только почесать.

А дед бодрствует. По залам ходить начал. Ему, видите ли, ин­тересно стало, посмотреть захотелось. Другие, может быть, с определенной целью прогуливаются, присмотреть, где что не так лежит, или просто чего стибрить. А ему чужого не надо, свое бы довести в целости да сохран­ности. Он, видите ли, лет сорок пять такого не видывал, только в войну до­велось. Тогда точно также на полу беженцы валялись, дети бе­гали, плакали, спали. И, глядя на весь этот цыганский табор, грустно, тоскливо у дедка на душе стало. Жалко го­ремычных сделалось, переживать даже начал: некому о народе позаботиться, негде ему головушку притулить, бездомному… (Знал бы он тогда, что через семь, десять лет будет? Может быть, не так сокрушался бы, сердобольный.)

Ходит он, посматривает, тут слышит, по радио передают: такой-то поезд на два часа задер­живается. Мужчина в помятых брюках было дернулся, потом выругался и на другой бок перевернулся. Видно его поезд был. Потом еще какой-то объявили: за­держивается. Там третий поезд... Как в войну после бомбежек на железнодорожных линиях. Беспокойство старика одолевать начало. Эко, какое время тревожное. Может и вправду, остатки недобитых бандеровцев из лесов вышли? Может не на Самарканд, а домой подаваться?..

А время тянется... Ах, как время тянется. Вот бы старость так. Ждал бы ее ждал, а она запаздывает. Так нет, пока поезд дождешься, умереть можно.      

Ходит дедок, на народ посматривает и думу думает. За поезд на Самарканд переживает: как бы и им на Казанском вокзале суток надвое не призадержаться. Начал уж было место поудобнее для се­бя и своей старушки присматривать, чтобы влиться в дружную семью братских народов.

Однако поезд на Самарканд - на удивление! - не опоздал, во время объ­явили. Бабушка к тому времени третий раз головой в подоконник стук­нулась.

Дед через тела и чемоданы к бабке на радостях кинулся. Кому на ногу наступит, кому на руку - спят люди, хоть за ноги вытаскивай. Привыкли, видать, к комфорту вокзальному, на суматоху внимания не об­ращают.

Прибежал к своей старушке, а та на голову под платок какой-то блин подвязывает.

- Ты чего, бабка, - говорит, - темя застудила?

Бабуля позевает.

- Нет, - говорит, - этот подоконник, паразит, надоел, по голове больно сту­кает.

- Брось старая, спать не когда. Поезд наш объявили.

- Ах ты, господи! А тут не слышно. Прохрюкало чей-то, как поросенок. Видать, с просыпу…

Вышли на перрон, а там - темно! Хоть глаз коли, и ничего не видно. Хоть бы какая лампочка где горела или маячок мигал. Куда бежать, в какую сторону? А тут еще дождь, как на грех, мелкой брызгой сеет.

- Эй, гражданин! - кричит дед какому-то прохожему. - Где тут по­езд на Самарканд, а?..

Гражданин рукой махнул, не то направление указал, не то послал куда. Старички и побежали. Дедок чемоданчик прет, бабуся - в одной руке дамскую сумочку, в другой хозяйствен­ную. Бежит, спотыкается.

А носильщики пассажиров обгоняют. Который сигналит, а который тележку, как паровозный буфер перед собой катит, того гляди, под колени подденет. Не видит, черт. Бабульку дедову слегка и поддел. Слава Богу, не совсем зашиб, отпрыг­нула. Потом на деда. Да не на того наехал. Дед не такие тараны видел. И здесь не растерялся. Чемоданом на тележечника замахнул­ся. И ударил бы, рука не дрогнула. Если б поднял. Чемодан отор­вать от пола можно, а уж помахаться им, силенка не та.

Носильщик, ясное дело, не стал дожидаться, когда его чем-нибудь огреют, смотался. Растворился в темноте и дожде, как приведение.

А люди, как с цепи сорвались. Туда-сюда, туда-сюда. То пихнут, то прошмыгнут, перед носом. Того гляди, стопчут. И откуда народ взялся? - только что ведь спал. А тут, не то с радости, как тараканы, изо всех щелей повылезали. Прямо светопреставление в потемках на Казанском вокзале.

А на Казанском том вокзале асфальт, надо сказать, тогда был ядреный. По нему, видать, как еще Наполеон прокатил ядра, так с тех пор его и не ремонтировали. Нет, может быть, Наполеон тут и не причем, может быть, в то время и Казанского вокзала в помине не было, но дыры в асфальте, однако, имеются. А попробуй их в темноте да под водой разгляди? Это, какие очки иметь надо?

Бегут пассажиры друг за другом, спотыкаются. Передний упади - задние затопчут. И старушка наша, возьми да оступись на ямке, ухну­ла со своим имуществом прямо в лужу, только брызги в стороны. Дед и тут не растерялся. Чемодан бух на асфальт! - и с бабкиной стороны в него уперся, как за крепостную стену. Насмерть стоял, пока старушка не поднялась.

Поднялась бабушка и плачет.

- Я, - говорит, - новое платье вымочила. Туфли напоила. И вооб­че, - говорит, - как курица мокрая.

Дедок ее за руку хватает и к поезду на Самарканд поволок.

- Хорошо, - говорит, - что сама еще живая. Смотри, впотьмах  с платформы не унырни. Держись, - говорит, - за меня крепчей.

В другой раз можно было бы подумать, что на Казанском том вокзале электричества вообще нет. Предположим, по причине, отсутствия стол­бов. Однако, когда наши старички, каждый по очереди об них стукнули­сь, это предположение отпало.

- Ты смотри-ка, - удивляется старик, - столбы на месте. Для каких фонарей они тут стоят?

А если вы впервые на Казанском вокзале, откуда вам знать? Может нa Казанском том вокзале специально так задумано, в целях эконо­мии электроэнергии на закате золотой эры застоя? А тут чиркнул пассажир головой об столб, у него свои фонари вспыхнули. Сплошное самообслуживание.

А может быть, в честь гостей из Сибири и прочих пассажиров этой ночи свет выключили, для  пущих впечатлений?

Да ладно, - что пытать, когда га­дать! - спешить надо.

Семенят наши старички по перрону Казанского вокзала. Старают­ся к кому-нибудь прибиться, чтобы с направления не сойти, по которому их направили. И к какой-то многодетной семье прибились. У тех один на руках и трое за подол держатся. Шлепают без разбора по лужам, попискивают, как утята. Родители покрякивают, их успокаивают.

- Потерпите, - говорят, - маленько. Где-то здесь должен быть поезд. Хоть бы пукнул что ли, для ориентировки.

Поняли старички - этой семейки держаться можно. Дорогу к по­езду по признакам сыщут, и их выведут.

И верно. Сами вышли и старичков вывели. Спасибо, вам, люди добрые. Есть еще некоторые, идущие по верному пути.

Теперь другая забота. Номеров вагонов не видно. И проводников у тамбуров нет. Не то поезд ими не укомплектован, не то сон сморил бедолаг, в два часа ночи встретить пассажиров не кому. Но дедок находчивый человек, вычислил. Вагон номер тринадцать впереди состава не может быть, но и сзади не должен. Метались-метались по перрону, да и прыгнули в первый попавшийся вагон и аккурат угадали, в свой вагончик попали. Вот когда от радости слеза прошибла - в сухом помещении, при свете, правда – ночничка, да еще на своем законом месте.

Фy-y... Мокрые, уставшие вваливают в вагон. А вагон тот как раз на Самарканд следует. Туда, куда им и надо. В их, значит, направ­лении, к родственникам деда. И определили старички это даже не по направлению, а по запаху, в вагоне чем-то специфическим припахи­вает. Но на Казанском вокзале не до запа­хов в тот поздний час было. Вошли в вагон, слава Богу, живыми и на том спасибо: и добрым людям и персоналу за светопреставление на Казанском том вокзале. Упа­ли на лавки и дух, кажись, вон.

Нет, если бы посадка была при свете, если можно было бы приглядеться к вагону, тогда конечно, слов нет, много претензий у старичков возникло бы. Может, из принципа не поехали бы в Са­марканд. Сдали бы билеты и в другом направлении отбыли.

Но ночью это было. В темноте. А в потемках попробуй, разберись, что тебе подсунули на Казанском вокзале. Может, на Казанском том вокзале специ­ально темноту наводят, чтоб людей с толку сбивать. Чтоб в тухлый и грязный вагон человека втискивать. Поэтому и проводников попрята­ли. Кто что поймет, что разберет? Дело темное. Так на темную и отбы­ли.

Утром проснулся дедок, смотрит, а его старушка у окна сидит, в оконную щель носом уткнулась.

- Пошто, - спрашивает, - не спишь? Угорела?

Старушка платок на глаза и сипит сквозь слезы.

- Я, - говорит, - так ехать не могу. Я, - говорит, - хоть и не брез­гливая, но это настоящая душегубка. Они что в этом вагоне, баранов что ли в Москву привозили! Весь вагон мочой пропах и при том кислой.

Дедок подшучивать вздумал.

- В Москве с мясом плохо, - говорит, - узбеки в нём шашлык в жи­вом виде доставляли.

У старушки лицо землистый оттенок приняло.

- Я, - говорит, - твою бы родню в гробу видела. Дура я, - гово­рит, - что согласилась к ней ехать. Труп мой в Самарканд привезешь, уморят тут псиной.

Дедок язык прикусил. Взял полотенце и в туалет пошел.

Приходит, старушка спрашивает:

- Ты почто не умытый? Занято?

А он ей:

- Ну, старая, - говорит, - кажись, и влипли же мы, как мухи, только не подумай, что в мед. В туалете грязь и сплошная гадость. Сказал проводнику: мол, пошто у тебя такое свинство в вагоне? Так он меня по-узбекски к матери послал. Это я и без переводчика понял.

Пригорюнились. Дед боится бабушке слово сказать, бабуля не хочет с дедушкой разговаривать. Настоящее крушение взаимоотноше­ний. Ох, правду говорят: счастливый путь, да неладен он будь.

Едут час молча, едут два. Проводник в купе заглядывает.

- Шай, - спрашивает, - пит будэш?

Фуражка бараньи патлы прикрывает и рожа черная, как сапожная щетка, не бритая, и на глазах сонливый прополис. У бабушки слеза навернулась: Господи, да неужто в Узбекистане получше провод­ника не нашлось? Или специально таких подбирают, чтобы гостей от­пугивать?..

Старик поднялся и со своими кружками за чаем пошел.

Принес, а старушка к чаю не притрагивается. То ли чай не вкусный, то ли цвет не нравится? И от окна носа не отнимает.

На вторые сутки дед забеспокоился. На какой-то станции побе­жал за водой, отпаивать старушку надо. От тоски и безводья совсем высохнет. Не спит, в туалет не ходит, и вообще жить не хочет. С Казанского вокзала ничего в рот не берет...

Правда, после одного маленького случая покушала.

На границе с Узбекистаном вваливают в вагон ревизоры вместе с бригадиром поезда. И проводника ругать стали.

- Ты почему, - говорят, - такой сякой, вагон в кошару превратил? Почему грязь кругом и сам, как чабан, не бритый и не моешься? У те­бя что, - говорят, - воды нет или мыла?

А тот стоит, глаза навыкате и делает вид, - что моя твою не пони­мает; дескать, по-узбекски говори.

Ревизор долго объясняться не стал, достал компостер и продырявил там какой-то талон у проводника.

У того глаза сузились, по-русски материться стал, - на межнациональный язык перешел. Тут только воз­никло у них взаимопонимание.

Вот этот визит и снял со старушки предсмертную дремоту. Наш­лась-таки и на этого архаровца управа. Маленько покушала, повеселела бабушка.

Нет, если вот так посмотреть на это путешествие, то можно поду­мать, что на Самарканд ехать, это сущее наказание для легко ранимой души. Позвольте, с вами-с не согласиться. В Одессу тоже не лучше-с. По себе знаем-с. И в кафе на Дерибасовской тоже тухлых курочек покушали, за что от официантки имели-с милое объяснение в невинной форме: да, пошел ты!..

Словом, везде хорошо, где нас нет, и потому нам туда хочется. И если раньше нашим старичкам очень хотелось в Среднюю Азию, в город Самарканд, то теперь наоборот, очень обратно захотелось. Напутешествовались. На людей насмотрелись и на жизнь веселую. Будет что вспомнить на этом и на том свете. И теперь им их родной Ангарск представлялся, как сказка даже со всеми окружающими его химическими предприятиями, от которых запах привычнее и даже, кажется, благо­роднее, чем в этом чудо-вагоне.

Однако и в поезде на Самарканд бывают праздники и очень даже приятные.

На третьи сутки утром почувствовалось оживление. И в том оживлении была какая-то приподнятость, словно сквозь вагон свежий ветер прошел. Старушка нос от оконной щели отняла, в себя воздух потянула: пахнет свежестью, как ночь сибирская... Головой крутит, ничего понять не может.          

Со стариком испуганно перешептываются.

- Слушай, старый, может за ночь наш поезд на Самарканд на "Рос­сию" поменяли? В Сибирь к себе едим?

Дед пожимает плечами; дескать, тогда для чего мы все это перетерпели?

- Если б на "Россию", - говорит, - то уже полы прибирать стали и чай с сахаром предлагали бы, радио включили бы...

И не успел он это проговорить, как дверь в купе открывается, и незнакомый человек с веником входит.

- Гражданы, - говорит, - нога задырытэ, пол подмытат будэм.

Граждане команду выполнили и с удивлением на человека смотрят: голос знакомый, а по внешности не похож. Дед смотрит, бабка смотрит, и налюбоваться человеком не могут: рубашка чистая, волосы причесаны, лицо побрито и притом улыбается. А говорят, чудес не бывает. Бывает, и не только в сказке.

А человек подмел пол и новую команду подает:

- Апусты ноги, - говорит, - я кончил. Скора шай пит будэм, - и вышел из купе.

Старушка руками всплеснула. Уж очень ей, видно, мужчина понравился.

- Ты посмотри-ка, - говорит, - что деется! Чабан-то наш никак побрился? И вообще, какой человек обходительный.

А сосед с верхней полки, узбек, говорит ей.

- К Ташкенту подъезжам, бабушька. К столице. Нельзя, - говорит, - не побритым быть. Нельзя грязный быть. Совест поимет надо.

С этого часа в вагоне, а может быть и во всем поезде, празд­ник начался. Радио заговорило, музыка полилась, и хоть на узбек­ский манер, но все равно хорошо. Все лучше, чем вонь и тишина. Старуш­ка платком глаза промокнула и повеселела будто бы. У дедушки на душе отлегло: ничего, теперь довезет голубушку, покажет ей город Самар­канд. Сказывают, столица была...

Ах, Самарканд! Ах, Самарканд! Мечты и грезы с детских лет для сибиряков. Края далекие, края неведомые, сказочной молвой овеянные. Сибирь в лице почтенных старцев тебе поклон передает. Живи и процветай под звездным небом, о славный город Самарканд! Прими и обласкай гостей из далекого Прибайкалья.

И Самарканд принял стариков теплом, солнцем, и фруктами: словом, всем тем, чем он богат, как Сибирь снегом. Только в отличие от фруктов в Самарканде, снег в Сибири бесплатный и чистый.

Однако, несмотря на теплую встречу в Самарканде, старички в нем надолго задерживаться не могли - на недельку, от силы на полторы.

Во-первых, чтобы гостям хозяева не надоели, а во-вторых - по причине скорого осеннего похолодания в родных краях. И потом, хотелось еще в Поволжье завернуть.

И первое, что они сделали, - пустились по историческим местам. Им, видите ли, очень нужно было побывать в городище Афраснаб с музеем города Самарканд; на мавзолеях Шахи-Зинда, Гур-Эмира; в куль­товом комплексе Биби-Ханым и пр. пр. Куда их с посошком в руке сопровождала престарелая сестра старика. И ни она, ни тем более старички-сибирячки не сообразили, что прежде, чем вступить на площадь Регистана, им в самую первую очередь надо было засвидетельствовать свое почтение железнодорожному вокзалу. Всякая эпоха вносит в жизнь свои ценности, свои поправки, на них и надо ориентироваться. А потом уж, все остальное - во-вторых.

Но в сознании старичков осознание действительности заморожено сибирскими морозами до наивности, а в сознании местного гида с клюшкой - оно от азиатской жары иссох­ло, как кизяк. И потому железнодорожному вокзалу они пред­почли Аксарай с его пышным мозаичным и станковым декором.

А старушка надивиться не может.

-    Ой, дед, - говорит, - я как будто бы в сказках Шахерезады по­бывала, иль в касаи Сайфуль-Мулюк.

-    Ха! Сейфюль-Мулюков, во-первых не косой, - замечает дед, - а во-вторых, ты видела его и до приезда в Самарканд, он программу "Время" ведет.

Старушка на смех деда подняла.

- Касаи Сайфуль-Мулюк, - говорит, - так называются узбекские сказки на манер сказок Шахерезады!

А деду все равно, смеется вместе с бабкой, несмотря на то, что оплошал. Весело ему. Он нарадоваться не может, глядя на нее: не зря старушка маялась от Москвы до Самарканда. Пусть хоть теперь душу отведет. А она слегка загорела, и от прежней купейной бледности не осталось и пятна.

Но как бы не было в гостях хорошо и как бы не было красиво в дивных и далеких краях, да пора и честь знать. Насмотрелись чудес, на всю оставшуюся жизнь хватит.

На десятый день упа­ковали чемоданчик.

- Нy, прощевайте, дорогие родственники! Не поминайте лихом! - говорят гости. - Просим теперь в гости к нам, пожалуйста.

- У нас хоть нет таких красот, однако, мы и по тем уже соскучились, что имеем.

- Прощайте, прощайте! Скатертью вам дорожка! – провожают хозяева. - Приезжайте еще, коли что.

- Спасибо! Как только, так сразу. Поедим, мимо не проедим.

И, как в воду глядели, явились - не запылились.

Как только гости и сопровождающие их лица вступили на вокзал и оказались у касс, им представился тот самый случай, что позволяет убедиться в приходящих ценностях, созданных эпохой, и еще в том, насколько уважа­ем в Узбекистане гость.

- Вай, вай! Послушай, дарагой, как-то не солидно поступаешь. Гости, понима­ешь, только на порог, а ты уже их выпроваживаешь? Вай, вай! – усовещают на вокзале хозяина.

-    Пусть поезжают, Аллах с ними. И так больше недели отгостили.

-    Што ты гаваришь? Вай, вай, как тебе не стыдно, гостей гонишь. Нельзя, слушай, так. Пусть поживут еще пятнадцать дней.

-    Што вы, што вы! - восклицают старички. - Мы уже нагостеванились.

-    Э-э, нет, гости дарагие, у нас такой обычай. Билеты продаем только за пятнадцать дней по предварительным заказам. Для удобст­ва, понимаешь, обслуживания. Если хошь уехать раньше, бери билеты счас. Порядок такой. Нарушать как можно? Если хошь еще погостить - приходи завтра.

-    Нам сегодня нужно! Домой до холодов поспеть.

-    Вай, вай! Никак не можно! Нам долг гостеприимства не позво­ляет. Погостите еще. Вы нам понравились. Шестна слово...

Не успела хозяйка стол после проводин убрать, а гости уж вновь на пороге.

- Здравствуйте, - говорят, - вы приглашали, так мы вот они, явились.

Хозяйка слезу промокнула.

- Проходите, - говорит, - куда вас денешь. С вами и пошутить не­льзя.

Старик объяснять стал.

- Мы ненадолго, - говорит, - всего на пятнадцать дней. Больно вежливый у вас народ на жеде вокзале работает, гостеприимный. Позагораем еще в Самарканде, - говорит. – Ну, его к Аллаху, это Поволжье. Отменять придется.

И, действительно, погрелись. Думали, иссохнут до мощей за эти полмесяца. Леность даже в теле появилась, и на красоты Самарканда сквозь слезы смотреть начали, на базар вообще носа не показывают.

Если в первые дни на нем (на базаре), ничего дурного не замечали, так теперь ка­ждая гнилая арбузная корка или абрикосовая косточка в глаза бросается, а тухлый запах весь вкус к фруктам отшиб…

Вай-вай, железнодо­рожники, вай-вай! Что вы наделали, все впечатление о Самарканде сгадили! Уехали бы люди вовремя, так бы и остался Самарканд сказкой. Так нет, обязательно нужно сказку дурницой подпортить!

Гости до того измаялись, что когда через пятнадцать дней на вокзале оказались, - бабушка готова была вагон целовать. Дед уде­ржал. И провожающих уговорил не делать этого.

Хоть и днем на этот раз они в поезд садились, однако, не до ку­ражей им опять было. Рады были, хоть в каком телятнике уехать. Запрыгнули в вагон и даже ручкой помахать забыли. Хозяева вагон перекрестили. Из суеверия, видно. Побоялись им счастливый путь сглазить.

Слава Богу, едут. Старушка помаленьку в себя приходить начала. Носом по купе заводила, принюхиваться стала. Нет, ни чего вроде бы, воз­дух в купе не замаранный, и постели без дурных запахов. Проводники - сибиряки, и приветливые и опрятные. В купе чисто, и кроме их двоих - никого больше. Чудеса! Бабушка плечиком пожимает; дескать, ничего понять не могу:

- Предварительной продажей мозги полмесяца компостировали, а вагон-то пустой!..

Дедок подшучивать начал.

- Ну, бабка, - говорит, - вот уж уважили нас узбеки на этот раз! Мы с тобой счас, как дипломаты, мож быть, даже и главы государств - одни на все купе. Побудь, - говорит, - хоть раз царицей.

Старушка довольная сделалась. Даже строптивость в голосе поя­вилась.

- Сходи, - говорит, - закажи чаю. Мы чай изволим кушать.

Едут довольные, посмеиваются. Еще бы, вагон полупустой, чем не кум королю, иль сват министру!

Едут, радуются. А чем ближе к Сибири, тем ниже градус по Це­льсию. А сентябрь в северных широтах несколько отличается от сен­тября в Центральной Азии. В Сибири в конце сентября месяца, коли исподнее не поддел, то очень даже может быть, что что-то поморозишь. И если до Новосибирска можно было по два одеяла на себя натянуть и матрас сверху, то ближе к Красноярску, царская жизнь стариков кон­чилась. Заселился вагон полностью, и с царицы матрас стянули (и вторые одеяла тоже). И покатили они до своего Ангарска согре­ваемые тем, чем запаслись на солнышке в Самарканде, на внутренних аккумуляторах.

Вот так вот старик со своею старухой, напутешестовавшись, подъезжали к дому. А дома, недаром говорят, и стены согревают, а ноги – унтики.

Однако, всякий путь, будь он хоть какой сказкой, может иметь тогда свое счастливое завер­шение, когда в конце его видится долгожданный финиш: родной вокзал, с перрона которого вы взошли на подножку вагона, и куда вновь ступила ваша нога. Тут вам вновь цветы, улыбки от всё той же Мисс железных дорог и сердечные приветствия крупном шрифтом:

 

С благополучным прибытием!

 

А вам отчего-то хочется плакать. Наверное, от счастья, что выжили. И вы в ответ качаете головой и мысленно благодарите за предоставленное удовольствие.

Есть много сказок со счастливым концом. Эта одна из них.