Нечисть огородная.

 

Дед Кузьма Кузьмич, или Кузя Кузич, с утра собирался копать картошку. Еще с вечера приготовил кули, ведро, лопату. Сложил в сарае. Но, как назло, хоть и рано поднялся, а в поле не ушел. Боли в пояснице тот замысел изменили. Радикулит. Едва к полудню раскачался.

- Кузич, ты уж седня-то не гомонился б, - отговаривала Вера Карповна, жена его. - На недели когда б... Мне, глядишь, полегчает.

- Нет, мать, пойду. Покопаю, сколь смогу. Седня мешочек, завтра другой, послезавтра. Так, глядишь, и выкопаю. Не то кто другой подсобит. На фордопеде привезу мешочек, не надорвусь.

Боялся старик, что на их огород тоже нападут жучки, как на некоторые соседские участки. Но жучки не колорадские, от которых хоть как-то, с трудом, с помощью химических препаратов, справиться, однако, можно или, на худой конец, простым сбором личинок с кустов, а воры, жуки-бекарасы, как называл он их, против которых нет других способов, как бить на месте и насмерть. Да и тут еще вопрос: пришибешь, самого же и посадят, за свое собственное. Или же вот, от греха подальше, выкапывать картошку раньше сроку от чужого соблазна и для собственного спокойствия.

Как можно лезть в чужой огород и копать чужое? Может у этого человека, хозяина, на эту картошку последняя надежда? Об этом они думают? Или там, где сердце, у бекарасов бычьи муди? Вот оббери их с Карповной, и все - ложись и заживо помирай. Убийцы, да и только. Тут пенсия - хуже милостыни, да еще молодым пособляешь, сидят без зарплаты, и без картошки!.. Эти твари пострашнее колорадских жуков, их личинок, личинок майского жука, проволочника и прочей напасти вместе взятых.

На днях Архип сказывал. Дескать, сын его, Вовка, на мотоцикле приехал со своим парнишкой к себе на дачу. Копают. Вдруг подъезжает КАМАЗ-самосвал, выходят из него трое с лопатами, и на Игнатову дачу, соседа. Копать приладились.

"Вы, говорит, что это, ребята, заблудились? Это же не ваша дача?" – говорит Вовка к парням.

"А ты, мужик, говорят, помалкивай. Не то самого копать заставим, и не в свои мешки".

А Вовка не сробел. Вытащил из люльки (коляски мотоцикла) бутылку с бензином, энзе неприкасаемый, и к ним.

" Если, говорит, вы отсель не уберетесь, я этой бутылкой об машину и подожгу".

Те было к нему, а он и замахнулся. Ну, те пошептались про меж себя, в машину и отъехали на другой край поля. Там пристроились. И без номеров машина. Не узнаешь чья, откуда?..

Вот и помешкай. Останешься без картошки.

Бабка Вера Карповна прихварывала. По дому еще гоношилась, а уж в поле идти не осмеливалась. Да и дед не велел. Оберегал. Сам же гомонился. Хотя при таких болях, обычно, откладывал всякие дела и ложился под горячие кирпичи - первое дело. А после - мази на горячее тело. Но тут, словно кто подгонял в шею.

К полудню Кузьма Кузьмич, поскрипывая на своем "фордопеде", как он в шутку прозывал велосипед, покатил в поле. В пояснице тоже поскрипывало, потягивало тихой и нудной болью. К рамке была привязана лопата, к багажнику - ведро и мешки. Взял все же семь кулей, зять с дочерью обещались к вечеру подойти. Может сегодня, и закончат все пять соток.

Огород его, по-местному - дача, находился километра за четыре от поселка, среди других таких же огородов, засаженных картофелем. У кого - и капустой, морковью на грядках. У некоторых даже парнички, теплички стоят. У тех, у кого, видать, есть время караулить и здоровье позволяет.

На поле почти никого не было. Участки были не огорожены, только кое-где торчали колышки или столбики. В метрах полутораста от основной дороги стоял грузовик, и, как старый водитель, Кузьма Кузьмич сразу определил - "ЗИЛ". ЗИЛок стоял и аккурат там, где была его дача.

"Наверное, сосед тоже решил картошку выкопать? - подумал дед. И обрадовался: - Может, и мою вывезет за одно?"

Съезжая с дороги на свою улочку, ударил по тормозам. Ах, мать честная! Да это ж его картошку копают! Ошибся Костя, что ли?.. Присмотрелся, нет, не сосед. И не его ребята, незнакомые. Мелькнула страшная догадка. Ах, растуды-сюды!.. И едва не бросил руль от растерянности. Сошел с велосипеда.

На участке стоял мешок, наполненный наполовину, и двое парней, один другого на полголовы выше, ссыпали в него картошку. Клубни были крупными и гулко барабанили по ведру. У старика занялось сердце - такая картошка! Да они что, совсем что ли?!. Ну я вас!.. - взвился дед, и стал торопливо отвязывать от велосипеда лопату. Ну, бекарасы, сучьей расы!..

Парни приостановили работу при появлении на дорожке человека. Положив на бровку участка транспорт, он шел на них с лопатой в руках, как в атаку. Тот, что ссыпал картошку, невысокий, отвел руку немного назад, держа ведро за дужку, - понятно, для замаха. Второй, бросив пройму мешка, отступил к своей лопате, воткнутой в землю. Оба не показались смущенными, оробевшими. И тот, что подался к лопате, криво усмехнулся, видимо, вид щуплого, приземистого и седого человека его не испугал, а скорее даже насмешил своей воинственностью.

Они встали друг против друга - двое и один - и молчали.

Прошло секунд десять-пятнадцать. Но это было такое время, за которое деда Кузю не раз окатило и холодной и горячей волной. Наконец дед выдавил из себя осипшим голосом:

- Ну, как картошка, ребята?

- Да ничо, копать можно.

- А это... мне можно?

Ребята оживились.

- А мы думали, ты хозяин?

- Не... Я так, - и замигал глазом, зачесался, - подкопать...

И тот, что стоял с ведром, тоже подмигнул, как подельнику.

- Да, пожалуйста, - обернулся на товарища, - нам не жалко.

- А-а откуда, это, начинать? - и, что самое удивительное, отчего-то спросил пониженным голосом, заговорщицки.

- Да где пристроишься.

Фу-у... Кузя Кузич облегченно вздохнул, прокашлялся. Смахнул с глаз слезу.

Ну что же, раз драться не стал, надо по-другому как-то. Картошка-то не чья-то, своя, выручать хоть что-то надо. Дед осмотрелся. Парни копать начали недавно, только второй рядок распочали. Значит, - раз, два, три... - чтобы накопать два-три мешка, им понадобится шесть-семь рядков, прикидывал дед. А вдруг они размахнулись кулей на десять? Картошка-то, эвон какая! Что ни куст - полведра. Тот, что вынимал ее из лунки, заезжал в землю растопыренными пальцами, как вилами, и вынимал в пригоршнях гнездо, - клубни не помещались в них. Тут же отсеивал: мелкая - обратно наземь, а крупная - в ведро. Ой-ёй! Так весь огород перепашут. Оставят на зиму без картошки!..

Кузьма  Кузьмич прошел к седьмому рядку и воткнул в него лопату.

- Ребята, если я отсюда начну? - спросил он, с силой надавливая на заступ лопаты ногой. Словно утверждая границу, от которой, чувствовал, не в силах сдвинуться. Пока находились в воинственном противостоянии, в голове мелькнула одна-единственная, как показалось, здравая мысль, и он последовал ей. По другому - значит, биться насмерть. Так они не уйдут. И кому здесь больше достанется - это и гадать не надо. На твоем же поле и закопают. Теперь он был одержим другим, только бы они не заподозрили его намерения и его имущественного отношения к этому полю.

Парни на его вопрос оглянулись, оценивающе осмотрели отведенный им участок, прикинули, видимо, что будут иметь с него, и тот, что подкапывал лопатой, согласно кивнул.

- Валяй.

Второй поддакнул.

- Не хватит, найдем, где подкопать. - И принялись за прерванную работу.

Дед хмыкнул, глядя на их спешку и со злорадством заметил: "А побздёхивают, однако, бекарасы..."

Дед сбегал к своему "фордопеду", подкатил его ближе к даче и стал торопливо отвязывать от багажничка ведро и мешки. Как на зло, с чего-то затянулся на веревке узел. Еле распутал, язви его! Вернулся и схватился за лопату.

В молодости он обычно подкапывал сам, собирали картошку жена и дети, а их у него трое, из которых рядом, то есть в поселке, живет только дочь с зятем, с двумя внуками (еще малыми, один только-только пошел в школу). А теперь, в последние годы, подкапывал зять, или кто-нибудь из сыновей, приезжавших к этой поре на помощь, а он уже занимался подбором клубней. Они бы и в этот год приехали, потерпи дед с копкой недельки полторы. Да где там, потерпишь тут. Вона как пластают, жучки-бекарасы. И ничем не сгонишь, никакой отравой. Может подкрасться, да врезать сзади лопатой по шеям?..

На этот раз дед копал картошку и собирал сам. И как копал! Скакал по грядкам, как кузнечик. Копнёт лопатой и тут же падает на четвереньки. Копнёт и на четвереньки. И руками, руками... После двух ведер, которые в начале набирал, стал клубни вываливать на бровку между рядами. Потом собирать будем! Потом… И копал, копал, исходя по́том, едва не скуля от отчаяния. Так он никогда не копал: ни в молодости, ни в зрелом возрасте, не чувствуя ни усталости, ни боли в пояснице. Враз отлегло.

Прошло около часа, может чуть больше, дед как-то не сообразил засечь время, но по солнышку - около того. И увидел, что парни как будто бы закругляются. Три мешка нагребли. Стали в машину, в кузов забрасывать.

Будут еще капать или нет? Дед призамедлил свою работу? Встал на колени, как сурок, и глаз с них не сводит.

Забросив последний мешок, парни повернулись в его сторону. Чему-то усмехнулись, о чем-то переговорили и направились в его сторону. Неужто за его картошкой?.. Шли обочь участка, посмеивались. А у него подрагивали губы, готов был расплакаться от бессилия перед вероломством.

- Ну, дед, ты и даешь! Ну и наворотил! И картофелекопалку не надо? Что, решил весь рынок завалить картошкой?

- Во, конкурент! - воскликнул тот, что заведовал ведром. - А что в мешки не собираешь?.. Помочь?

Кузя Кузич аж обсел на задницу. Рот раскрыл, сказать ничего не может. То ли от усталости дар речи потерял, то ли так тронуло дружеское участие?

- Ладно, давай по быстрому поможем, и сматываемся. Иди, держи мешки.

Пока копал, усталости вроде не чувствовал. Тут же все суставчики захрустели, поджилки затряслись. В спину опять радикулит ступил, язви его. С трудом, со стоном поднялся. Ох-хо, вот наказание!..

Парни двумя ведрами, своим и его, стали собирать картошку.

- Тебе как, с мелочью?

- Крупную, крупную... - хотел добавить, что мелочь он потом соберет, без вашей помощи. Но смолчал.

Встав на ноги, он оглядел участок и немного успокоился: парни выкопали меньше сотки, даже не дошли до его рядка, с которого он начал копать. И удивился: вот это да, - он, один, вдвое больше перекопал, чем эти на пару!

Мешки он сам завязывал, не стал обременять парней, хотя пальцы едва сгибались.

И, оказалось, - напластал как раз семь мешков! Как задумывал! И помощи сыновей и зятя не понадобилось.

- Ну и ну, дед! С тобой можно на дело ходить, не прогадаешь. Тебе домой? Или сразу на рынок?                                                          

- Нет, домой. Там уж... - неопределенно махнул рукой, дескать, видно будет.

- Ну, давай, довезем, так уж и быть.

Парни, как и свои, лихо забросили его мешки в кузов и велосипед туда же.              

Поехали.

Дед Кузя Кузич сидел в середине, между парнями и смотрел рассеянно на дорогу. И чему-то усмехался, мотал головой, словно стряхивал с нее паутину.

- Вы-т, наверное, сразу на рынок? - спросил он.

- Нет. - Ответил водитель, тот, что подкапывал лопатой, и стал объяснять со знанием дела: - Такой товар, дед, надо лицом показывать. Сейчас домой, в ванной обмоем, на балконе просушим, а завтра утречком на рынок.

- Сами торгуете или кто помогает?

- Помогает. Самим некогда.

"Оно понятно, чем заняты," - усмехнулся дед, и почувствовал, как этот смешок шевельнул в нем какое-то странное чувство, напоминающее зуд, только внутренний, где-то под желудком, отчего захотелось хохотнуть и икнуть одновременно. И икнул. А  смех попытался заглушить грубым матерком. Пожевал губами.

- И не жалко вам тех, у кого картошку выкапываете? - в голосе деда прослушивались нотки душевной боли. Но его оборвали.

- А тебе?

- А что мне? - не понял дед. - Я...

- Хма, мы не ты. Мы совесть имеем, - сказал парень на пассажирском сидении. - Мы полностью участки не выпахиваем. Два-три мешочка и шабаш. Людям тоже жить надо... - И не совсем дружелюбно посмотрел на деда. - Это ты, вон, как оборзел. Под старость лет, видать, совсем совесть потерял. Ископал у людей весь участок. - И отвернулся.

Дед на полуслове поперхнулся. Ха! - его же и отлаяли. Ты смотри, какая сознательность. Крутанул головой и почувствовал, как злость и негодование на парней как будто бы приугасли. На глаза даже отчего-то слеза выступила. И эти чувства еще больше обнажили внутренний зуд. Кузя Кузич, задавливая подпирающий хохоток, наполнился  воздухом и выпустил его неаккуратно.

Пассажир посмотрел на него, но мягче, дернул уголком губ.

- Что, старый, расслабился?

- Ага, - шмыгнул носом Кузя Кузич. Спросил, чтобы как-то отвлечься от своего внутреннего состояния: - Машина  с ремонта или только что купили?

- Да нет, старая.

- А что без номеров?

- Хм, посмотришь на тебя, старый, вроде бы не новичок в картофельных делах, а таких вещей не понимаешь. Кто ж на дело идет с номерами? Сейчас вот и повесим.

Выгружали картошку у сарая. Даже в сарай внести помогли. Тот, что отлаял, снисходительно посоветовал напоследок:

- Ты, батя, (Ага, сынок нашелся!) больно-то не наглей, совесть имей. Постольку с одного участка не копай. Поймают - больно бить будут. Ты на руки хоть и шустрый, да на ногу можешь не поспеть. - Хохотнули. - Ну, пока. Не поминай лихом.

И укатили. Оставили Кузю Кузича в смешанных чувствах. Воры, паразиты, жуки-бекарасы! - а вот, вишь, как. Прибить их мало, и в то же время рука не поднимется, вроде бы как будто и не за что: и картошку ему нагребли в кули, и подвезли, и отчитали. Все как будто бы по совести и в меру.

Как с ними бороться? Шел домой, смеясь и плача.

- А никак, - сказала Вера Карповна, когда он рассказал ей, как вместе с бекарасами у себя самого картошку воровал. Он лежал на диване, а она ставила ему на спину, на вафельное полотенце в три слоя, нагретые на газовой плите два обломка кирпича. От ударного труда на воровском поприще радикулит еще более обострился. - Кузя Кузич, ты у меня мудрый человек, за что я тебя и уважаю. Правильно сориентировался. Ну, вот заерепенься ты, и что? Разуделали бы тебя под орех, не в одну скорлупу не собрали бы. Слышь, что Сергеевна сказывала? Приходила проведать давеча. В районе одного мужика на своем же огороде  закололи вилами. И найти не могут - кто?

"Сейчас это запросто" - подумал  Кузьма Кузьмич, вспомнив парней при первом знакомстве, и то тоскливое чувство одиночества и бессилия перед ними.

- Нужна была бы мне такая картошка. Плюнь! И не жалей. Может, еще больше заплатил бы, если бы нанимал машину? Счас цены-то... Ладно, больше пропадало, - успокаивала мужа Вера Карповна.

И все же жалко было те три мешка. Даже, пожалуй, нет, не так жалко, как досадно. Не скажешь, что обворовали, ограбили, и в то же время без спросу, нахально и с моралью. Вроде и обидеться не за что, и в тоже время как какая-то насмешка. Тьфу! Тьфу на вас!..

Кузьма Кузьмич сквозь зубы потянул в себя воздух с шумом, чтобы преодолеть вновь подпирающий смешок.

- Что, припекла? - всполошилась Карповна.              

- Да нет... так...                                                         

А мозг точили раздражение и досада на себя, на свою трусость (может мудрость?), злость на парней, и в то же время это была не злость, а что-то другое, что вызывало иронию, сарказм, смех. Как будто бы какой-то мохнатый жучок вполз в сознание, и теперь щекотал, зудел, и этот зуд в себе и припекающее тепло на спине все более проникали вовнутрь, раззадоривали. Дед стал подкрякивать, подкашливать, втягивать воздух сквозь стиснутые зубы. И, наконец, затрясся в неудержимом хохоте, похожим на стон. Кирпичи со спины скатились.

- Што, прижарила-таки, да? – Вера Карповна засуетилась вокруг него, подхватывая кирпичи тряпкой. - Да что с тобой? Плачешь что ли, Кузич?

"Ржу-у!.."

Кузя Кузич ей ничего не ответил. Он зарылся  лицом в подушку, пытаясь заглушить в себе тот идиотский смешок, выдавивший из него не только хохот, но и слезы, которые стыдно было показать; слезы, смешанные с отчаянием, беззащитностью и страхом, с позором. Тьфу, тьфу на вас, нечистая сила! Чтоб вас...

Вот жизнь пошла - цирк. Завтра же надо докопать картошку!

 

Главная

Тригенерация

Новости энергетики