Чирков Вадим Алексеевич, член СП СССР с 1984 г., «Серебряное перо Руси 2007 г., живу в Нью Йорке.

 

                                         

 

 

                                         Светлячки

 

Вот что я сделал однажды. Вышел вечером на улицу, прихватив пустую пластмассовую бутылку из-под воды, и пошагал вдоль зеленых палисадников и прифасадных лужаек. А там в это время июля зажигались и гасли светлячки.

Я наловил взмахами руки с дюжину небыстрых в полете этих удивительных насекомых и заточил в бутылке, придерживая горлышко пальцами так, чтобы в сосуд проходил воздух.

И вернулся дмой. В гостиной я задернул шторы, закрываясь от света  уличного фонаря, и поставил бутылку на средину ковра. Светлячки один за другим стали выбираться из заточения и разлетаться по комнате.

Они летали, перекликаясь огоньками, как перекликаются прожекторами по вечерам и ночам морские корабли. Они давали о себе знать сигнальными огоньками, как самолеты. Они засвечивались друг для дружки, как...

Это был, конечно, поразительной красоты фейерверк. Радость по-японски – безмолвное (а в груди восторг!) любование природой, в которую, как известно, входят и Луна, и сакура, и старый пруд, и цветок лотоса, и икебана, и кукушка, и цикада.

И вот теперь светлячки.

Но вот о чем я стал в конце концов думать, глядя, как зажигаются и гаснут в темноте моей гостиной светлячки. Я стал думать, что  все же ученые и врачи плохо еще знают... человеческие глаза. Литераторы знают об их природе больше. Они говорили и говорят: «Глаза ее (Аси, Анны, Греты) сияли». «Лучистый взгляд ее глаз...». «В (опять-таки «ее») глазах зажглись огоньки». «В  глазах девушки посверкивали искры радости встречи». «Он увидел, как засветились вдруг ее глаза – словно в них зажглись какие-то фонарики». «В глазах ее прыгали смешливые искорки»... «Вспыхнувшие вдруг глаза Веры сказали ему, что...». «Она рассиялась улыбкой и глазами...»

Таких образов в мировой литературе тысячи. И все они – о том феномене женских глаз, который пропустили мимо своего внимания ученые и врачи. О природе их свечения.

Тут надо уточнить одну вещь. «Глаза блестят» - это одно. Это внешнее, это блеск роговицы, омытой либо слезами, либо другим составом. А вот «светятся» - это уже другое. Это внутреннее, еще неисследованное. Что глаза ее «засветились» изнутри, женщина не подозревает. Это замечает кто-то другой.

...А ведь вполне может быть, что написанное про Lampyris nocticula, светлячков: «митохондрии вырабатывают энергию, необходимую для окисления люциферина при участии люциферазы, и дают в результате биолюминесценцию» относится и к женщинам. Тем более, что светятся в темноте, давая о себе знать, только самки светлячков.

К женщинам – и литераторы этот феномен давно заметили. Но никто из них, насколько мне известно, еще не написал на эту тему сколько-нибудь исследовательского труда.. Да и как его одолеть, если изучение особого света глаз начинается словами: «Когда женщина...». Ясно, что дальше идут совсем не ученые слова и строки.

 

 

 

Аполлон на день рождения

 

На день рождения этой женщины каждый из гостей старался сделать собственными руками что-то необычное. Таков был обычай,  он родился лет 5-7 назад – с первого необычного подарка, - и всеми это было подхвачено. Городок стоял в Приуралье, выбрать было из чего, стоит лишь поискать в окружающих городок лесах – и Лизе вручали то камень с вкраплениями чуть ли не из золота, то кто-то находил в лесу причудливую корягу, обрабатывал ее, наващивал – и подарок целый год привлекал внимание всех, кто бывал в ее доме. Там были удивительные мозаики из шишечной чешуи, деревянная ящерица с глазами-рубинами, кольцо с необработанным куском изумруда (носить его было нельзя, но надеть на палец и показать восхищенным гостям – можно). Там были черные от жира и грязи шаманские бусы, фигурки божков, тоже черные, деревянная самодельная шкатулка с вделанным в крышку жуком-оленем...

И вот еще один день рождения. Тридцать седьмой. И пятый год, как Лиза потеряла мужа при обвале в шахте. Гостям, мужниным коллегам и их женам, она всегда была несказанно рада. Снова подарки, ахи, охи, шум, гвалт; поделки занимают места на телевизоре, комоде, подоконниках и квартира все больше походит на музей.

На этот раз самым оригинальным приношением была работа местного скульптора. Он принес - и долго разворачиал бумагу, и не торопился открыть коробку... Он достал наконец и вознес над собой – под аплодисменты – фигуру Аполлона Бельведерского (венец на голове, тога на левой руке), вырезанного – гости не сразу поняли, из чего, – вырезанного из огромного корня редьки! Древнегреческий бог, стоящий на деревянной подствке, был мраморно бел, изящен, горделив, от него исходил изумительный запах острого закусона.

Подарок поставлен  во главу стола, его окружила пестрая толпа  винных и и водочных бутылок. Венец возвышается над ней, а левая рука греческого бога, с которой свисает собранная в складки тога, указывает на празднично накрытый стол.

Был вечер, были тосты, Лизе желали вечной молодости и красоты, которой ей не занимать-стать; потом кто-то спьяну стал умолять дать ему кусочек греческой тоги на закуску, но бога отстояли...

История редечного Аполлона на этом только начинается.

После дня рождения подарок скульптора занял место рядом с телевизором. Острый запах редьки от него еще исходил, но все меньше, бог искусств был по-прежнему строен и горделив.

Но вот что заметила хозяйка на третий день. Аполлон начал... стареть. Он не просто сломался в поясе и бездарно повис, нет, он старел классически: у Аполлона сначала посерела и пошершавела кожа, что особенно было видно на плечах - мраморная белизна  теряла свежеть и заменялась тусклостью. Чуть опустилась рука со складками тоги.  Присогнулась спина...

Можно было бы не обращать внимания на овощного Аполлона, но начавшийся процесс его старения так походил на человеческий, только убыстренный, что Лиза всякий раз, приходя вечером из редакции домой, на минуту-другую останавливалась перед ним.

Вот повисла рука, отяжеленная тогой.

Поникла (как у Аникушинского Пушкина в Москве) гордая голова.

Венец стал съезжать на лоб.

На щеках прорезались морщины.

Разошлись и стали подгибаться стройные колени.

На животе появились складки...

Аполлон усыхал, он сгибался, как под тяжестью лет, он дряхлел на глазах, и хозяйка квартиры-музея была прямо-таки загипнотизирована ежедневными переменами, происходяшими с богом.

Двенадцатилетний сын Лизы, Темка, тоже остановился перед никнувшим греком.

-Глянь, мам, старый дед, да и только! Еще день, и дадим ему палку.

Лиза решила позвонить скульптору.

-Приходи, покажу картинку.

То, придя, ахнул.

-Так вот что такое старость! Смотри, что она делает, проклятая! – Скульптор, похожий на Врубелевского «Пана», качал головой. - Что ж ты его держишь, выкинула бы на другой же день на помойку. А мне, балде, надо было сделать его из глины, да, я, понимаешь, проходя по базару, увидел  огромную редьку, вспомнил твою закуску, соригинальничал -  и на тебе. Нет, ты погляди на это кино!..

-И что мне теперь с ним делать?

Скульптор чесал врубелевскую лысину.

-Отдай его мне, он такой уже старик, что хоть рисуй его, хоть лепи. Нет, лучше я его дома сфотографирую. Это ведь тоже скульптура. Боже, какой ужас!.. – Скульптор, не сводя глаз с Аполлона, ошеломленно растирал щеки и теребил бородку. - Я тебе пришлю тот снимок, где он еще молодой и стройный, в память о дне рождения. А этого заберу – с глаз долой, с глаз долой!

           

           

                                          СОЛЬ

 

Снимали документальный фильм по моему сценарию – о редких и исчезающих видах растений в Молдавии. Консультатнтом была Лидия Петровна Николаева, кандидат биологических наук...

Пружинка сюжета здесь небольшая, ее можно изложить и в трех строчках, но она достаточно упругая и щелкнет в конце. А пока суд да дело, расскажу о том, что мне кажется интересным. Сразу поправлюсь: Моррису Метерлинку и мне.

С особой любовью я расписал в сценарии ранневесенние цветы - в лесу я бывал уже в конце февраля, когда в проталинках появляются подснежники и когда сантиметра на 3-4 вылезают из земли зеленые острия черемши, медвежьего лука, дикого чеснока. Из черемши дома получается изумительный салат: черемша + мелко нарубленные вареные яйца + сметана.

Самой первой по весне расцветает, конечно, мать-и-мачеха. Яркие желтые ее цветы, земное подобие солнца (какое рисуют дети), я видел на склоне оврага, обращенном к востоку. И знал – в лесу я встречу и другие цветы.

Этот лес был целиком лиственный: старые грабы, буки, могучие дубы, лещина, кизил, бересклет. Пройдя широкий, еще низкотравый луг с ручьем,  через ширину которого были проложены камни, я входил под деревья.

Кроны деревьев были голы, в верхних  ветвях посвистывал холодный ветер, почки на кустах еще не проклюнулись, жизнь нужно было искать внизу, на земле, первой отозвавшейся на повышение температуры.

Вот она! Крохотная синяя звездочка пролески, которой выстрелила луковичка подснежника (подснежниками называют все ранневесенние цветы) и держит на длинном тонком стебельке посреди трех раскинувшихся в стороны, тоже длинных и тонких листьев. Первая звездочка из того разноцветного весеннего салюта, который засветится здесь через неделю, другую.

... А «звон» колокольчика - чуть ощущаемый (нами) призывный аромат первой капельки нектара...

Я знаю все весенние цветы (биологи иногда называют их - эфемероиды, мимолетные) – мать-и-мачеху, синенькую пролеску, желтый и мелкий гусиный лук, фиалку, белую и желтую ветреницу, сиреневую хохлатку, мускари, чья тугая лиловая кисть несет аромат дорогих французских духов, неожиданных в лесу, трехцветную медуницу, ярко-желтый чистяк с «лакированными», как у лютика, лепестками, и знал, как по-разному они пробивают дорогу к свету. Я наблюдал это каждую весну – редкая радость человека, пришедшего в лес в феврале-марте, видеть, как снова пробуждается жизнь...

Между луковицей (все подснежники, кроме медуницы, – луковичные) и Светом лежит слежавшийся за дождливую осень и зиму плотный слой палой листвы, плотность его не меньше, чем у грубой оберточной бумаги, а может, и больше. Этот настил предохранял всё живое от морозов, но весной он становится преградой для ростков травы. И вот: пролеска пробивает крышу упругим шильцем, в который сложились те самые тонкие листики, пробивает, над землей шильце расщепляется и выпускает таящийся внутри стебель с цветком. Синяя звездочка устремляется вверх... А вокруг нее там и сям видны другие острые зеленые шильца, проткнувшие зимний листвяной покров...

 Широколистая хохлатка справляется с преградой над собой иначе. Она пробивает слой земли неким твердым кулаком, в котором зажато будущее соцветие. Наткнувшись на слежавшийся слой палой листвы, стебель изгибается так, что становится похожим на... спину, готовую принять груз. Этой «спиной» хохлатка упирается в настил, и, натужившись, поднимает, поднимает  его... А наверху стебель распрямляется и вот хохлатка уже расправляет – чисто женское движение - свое душистое соцветие навстречу солнечному лучу, навстречу пчелам и шмелям, уже облетающим свои угодья...

Если оба этих процесса – шильце и согнутая «спина» - рассмотреть кинокамерой, зрелище получится удивительным! «Разум цветов» (о нем писал Метерлинк) поражает.

Потому-то я и расписал этот процесс, и настоял на съемке этих моментов (кто имел дело с киношникам, тот поймет, что дело настояния было трудным: киношники – люди чрезвычайно самонадеянные, на любой сценарий смотрят свысока, а то и вообще его не читают, полагая, что они и знают, и видят лучше сценариста и даже консультанта по фильму, кандидата наук).

В весеннем – время самых удивительных перемен – лесу много и других чудес. Стоит только увидеть, как выползает на божий свет бело-сиреневая гусеница Петрова креста; как прыгнет вдруг на тебя нежнейшего светлозеленого цвета листик чистяка (а это лягушка квакша того же оттенка решила переменить место); выполз на верхушку конуса десяток вялых муравьев и сокрушенно осматриивает осевшую за зиму крышу своего дома; красно-черные клопы-соладтики следуют за солнечным теплом на самом низу древесного ствола; вот самый первый гриб поднялся среди зелени, гриб сморчок – светло-коричневая, изборожденная морщинами конусовидная шляпка на ножке-трубке; вот высохший за зиму шмель, чуть не рассыпаясь от собственного жужжания, сел на трехцветную медуницу и деловито копается в глубине цветка...

Киногруппа, снаряженная всем необходимым, поехала в лес, где Лидия Петровна знала место произрастания редких уже в Молдавии подснежников галантусов, «поникнутых». Киногруппа: режиссер, оператор с тяжелой сумкой на плече, помощник оператора, тащивший камеру и штатив, все примерно 30-летние, и пожилой шофер. Консультант, и я, сценарист, мы постарше.

Если к лесу не присматриваться, он кажется неприветливым, ничем не интересеным, под ногами только ржавые консервные банки да редкие кусты вечнозеленой парвской осоки. Киношники шагали угрюмо, не очень-то веря в успех предприятия.

Мне, расписавшему процесс согнутой «спины» хохлатки, повезло – встретилась целая ее лужайка. Я нашел то, что подтверждало мой восторг, показал режиссеру. Полежав на холодной листве перед цветком, он согласился снять эпизод. Упругий зеленый стебель хохлатки, приподнявший темный мокрый низ плотного листвяного покрова, а чуть дальше - распрямившаяся, – потом этот план целиком вошел в фильм.

А через полчаса хождения по лесу нам открылась небольшая – сборщик цветов обобрал бы ее за 15 минут - поляна подснежников! Белые, в самом деле поникнутые цветки на слабом стебельке (поникнутые, чтобы не набрать в чашечку неожиданно выпавшего снега); первые пчелы забираются  в цветок снизу, раскачивая своей «тяжестью» всё растение.

 Режиссер и оператор начали подбирать точку съемки. И вдруг старший обратился к Лидии Петровне:

-Мне здесь для сюжета нужен снег. Вы не знаете другой такой поляны, где снег еще сохранился?

С режиссерами лучше не спорить, Лидия Петровна это уже поняла и ответила робко:

-Нет... Снег, знаете, уже почти везде сошел.

-Хорошо, что я обо всем подумал. – И распорядился: - Сделаем снег из соли.

Здесь мое пояснение. Соль действительно может заменить киношникам снег – и ее частенько используют, когда «натура» подводит. Иногда ее завозят на место съемки фильма целыми вагонами.

Оператор достал из своей сумки килограммовый мешочек с крупномолотой солью, с помощником они довольно искусно окружили кустик подснежника «снегом», начали пристраивать камеру. И этот эпизод целиком вошел в фильм: белый колокольчик цветка чуть покачивался на слабом ветерке, на наше счастье и пчела прилетела, издалека почуяв тончайший аромат. Снята и вся небольшая поляна подснежников, и голый неприветливый лес вокруг, и качание голой кроны...

Всё!

Киношники встали, отряхнулись, вот камера снова на плече помощника оператора, а штатив под мышкой. Пошагали прочь от полянки подснежников. И тут Лидия Петровна, все еще стоявшая возле цветов, спросила:

-А соль?

Режиссер остановился.

-Что – соль?

-Ведь ее нужно убрать.

Остановился, услышав эти слова, и оператор, его помощник опустил штатив и оперся на него. Все трое недоуменно смотрели на консультанта. «Зачем? - было в их взглядах. – За-чем?!». Нет, не трое с недоумением смотрели на женщину – четверо: я тоже пока что не понимал ситуации. Минута, другая уходит на обмысливание слов консультанта... Вот ветер вверху свистнул особенно резко.

-Холодно, Лидия Петровна, - сказал режиссер. – Мы пошли.

Группа повернулась было уйти, но все-таки обернулась. Женщина, не говоря больше ни слова, стянула с шеи красивый платок, встала на колени перед только что снятым подснежником, платок расстелила и стала собирать в него соль, окружившую цветок. Киношники наблюдали за этой сценой молча, как за непонятным явлением, явлением, граничившим, скорее всего, с ненормальностью.

Лидия Петровна собрала соль до крупинки, встала. Отряхнула руки от приставшей к пальцам земли. Группа, на некоторое время замолчавшая, двинулась по снова неинтересному и в самом деле холодному лесу к дороге.

На мокрой, с лужами грунтовой дороге женщина высыпала соль в одну из луж, платок сунула в карман пальто; скоро завиднелась наша машина...

Вот и весь обещанный мной сюжет, он невелик, он весь в вопросе Лидии Петровны Николаевой, кандидата биологических наук, консультанта фильма о редких и исчезающих видах растений Молдавии:

-А соль?

Сколько лет прошло с этого эпизода, я много раз бывал в лесу и в лесах, но ни в одном из них я не оставил после себя НИ ОДНОГО СЛЕДА – ни окурка, ни угольков костра, ни надломленной ветки, ни пустой консервной банки, ни даже уроненной случайно бумажки

 

Яндекс цитирования Rambler's Top100

Главная

Тригенерация

Новости энергетики