Тёща.

Померла моя тёща.... Да ну, что вы! Мы любили друг дружку,
очень даже, Карлсон в юбке. Я её про себя так называл,
весила 100 кг. потому что, а росту была невысокого,
центнер счастья опщем. Годов ей было как раз столько,
когда говорят - пора.... А по мне, дек, пусть бы ещё жила.
Готовила она очень вкусно, особенно голубцы из крольчатины.
Ну, а путь к моему сердцу, как и к любому мужчине, сами
понимаете - через желудок. Я в долгу, тоже не оставался,
по ушам ездил - со всем усердием. Так что, любовь у нас
была - взаимная! Звал я её всегда по имени-отчеству - Анна
Гавриловна. Привыкшая она, потому как всю сознательную жизнь
в школе работала, физику преподавала.
Дек вот, все хлопоты по организации похорон школа взяла
на себя, даже поминки решили сделать в школьной столовой,
так что мне ни чего не оставалось, как только - скорбеть....
Народу было мно-ого, бывшие ученики из других городов
приехали, а уж из нашей-то деревни, как мне показалось,
каждый отметился.
Хоть двери в дому были настежь открыты, внутри был особый
запах, какой бывает - только на похоронах. Запах еловых
веток, из них у нас на севере делают венки, запах валерьянки,
горящих свеч. Когда всё это смешивается с трупным запахом,
в носу немножко свербит, а в голову приходят мысли о смысле
бытия и т.д. Я такие мысли не очень-то, поэтому сидел на
чурке в ограде, ждал, когда придёт друг мой лепший Лёнька.
Придти он обязательно должон был, потому что тоже работал
школьным учителем - химик. Наконец появился.
- Привет, Гошка! Моя там?
- Там, где ей ещё быть-то?
- Ага, пригорюнился ты, чо-то, не на шутку, лица на тебе нет.
- Дек, тебя жду, поболтать даже не с кем, у всех хари кислые,
всё с расспросами - от чего померла да как? Надоели.
- Ну, и как она померла?
- И ты туды же! Пошли в крольчатник, там потрындим.
Заходим, я чекушку достал из маточника.
У меня всегда там бутылочка, а-то и две припрятано, самое
надёжное место, лучше сейфа! Тёща с Марьей (женой)иногда
заходили на крольчат полюбоваться, как они играют между
собой, а на большее – не решались. Я же им такого страху
нагнал – подходить близко нельзя, маточник у самки – ни
в коем случае не открывать, иначе всех крольчат съест
сразу и т.д. Именно в маточнике и хранил водочку.
Ясно дело, что не крольчиха с крольчатами сидела в этой
клетке – крол. Зато над клеткой крупным шрифтом было
написано – Вот-вот окролится. Это я для себя, как бы….
До сих пор – на все сто работает. Дек вот, только налили
по рюмочке, Сана сосед пришёл и, прямком в крольчатник,
ему налили. Выпили, про тёщу рассуждать взялись, Лёнька
первый начал.
- Создаётся мне, Гошка, что это мы с тобой ей раньше
времени из жизни уйти помогли....
- С чего это вдруг?!
- На той неделе здорово мы её напугали. Много ли надо
старушонке....
Сана с расспросами - что да как? Я ему и обьяснил.
- Вон, видишь в углу клетки пустые? Тёща весной ещё за
углом крольчатника малую нужду справлять повадилась.
Место укромное но – не туалет же! Сначала-то реденько,
по вечерам только, а потом чаще стала, уже и днём
забегала. А ну как всегда – только туда и будет!
Понятно дело, забеспокоился. Кролики существа хлипкие,
в идеальной чистоте содержаться должны, а тут такое….
Хоть и за стеной у них, а опасность – явная.
Сижу в крольчатнике, мозгую как быть.
Сказать ей – неловко как-то, через Марью передал – эффекту нет.
Сижу, опчем, соображаю, даже 50 грамм выпил.
Лёня пришёл, выпили с ним, сидим. Он сразу заметил.
– А чё это у тебя в углу клетки пустые?
Я ему своё горе и поведал. Он смеётся – помогу я тебе,
обожди маленько – ушёл. Быстро вернулся, порошок какой-то
принёс, не много, щепотку всего.
- Вот, говорит, хорошее средство! Сыпнёшь это на то место,
должно сработать. Эта штука с водой когда смешивается – шипит
громко и пенится сильно.
- Дек, принёс бы горсть, чо ты?
- Не-е, этого - ито много.
Решили вечером насыпать и понаблюдать – какой эффект выйдет.
Так и сделали. На сеновал залезли, как раз напротив крольчатника,
на другой стороне ограды, чекушку с собой прихватили,
штоп не скучно было, ждём. Баушка Пашо, соседка, на притчу-то
заявилась.
- У-у-у, Лёньша, это надолго, может слезем?
- Да ну тя! Вон как сеном хорошо пахнет, чекушка целая в наличии,
закусь мировая – чо те не сидица?!
Долго сидели, часа полтора, новости мировые обсудили.
Глядим, Пашо с тёщей вышли, чирикают меж собой, обе громогласные,
хорошо слышно.
- Я, Анна Гавриловна, уш сама на той неделе к Любе-то с зятем
ходила, с внучатами хоть повидалась. Пришла, дочка стираца.
Хляжу, у её юбка кака-то цветаста шыпко. Я говорю – ты чо юбку
нову купила штоли? Она – да кака, нахрен, юбка – Серёжкины трусы!
Зять-то ыш какой – вдвое шырше её, а она как щурагаечка,
посмеялися опять с ей. Шыпко уш они ко мне редко ходят….
В субботу в баню только - и всё. Я ночесь-то опять – каки только
таблетки не пила, и уснуть-то, знаш, боюсь, сердце неровно так
стукат, всю ночь не спала. Думаю – умру вот так, во сне, оне
только в субботу ко мне придут, а я уш и прокисла вся, лежу….
Да в слёзы. Тёща утешает
– Ладно, мы с Машей к тебе каждный день заходить будем, не
прокиснешь, а таблетки эти попей, мне от них легче стаёт. Видать
за таблетками приходила. Только Пашо за калитку – тёща за
крольчатник. Мы с Лёнькой дышать перестали.
Правда, эта штука-то как зашипела, даже у нас хорошо слышно было,
пена шапкой поднялась, та понять ничо не может, перепугалась,
да как заорёт во весь свой голосище – Маша-а-а!!! Машка-а-а!!!
Та выскочила из дому, а тёща на неё – ты каку халеру в квас-то
опять сунула-а!!! Ну, Марья сразу сдокументила что не в квасе
дело. Тёща панталоны свои старушечьи, огромные сняла, в руках
держит, хоть выжимай – обмочила все с перепугу-то, остановиться
не смогла видать, меня на чём свет костерит.... Пашо на шум
прибежала, поддакивает. Мы переглянулись с Лёнькой, не до смеху
обоим. Как теперь домой идти? Да выпимшы ещё. Ну, ничего, это
они без меня так разошлись, я когда пришёл – молчат обе.
Два дня молчали. Тёща сама первая заговорила. А что мы ей
помогли - ерунда.... Пора ей пришла, вот и всё.
- А как она умерла-то, всё таки?
- Марья утром корову подоила, а она всё лежит, не встаёт.
Подошла к ней, та уже посинела вся, сердце видать остановилось.
Пашо, однако, эк же притихнет.
- А мне, всё-таки, неловко, что я тебя на такое
надоумил....
- Да ладно тебе! Всю жизнь в школе работала, сердце посадила,
да и годов-то много уж ей, вот и всё. А вопще-то – кайся, тебе
есть в чём… Свою-то баще ещё достаёшь.
- Чо я её достаю?
- Чо-чо, выдресировал, по одной плашке ходит. Вон, Людка твоя
вышла, иди, ато потеряет или сюда заявится.
Ушёл Лёньша, мы с Саной ещё по рюмочке выпили, тоже разошлись.
Маха меня увидела, ворчит.
- Ты куда пропал? Могильщикам обед надо везти. Давай заводи свой
драндулет, вот сумка, дуй!
- Ага, заводи! Хрен ты его заведёшь, аккумулятор совсем ханул,
вечно у вас денег не выпросишь, матьвашу….
- На велике езжай!
- На велике, на велике – близкий свет.
Ну, куды деца, покатил. Мужики обрадовались, лопаты повтыкали,
кружком расселись на травке, давай сумку разгружать, я с ними
присел. Вытащили всё и, глядят на меня вопросительно.
- А чё, спиртного-то нету штоли?!
- Не знаю, мне чо дали – то и привёз. Может в банке трёхлитровой
настойка какая, попробуй Паша.
Тот открыл, попробовал, сморщился.
- Ни хрена не настойка, сок виноградный. Может положить забыли?
Дуй, Гошка, обратно, мы подождём.
- Ну да, на велике-то я – через час только приеду, давай на
твоём «Урале» сгоняю.
- Бери, езжай. Да скорей, жрать охота!
Приезжаю, Маха у гроба сидит. Шепчу ей на ухо.
- Ты водки могильщикам положить забыла, скажи
где, я сам возьму и увезу.Она меня на кухню отвела, конверт
из кармана вытаскивает.
- На, читай.
Открываю конверт, там на шести тетрадных листах от руки написано.
- Которо место читать-то?
- Да вот, на четвёртом листе должно быть.
ЧИТАЮ.
Перину мою, вместе с подушкой, Клавдии отдайте, вам она всё
равно ни к чему. Сбережения мои, которые на книжке, Маша,
Надя и Валя – разделите поровну. А на те, которые в комоде,
купите Георгию новый мотоцикл.
- Вот старая, а при жизни нельзя было!!! На кладбище как дурак,
на велике…. Етиттвоютудысюды.
- Но-но! Нельзя так на усопших. Читай скорей, мне у гроба надо
быть. Вот, с этого места продолжай.
ПРОДОЛЖАЮ.
Поминайте меня так – в церкви свечки поставьте, батюшке скажите,
чтобы исполнил всё что полагается.
Обед приготовьте, людей позовите, но спиртного – ни в каком виде
чтобы не было. На могильщиков это – тоже распространяется.
Сами знаете – я категорически против этой гадости.
Поймите меня правильно.
Не хочу, чтобы меня поминать приходили всякие выпивохи,
которым всё равно за что, лишь бы выпить.
Зная свободный нрав Георгия, обращаюсь к нему лично.
Ни какого спиртного! Хотябы в этот день воздержись от этого зелья.
В последующие поминальные дни – пусть всё остаётся так же из
года в год.
- Ну, Анна Гавриловна!Гавниловна она, а не Гавриловна! Обед
приготовьте, людей позовите…. Позориться штоли?! А чо я мужикам
щас скажу? Они же меня с водкой ждут!
- Ничего, Гошенька, на сухую пусть копают.
- Да наплюнут они в могилу-то и уйдут! Я докапывать буду?
А пще-та, с удовольствием докопаю…. Дек, чо делать-то мне?!
- Чо-чо, поезжай к мужикам, объясни всё.
- Вот, сама и поезжай!
- Нет уж, я на мотоцикле ездить не умею. А ты где взял-то его?
- У Пашки, он на кладбище на нём приехал. А может – ну её, эту
писанину, сгоняю в сельпо, хоть маленько мужикам увезу.
- Какое сельпо?! Надя чуть не с утра закрыла, народу-то нет,
все у нас. Вон она, в ограде с бабками сидит, спрашивала
у меня – надо ли водки, я сказала что нет, объяснила почему.
- Ага, ей объяснила, а я знать не знаю! Вот, как её добрым
словом помянешь?! Тёща – она и есть тёща…. И ты така же!
- Ну, разошёлся! А, по-моему, от тебя попахивает уже, ты где успел?
- Да ну тя! Поехал я к мужикам.
- Поезжай, да не пей больше, ато мама тебе каждую ночь мерещица
будет, вишь как строго написала.
- Нагородишь мне тут. Хотя.... У неё сбудется. Всё, пока!
Приезжаю к мужикам, те чуть не хором – Ты чо долго так?!
Мы чуть слюной не захлебались.
Теперь представьте - как они отреагировали, когда я им ситуацию
растолковал.
Только из мужской солидарности, сочувствия ко мне и из уважения
к Анне Гавриловне докапывать взялись.
Кручу не спеша педали по сельской нашей дороге обратно, домой.
Вокруг красотища. Справа речка домашняя, как зеркало, даже
не шелохнётся, небо с облаками чётко отражаются.
Слева бор сосновый, тишина, слышно как дятел дробь выбивает,
а пахнет ка-а-ак…. Красотища да и только, чо ещё скажешь?
А на душе картина – «Семь кругов ада» нету гармонии внешнего
с внутренним…. Леньку вспомнил, как он со своей тёщей обращается.
Чуть что – матом кроет. Вспомнил как зимой борова ихнего закололи.
Палить стали, а у него паяльная лампа особой конструкции.
От лампы – одна горелка, бака нету. К горелке длинный шланг
подсоединён, другой конец к редуктору, редуктор – правильно
вы поняли – к болону газовому прищёлкивается.
Он палит, я скоблю, а редуктор, видимо, старенький, пропускает газ,
да здорово. Ленька горелкой неосторожно маханул, газ воспламенился.
Пламя из под редуктора как из ракетного сопла вокруг болона Фурит,
да с шумом. Мы перепугались, отбежали подальше, не знаем что делать.
А ну как, взорвётся, ограда маленькая, разнесёт всё в клочья, да и
пожару наделаем. Я из ведра воды плеснул – бесполезно,снег
бросали – тоже. Его тёща с женой Людмилой выбежали, руками по коленям
хлопают только. Я говорю
– надо фуфайкой или одеялом обхватить болон, сразу потухнет.
Ленька долго думать не стал, фуфайку скинул и, тёще её суёт.
- Слышала чё делать надо?!! Давай живей! Взорвёшся, дек, хрен с тобой,
всё равно старая, пожила уш!
Через неделю после этого она мне чуть не плача жаловалась.
- Я теперь цену себе хорошо знаю – не дороже Лёнькиной старой фуфайки….
Ну, а тогда она, скорее всего, не так считала, за ограду бегом выбежала,
мало ли что. Ленька на Людмилу поднялся –
- Да я сколько раз говорил, новый редуктор покупать надо!!!
Скупердяйки хреновы! Штанов даже путних нету, на уроки ходить не в чем!
Та тоже барышня та ещё, нраву крутого, не уступает.
- Да тебя, импотента, ещё одевать хорошо надо?!!!
И полезло из них…. Я уж не буду всё пересказывать, много они тайн
друг про друга выдали, а болон-то горит, опасность!
Тут Людмила вспомнила что делать надо, побежала в кладовку, нашла
старую икону, выбежала с ней. ( Говорят – когда икону направишь
лицом к огню, помолишься – пожар затухает) икона вся грязная,
старая. Людмилка подолом халата давай обшаркивать её и, в этот момент
редуктор с громким щелчком слетел с болона на снег, пламени – как
не бывало и тишина…. Все оцепенели.
С полминуты стояли как статуи, даже ребетня не шевелились.
До нас с Лёнькой сразу дошло, что опасности, как таковой, и не было
вовсе. Редуктор внутри пластмассовый, уплотнительное кольцо подгорело,
пружинка сработала, вот он и отщелкнулся. Взяли нормальную лампу,
управились с боровом. Потом пошли в дом, свежатинку есть, сели за стол.
Мясо жареное с картошкой в большущей сковороде посредине стоит.
По рюмочке налили, выпили, молчим, всем не ловко.
Тёща цену себе узнала, Лёнька с Людмилой – отношения выяснили.
Если б не болон этот – до конца дней не насмелились бы сказать
то – что высказали друг другу, и меня-то им стыдно, посторонний
всё-таки. Мне и вовсе не ловко – свидетелем такой крупной стирки
оказался. Молчим, жуёмся, ни кто ни на кого не смотрит…. Мне Саши
Чёрного стих на ум пришёл про стариков, как они на пикничке
обедали. Там красивые строчки есть
– С почтительностью чинной старики передают – то соль, то нож.
Молчат – давно наговорились….
Тут тоже наговорились, надолго.... Ещё по рюмочке выпили.
Я время выдержал, когда можно уже и уйти. Встал, поднял с дивана
фуфайку, под ней та самая иконка, рассматриваю. Христос изображён,
а внизу написано – Да любите друг друга. Прочитал вслух надпись,
все заулыбались как-то искусственно. Лёнька меня до ворот проводил,
попрощались.
Домой иду, раздумался – какая же цена моей тёще?
А какая ей цена?! Судя по сегодняшнему дню….
Да нече тут судить, попробуй разбери – кто из нас правее.
С воспоминаниями-то, как мне показалось, быстро до дому доехал.
Народу возле дома - почти вся деревня собралась, машин много,
к выносу готовятся.
Несли её на руках до края деревни, за деревней на машину поставили.
Остальное всё – как по нотам. Говорили только, когда прощались,
дольше обычного. Один из её учеников учёным стал. Сказал, что Анна
Гавриловна тому очень поспособствовала, такую речь загнул – даже я
чуть не прослезился.
Слух о безалкогольных поминках разнёсся со скоростью звука,
как и любые слухи в деревне. Поэтому народу на поминках было немного,
в основном старушки. Отдельно от всех сидели – продавщица из сельпо
Надя и две бывшие ученицы Анны Гавриловны. Из мужского населения – я один.
Понятно дело долго засиживаться не стал, домой улизнул. В ограду зашёл,
ноги сами в крольчатник привели. В чекушке ещё 50 граммов оставалось,
налил, сижу, мозгую – воздержаться ХОТЯ БЫ В ЭТОТ ДЕНЬ ОТ ЭТОГО ЗЕЛЬЯ,
или, всё таки, выпить.....
А ты, читатель, что скажешь?