Алексей Курганов

 

  Памяти ныне, увы, покойного Коли Голубева, человека удивительной души и непревзойденного рассказчика, в то время – подполковника юстиции, следователя-«важняка» следственного отдела ЛОВД Москва-Казанская, занимавшегося именно этим делом, посвящаю.

 

 

Про Новый год, водопровод и террориста Моню ( в общем-то, криминальная история)

 

 

         Начало этой удивительной, выходящей за рамки обычного человеческого понимания истории пришлось аккурат на под Новый Год. Слесарь третьего разряда, некий Шура Непроливайкин  шел морозным декабрьским утром на работу, на водонасосную станцию номер восемь . Было еще довольно темно, тропинка к родной водонасоске  изрядно запорошилась снегом, поэтому Шура внимательно смотрел под ноги, и как он обратил внимание на один из сугробов, стоявших  чуть в стороне - черт его знает. Но, дальнозорщик он этакий, обратил. Потому что из этого самого сугроба загадочно торчал какой-то  темный предмет, совершенно не вписывавшийся в окружающий зимний пейзаж.

          Вообще-то, он, Шура, сначала хотел спокойно пройти мимо. Хотел, но… Как сказал  Джордж Бернард Шоу, больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается. Умно сказано! Шура, правда, никогда не читал великого английского писателя, и в обозримом будущем читать точно не собирался, потому что он, этот автор всемирно известной пьесы «Пигмалион», ему, Шуре, и задаром не облокотился. Поэтому остановился, вытянул шею по направлению к сугробу, задумчиво сморщил губы, вздохнул и только  после всех этих ужимок шагнул в снег.

         Темный предмет оказался обыкновенным рюкзаком. Но тяжелым. Значит, с грузом. Сначала наш любопытный герой малость струхнул: а вдруг расчлененный труп? Шура регулярно смотрит по ТВ криминальную хронику и поэтому   прекрасно знает, что сейчас это очень модно – расчленёнка. Кому-то, может, и модно, а ему, Шуре что-то не очень. Но, собравшись духом, все же пощупал рюкзак по бокам, и вот уже после этого ощупывания воспрял духом. На ощупь находившийся в рюкзаке предмет  походил больше на что-то длинное и твердое, явно металлического или деревянного происхождения. По этой причине дышать стало гораздо легче и веселей, и Шура отважно потянул за шнурок, связывающий горловину рюкзака. После чего перевернул рюкзак вверх ногами, и оттуда выпал … «калаш». А за ним подсумок, и судя по его плотным и гладким бокам, явно не пустой. Вот так вот. Простенький такой боевой автомат с полным боекомплектом. Подарок от дедушки Мороза. Очень приятно. Черт бы его побрал, этого пожилого гражданина с вечно подозрительно синим носом и не менее  подозрительным мешком за плечами. Согласитесь, это интересно, с какой  радости он  сегодня наклал туда под Новый Год эту вооружённую гадость (я автомат имею в виду). Кого задумал одарить? Нашего Шурку? Лучше бы бутылку положил! А то автомат! Радость какая! Как он ещё туда зенитно-ракетный комплекс не засунул!

         Нет, Шура не особенно и удивился. Да и, собственно, чему? Ну, автомат. Оружие, являющееся славой и гордостью России, запечатленное даже на государственных флагах каких-то там внешне миролюбивых, но постоянно воюющих непонятно с кем африканских государств. Ну, в сугробе валялся. Ну и что? Мало ли чего в этих сугробах валяется. Да и не в этом она, сермяжная правда жизни! Главное – чтобы не было войны! А все остальное  - ерунда и суета. Мелочь житейская. Несерьезность.                                                                

         В общем, сунул наш Шурец находку назад в рюкзак, закинул его за спину и, мурлыкая себе под нос бодрую песенку «Увезу тебя я в тундру»  популярного в свое время ханты-мансийского певца Кола-бельды, преспокойненько продолжил свой трудовой путь честного слесаря-водонасосника номер восемь.

          Пришедши на родную водонасоску, он засунул находку в свой  персональный рабочий шкафчик, после чего переоделся и приступил к своей привычной и так нужной людям всей нашей необъятной страны  работе  по насосу воды.

 

         Прошло три дня и, наконец, наступило оно, 31-е декабря. В девять часов вечера их  смена, закончив свои рабочие формальности, забила на эту работу огромный праздничный болт и радостно начала готовиться к отмечанию предстоящей встречи Нового Года. В переодевалке сдвинули два стола и  выложили на них кому чего Бог послал. Большинству шуриных коллег он послал вареную картошку, соленых огурцов с помидорами, квашеную капусту и сало с хлебом. Бригадир Акимыч к тому же притащил на празднество здоровенный кусок полукопченой колбасы производства Малаховского комбината мясных продуктов, а электрик Витька Широков – две банки  «веселых ребят» (килька в томате, в советские времена – одиннадцать копеек за одну жестянку, самый пролетарский закусон). На самое почетное место водрузили бутылки с «паленой» (но на этикетке, конечно, написано что настоящая «кристалловская» (хе-хе!), водкой ( впрочем, другой в окрестных магазинах никогда и не торговали), чинно расселись, разобрали закуску, наполнили стаканы, сказали: ну, ребята, будем! С Новым Годом нас, славных водяных насосников! Ура, товарищи! Чтоб всем вам и нам и хотелось, и моглось!          После второго стакана появилась гармошка, и окрестности огласились дружным мужским водонасосным пением. Хорошо! Весело! Вокруг до боли знакомые раскрасневшиеся морды с разинутыми в исполнении ртами с кариесно-железными зубами – и теплеет на душе, и никому не хочется привычно бузить и ругаться матом. Наоборот, есть потребность беззеботно смеяться,   целоваться праздничными слюнями и радостно плакать, время от времени утыкаясь мордой в салат с  таким родным французским названием «оливье». Ну, еще по одной! Ура, братцы!

         Веселье было в самом разгаре, бригадир Акимыч уже пошел вприсядку, когда  в дверь тихо постучали и, нахально не дождавшись разрешения, так же тихо ее открыли. После чего у веселящихся насосников мигом пропал аппетит, голос и всеобщая праздничная приподнятость настроения, зато появилось сильное желание дружно удавиться всем своим рабочим коллективом. И не мудрено: на пороге, скромно моргая  заснеженными бесстыдными гляделками и стеснительно перебирая в руках поносного цвета шапку-ушанку, стояло дедоморозообразное существо, оно же – исчадие ада, оно же - гражданин, назовем его мистер Икс, житель одной из соседних с их насоской деревень. Он уже целый месяц ходил сюда, на станцию, с одним-единственным, но до невозможности наивнейшим и наиглупейшим  вопросом: когда же у них в деревне появится, наконец, вода? Вот ведь, право, какой любопытный! Воды ему, видишь ли, захотелось! Нахал! И на самом деле: сегодня  воду спрашивает, завтра хлебом заинтересуется,  через неделю достань да выложь ему, например,  бутерброд с колбасой, а в конце месяца возьмет и Родину продаст! Вместе с их водонасосной станцией!

          Нет, сначала ему объясняли очень даже вежливо и доходчиво, чуть ли не на пальцах: в земной коре – разлом тектонических плит, в стране – экономический кризис, на трассе – очередной неожиданный прорыв,  а ремонтная бригада уже вторую неделю в коллективном запое. Имейте, гражданин обезвоженный, понимание! Починка вашего персонального деревенского, задери его совсем, водопровода откладывается на сто двадцать пятую пятилетку государственного плана, который в результате перестроечных реформ уже давным-давно похерен, то есть, окончательно и бесповоротно ликвидирован  в никуда. Все понял, старый водохлеб? А раз так ничего и не понял по скудности мозговых извилин, то и иди отсюдова в свою деревню, чтоб ее волки склевали, обрадуй соседей. Только без смертоубийства!

         Ну, все вроде бы объяснили, все разложили по полочкам! Ан нет, продолжает ходить и опять задавать свой дурацкий вопрос. Водонасосный народ, понятно, начал в ответ серчать и объяснять уже более доходчиво: дескать, иди от греха,  у нас дел по горло, не видишь, что ли – пьем. А вопросы свои  дурацкие задавай в популярной народной телепередаче «Поле чудес». Может, ее усатый ведущий и вынесет приз в студию, сотворит для тебя, козла , чудо расчудесное – даст воду.

         Еще через две недели настоедревшего  мужика начали просто избегать, а если избежать никак не удавалось, то произносили ему разные злобные и матерные слова, и как бы невзначай демонстрировали свои могучие водонасосные кулаки – наиболее убедительный вариант разрешения всех возникающих коммунально-бытовых вопросов.

         И вот на тебе! Приперся в самый, можно сказать, апофеоз торжественного отмечания. К теплой батарее сразу этак нахально прислонился (ясное дело – греется! И чего они, жалобщики, такие мерзучие?), сопит, моргает  и даже страдальчески так охает. Намекает, нехороший человек, что, дескать, миль пардон, мусье, как не прискорбно, но я опять по своему обезвоженному делу.

         Нет, бить его, конечно, не стали (все-таки Новый Год, святое дело.). Наоборот, этак вежливо, сквозь стиснутые  зубы, поинтересовались: чего приперся, старый тра-та-тай? Опять? Ну сколько же можно? Робяты, заскулил он в ответ знакомую до рвотного рефлекса песню, граждане гвардейские водонасосники, ну как же быть-то? Ведь Новый Год настает, он у самого порога, Новый Год, Новый год, это очень, очень много -  а у их в Гадюкине ну ни капельки! Постираться хоть уже и не успеют, но хучь умыться, слегка побриться и чайку вскипятить, а? Поимейте новогоднее сочувствие!

         - Щас, - сказал вдруг Шура. – Поимеем. И побреешься, и портки свои ср…е постираешь. Щас. Погоди ужо.

         Полез в свой шкафчик, достал автомат и направил его на моментально побелевшего и, судя по так же моментально распространившемуся вокруг аромату, удачно облегчившегося вредного старикашку.

         - Ну, чего? – спросил Шура участливо. – Умылся? Побрился? Может, еще и чаю хочешь прямо здесь, у нас, вскипятить? Так это  пожалуйста!

         И , шутник этакий, передернул затвор.

         Старик, словно в замедленной киносъемке, медленно вытянул вперед ладошки и, мастерски выбивая зубами «Танец с саблями» известного в свое время композитора Арама Хачатуряна, начал медленно-медленно, задом, отступать к выходу. После чего пискнул придушенно «караул» и сгинул в снежной дали.

 

         Шуркины товарищи к факту появления грозного оружия и рассказанной затем истории его обнаружения в сугробе отнеслись спокойно. Да и чего волноваться-нервничать? Ну, нашел и нашел, экая невидаль! Сейчас на улицах всякого барахла полно валяется, и если все подбирать… Ты его, Шура, раскурочь как следует, дружески посоветовал бригадир Акимыч,  да забрось куда-нибудь подальше от греха. Не дай Бог, прознает милиция – будет тебе очень скучно. Могут даже и к Уголовному Кодексу пристегнуть как пособника международного терроризма. Тебе это надо?

         -Ладно, - согласился Шура (он парень покладистый, старших товарищей привык слушаться, они плохого не насоветуют). – Раскурочу. Завтра. Дело ведь на безделье не меняют, -  и потянулся, шалун этакий, за очередным стаканом.

         А вот теперь на сцене появляется  следующий герой нашей трагикомической пьесы, некто Мирон. О, это тот еще типчик! Хотя внешне ничем особенным не выделяется, но очень даже себе на уме. Хитрости неимоверной, из потомков недострелянных то ли петлюровцев, то ли бандеровцев. Он на грозное оружие сразу глаз положил. И рассудил удивительно для создавшейся  пьяной обстановки трезво: народ сейчас окончательно перепьется, и он, Мирон, под эту пьяную дудку автоматик-то втихаря и приватизирует. Тем более что собирается сразу после новогодних праздников в отпуск к родственникам на ридну западну Украйну, вот и будет достойный подарок любимому племяннику Вовочке, этому очаровательному молодому человеку, достойному сыну своих не менее достойных родителей.

         Так, паскудник, и сделал. Когда коллеги, бравые водонасосники, окончательно насосались палёнки  и дружно попадали своими довольными мордами кто куда, он спокойно достал автомат из шуриного шкафчика и спрятал его во дворе, за кучей металлолома. Там не найдут, да и кто искать-то будет, когда мужики и себя толком не запомнят после такого праздничного урагана. Все правильно. Все учтено. Я же говорю – из фашистских недобитков, а они, гады, хитрые, они научены были в своих абверовских школах своими вредными фашистскими преподавателями честным людям исподтишка пакостить, делая, между прочим, при этом совершенно невинную морду лица.

 

         Прошло еще два дня. Все шло по его, Миронову, плану: мужики мучились с многодневного похмелья, об оружии никто не вспоминал, а сам Шурка – вот радость-то какая! – в это время восстанавливался от белой горячки в местной психиатрической больнице. Мирон отработал последнюю смену и тепло попрощался со своими насосными товарищами, пообещав привезти из отпуска  большой кусок сала. После чего выкопал из тайника автомат и спокойно принес его домой. Спрятал  на дно сумки, сверху положил пару рубашек, бритву, белые штаны и тапочки того же окраса, солидный порнографический журнал в подарок горячо любимому племяннику Мыколке (а нехай сексуально развивается. Пора.) и кой-чего из продуктов на дорогу. Поцеловал горячо любимую супругу, торжественно поклялся в вечной верности даже в период отпуска, наказал ей беречь себя, любимую, и отбыл на электричке в столицу нашей Родины, город-герой Москву. На душе у него было радостно и благостно, все шло по плану, впереди – долгожданная встреча  с родными прикарпатскими просторами и любимым племянником, тем еще стройным гуцулом.

 

         Приехавши на Казанский вокзал, Мирон вдруг ощутил в себе сильную жажду. Надо все ж таки поменьше пить, справедливо подумал он  и направился к ближайшему киоску. Поставил у ног сумку, купил бутылку пива, тут же ее жадно выдул, довольно крякнул, наклонился за сумкой и… И опаньки. В смысле, мимо. В смысле, исчезла сумка. Ушла вместе с «калашом», белыми портками, тапочками и порнографическом подарком для этого скотины Мыколки. Мирон сначала, минут пять, глупо улыбался, шаря вокруг таким же неумным взглядом.  Естественно, ничего не обнадеживающего не увидел, отчего окончательно понял, что это никакая не шутка, не на шутку расстроился  и серьезно призадумался – что делать? А, пораскинув мозгами, пришел к совершенно неутешительному выводу: делать  нечего. Нет, если бы он был добропорядочным гражданином, то, конечно же, отправился бы в милицию заявлять о пропаже. Но он к таковым, как вы уже смогли убедиться, и близко не стоял, поэтому заявлять было делом совершенно  чреватым: а вдруг найдут, скажут показать вещички, и чего он покажет на свою голову? Устанешь доказывать, что ты почти честный россиянин,  а не любимый верблюд Усамы Бен Ладена!

         Значит, надо молчать, делать вид, что ничего  особенного с ним, Мироном, не произошло, и отправляться  в путь к долгожданным  родственникам налегке. А порнографический журнал можно и здесь, на вокзале купить, благо этого дерьма в каждой вокзальной палатке самый широкий выбор. Что он и сделал, вскоре затерявшись в вокзальной толпе.

         А вот тут на сцене появляется третий  и окончательный  «артист больших и малых императорских театров». Звать его Моней, это внешне ничем не примечательное ничтожество, обладающее определенными Уголовным Кодексом  воровскими способностями. На нашего Мирона, точнее, на его сумку и подозрительно счастливое выражение его лица, он, Моня, положил глаз сразу по приходу электрички. Отпускник, сразу определил он опытным воровским глазом. Едет далеко, значит, с солидными деньгами и серьезными вещами в этой заманчивой сумке. Значит, надо брать. Пристроился за ничего не подозревавшим Мироном, проводил его до той пивной точки, встал сзади и, улучив момент, сделал свое черное дело. После чего не спеша, сделав нейтральную морду лица и легкомысленно помахивая приватизированной сумкой, направился  в сторону привокзальной площади.     Он, Моня, сплоховал с самого, можно сказать, начала. Он забыл слова своей горячо любимой мамочки, которая сколько раз говорила ему, балбесу нехорошему, что воровать это не есть зер гут, а уж если решился на это деликатное дело, то в первую очередь внимательно осмотрись – не пасут ли тебя краснопёрые. А он, доверчивый, сегодня как раз и не осмотрелся. За что и огреб полной ложкой, когда уже на подходе к площади перед ним вдруг выросли  два товарища милиционера с донельзя довольными улыбками на своих милицейских лицах. Они уже давно обратили внимание на монины маневры, а поскольку был он личностью очень даже известной на Казанском, то сразу поняли – пасет лоха. И, конечно же, не обманулись в своих предположениях!

         - Здравствуйте, гражданин Моня! – радостно поздоровались милиционеры и привычно вскинули ладони к фуражкам. – Как здоровье, как погодка, с какой стати у вас, гражданин, такое лучезарное выражение вашей воровской морды?

         - Здравствуйте, граждане товарищи! – не растерялся Моня. – Погодка ничего, ветер северный, умеренный до сильного, а насчет здоровья оставляет желать много лучшего, вследствие чего и еду к любимой сестричке отдыхать и желудочно -кишечно поправляться. Еще вопросы?

         - Есть, есть! – еще радостней заулыбались милиционеры, любовно ощупывая взглядами туго набитую сумку. – Вы, гражданин Моня, человек грамотный и политически подкованный, наверняка знаете о участившихся случаях терроризма, поэтому у нас на вокзале сейчас проводится усиленная проверка подозрительных в этом плане  пассажиров. Впрочем, обращаем внимание и на вшивоту помельче, типа вокзальных воришек, вы прекрасно поняли кого имеем ввиду. Ваша сумочка?

         - Моя! – гордо ответил Моня и сумку к груди прижал. – Я же сказал: еду к сестрице, везу подарки и исподнее белье. Имею право, закрепленное нашей самой лучшей в мире Конституцией, ура, товарищи!

         - Само собой! – все никак не могли опомниться от такой радости патрульные. – Поэтому, как образцовый и абсолютно законопослушный гражданин, вы, конечно же, не откажетесь пройти с нами в отделение на предмет исключения всяких никчемных недоразумений.

         После чего еще раз улыбнулись  и весело, и как бы невзначай поиграли перед мониной мордой своими служебно-резиновыми дубинками, этими символами окончательно победившей в нашей стране демократии.

 

         - О, мистер Моня! – радостно вскричал  дежурный , как только тот в сопровождении патрульных показался в дверях отделения железнодорожной милиции. – Какая встреча! Рад, очень рад! Может быть, вам нужен адвокат?

         - Отнюдь! – отклонил заманчивое предложение Моня. – Мы же с вами, уважаемый Михаил Сергеевич, не в Соединенных Штатах, этом оплоте насквозь прогнившего капитализма. Я думаю, нет, я просто-таки уверен, что мы, старые друзья, разберемся по-свойски и быстренько раскланяемся.

         - И я того же мнения! – тут же согласился товарищ капитан Михаил Сергеевич, оказывается, старый монин знакомец, с легкой руки которого тот уже не раз отправлялся на скамью подсудимых. – Поклажа, конечно же, ваша?

         - Михаил Сергеевич… -  и Моня с легким укором прижал руки к груди. – Вы меня обижаете! Как я могу! Это было бы просто ужасно!

         - И я тоже испытываю немалое смущение, - дежурный тоже прижал руки к груди, изображая вселенскую скорбь. – Но сами понимаете, служба. Тем более что проводим суперсверхсекретную операцию – вам, конечно, как человеку, не чуждому правоохранительным органам, могу сказать – под названием «Антитеррор» в связи с печально известными событиями на Кавказе. Но только прошу вас, маэстро Моня, об этом - ни-ко-му! Т-с-с-с!

         - Но пасаран! – ответил Моня известной в свое время  фразой-паролем испанских коммунистов, бесполезно боровшихся с человеконенавистническим режимом диктатора Франко. – Я, конечно, уже могу итить?

         - Конечно! Сейчас только содержимое сумочки посмотрим, сами понимаете, необходимая формальность, и все, летите как фанера над Парижем. Граждане понятые, попрошу поближе, -  и дежурный полез в сумку.

         - Тэкс…Бритва…Пакет с харчами…Портки…Шаловливый журнальчик… А это…

         Дежурный вдруг будто споткнулся на ровном месте и замер. Его маленькие глазки вдруг  стремительно увеличились до неправдоподобных размеров, а во взгляде появилась некая взрывоопасная смесь изумления и испуганного злорадства. Не дав понятым до конца ознакомиться с содержимым баула, он отодвинул сумку на край стола и посмотрел на безмятежно развалившегося на казенном стуле Моню так, как будто воочию увидел исчадие ада.

         - Значит, Моня, вы категорично утверждаете, что и сумка, и находящиеся в ней вещички ваши и только ваши? -  произнес он тоном опытного иезуита.

         - Исесь-сь-сь-но, - несколько даже развязно ответил Моня. Он был абсолютно спокоен, потому что успел еще там, на вокзале, обнаружить в сумке и харчи, и рубашку с исподним, и похабное издание, и почти добрался до самого дна, и добрался бы обязательно, но как нельзя некстати это занятие прервали постовые милиционеры. Так что самого главного-то, можно сказать – принципиального, он так и не успел рассмотреть.

         - Чудесненько, чудесненько… - промурлыкал дежурный и вытер платком вспотевший от радости лоб. – Вот вам, уважаемый Моня, лист бумаги, вот ручка, попрошу вас зафиксировать ваши слова документально.

         - Чего писать? – угодливо спросил Моня и склонился над бумагой.

         - Значится так. Пишите: «Начальнику главного управления внутренних дел на железнодорожном транспорте, генерал-лейтенанту такому-то сякому-то. Заявление. Я, такой-то сякой-то, без всякого  давления о стороны правоохранительных органов имею честь сообщить, что данная сумка и все находящиеся в ней предметы принадлежат мне и никому другому. Спасибо за внимание. Поздравляю вас с Новым Годом. Дата. Подпись». Написали? Очень хорошо, – дежурный спрятал заявление в стол, запер ящик на два оборота и чуть было не перекрестился, мысленно поздравив себя с предстоящим в самое ближайшее время внеочередным званием и солидной премией.

         - А теперь продолжим… - сказал он уже тоном палача  и извлек из сумки на свет божий…

 

         Сначала Моня бился головой об пол  и, как заклинание, бесчисленное множество раз повторял: не мое, не мое, не мое, не мое!

         - Миль пардон, мусье Моня! -  как бы растерянно разводил руками дежурный. – Вы же только же письменно подтвердили факт!

         На что Моня взвыл и опять бросился было на пол продолжать вторую серию отбивания земных поклонов, но был вовремя в самом начале полета  подхвачен под белы рученьки бдительными патрульными. Понятые испуганно жались в стороне, помертвев лицами и дурашливо-растерянно улыбаясь. Еще бы! На их глазах доблестными сотрудниками милиции был выявлен и изобличен под грузом неопровержимых доказательств настоящий (ой, мамочки!) террорист,  нагло  и  открыто разгуливавший со смертоносным оружием по родимой матушке Москве! Слава, слава, слава бдительным железным и дорожным милиционерам! Ура, товарищи!

    - Не мое, не мое, не мое, не мое! – заклинило у Мони. ( А чего? И заклинит! Одно дело – получить пару «календарей» за чужие портки, и совсем другое – пожизненное за терроризм.) – Верьте мне, люди!

         Но дежурного на такую дешевую уловку было не поймать. Он, довольно покряхтывая, залез в ящик стола и помахал перед понятыми и Моней роковой бумажкой.

         - А вот это заявление как понимать, гражданин Усама Бен Ладен? – сказал он. - Заметьте, вы сами написали, что без всякого насилия со стороны правоохранительных органов! Сами! Добровольно! При господах понятых, дай им Бог здоровья!

         После этих слов с Моней случилась настоящая истерика, успешно перешедшая в частичный паралич. Вследствие чего был срочно вызван доктор, порекомендовавший так же срочно госпитализировать больного в  известный санаторий под названием «Матросская тишина». А еще лучше, в не менее известное лечебно-профилактическое учреждение «Лефортово», где поправляют свое самочувствие пациенты Федеральной Службы Безопасности, потому что терроризм – это все-таки больше по их ведомству.

 

         Вот и добрались мы до финала этой  занимательно-нравоучительной истории, который, в общем-то, оказался не очень кровожадным. Моню наш самый гуманный в мире суд определил-таки на полтора года общего режима исключительно за скрадывание чужих портков и порнографических журналов (даже полному идиоту было бы понятно - ну какой из этого морального урода серьёзный террорист? Он в своей жизни оружия серьёзней деревянной рогатки и не держал никогда!). Вычислили и Мирона, этого хитромудрого гражданина, беспощадно прекратив его самогонный отпуск в кругу любимого племяша  и забубенного выпивохи Мыколки. Мирон, не задумываясь, тут же сдал нашего Шурку, который только-только выписался из психиатрической лечебницы  и даже успел заступить на ударную трудовую вахту в родной гвардейско-краснознаменной водонасоске. А Шурка тут же рассказал про сугроб, который и оказался главным виновником всех этих бед. Но сугроб, как существо неодушевленное, привлечь к уголовной ответственности было никак невозможно, да к тому же он позорно и подозрительно вовремя стаял по причине глобального мирового потепления. Так что все ко всеобщему облегчению закончилось относительно безболезненно, если не считать огромного нервного потрясения, в результате которого Шурка чуть было не вернулся в ставшие уже почти родными стены местной психушки, а также коллективно побитую дружными товарищами водонасосниками миронову морду, о чем, понятно, никто не пожалел, даже миронова жена, которая совсем некстати в это время получила от далеких западноукраинских родственников письменное сообщение о просто-таки беспрецедентном половом разгуле ее шалапутного муженька во время отпуска в тех благословенных краях. А Шура теперь ходит на работу строго по тропинке и по сторонам абсолютно не глядит, нет! И с той заветной тропки не сворачивает даже тогда, когда нужно, скажем, обойти нахально наваленную прямо на ей человеческую кучу, извиняюсь, фекальных испражнений. Лучше быть в г…не, нежели в тюрьме, рассуждает Шурка, и правильно, между прочим, очень правильно рассуждает! Вот и вся история.

     Постскриптум. А воды в той близлежащей деревне как не было, так и нет. И тот вредный, чуть не расстрелянный старик уже не радует своими тошнотворными визитами ребят-водонасосников, а пишет прямо в Кремль, в  Организацию Объединенных Наций и, персонально, вождю племени кочевников-берберов, обитающих в африканской пустыне Сахара (откуда, чёрт такой, только адрес взял?). Пусть пишет. Имеет право. Чернилов сейчас в наших писчебумажных магазинах хватает. Хоть упишися весь своим эпистолярным жанром.