Нижник Людмила Александровна, Одесса, Украина.

sliyer@te.net.ua

«Родня»

____________

- Тьфу ты, пакость! Совсем глаза не видят... Ярко-желтая – заграничная… А какая?!  Фонари сзади круглые... Ага!! Она, родимая! Скалайнушка!

  Идентифицировав объект, бабка нырнула назад в щель между киосками и затаилась. Спустя двадцать минут раздался звук заводимого двигателя. Бабуля выглянула украдкой и, мгновенно оценив обстановку, поковыляла по направлению к дороге.

  Дойдя до бордюра и стараясь держаться в тени развесистого каштана, она дождалась, когда машина с ней поравняется, и резко шагнула на проезжую часть, заученным движением выставив перед собой костыль. Изо всех сил стукнув костылем по бамперу машины, заорала белугой и медленно осела на проезжую часть, не прекращая орать ни на секунду.

  Не дав возможности водителю смыться с места происшествия, она вполне сносно расположилась прямо под колесами, а крики перешли в протяжные стоны и причитания:

- Власть давит, цены давят, врачи всю жизнь задавить норовят, еще и прямо перед домом машины давить начали! Ой, людоньки, что ж это делается, а?!!!

  Водитель с перекошенным от страха лицом выскочил из салона, подбежал к бабке, склонился над ней и попытался уговорить не орать так громко.

  Но бабка была из старых, закаленных... казалось, что ее голос крепчает от переносимого страдания...

  Тем временем вокруг них начала собираться публика, охочая до зрелищ, даже если они не предусматривают наличие хлеба.

- Отвез бы в больницу старушку, чего ждешь?

- У, разъездились, накупили тачек дорогущих, уже вокруг ничего не видят!

  Мужик, понимая, что он или пан, или пропал - вытащил бумажник и достал несколько мятых купюр с разными важными американскими дядьками.

  Бабка, оглашая всю улицу своими криками, на этот раз посвященными теме непродажности и неподкупности советских тружеников, деньги взяла и попыталась встать. Водитель услужливо помог ей подняться и спросил, куда ее подвезти. Не переставая охать и причитать о суровой доле пешеходов, котов и пенсионеров, бабка отмахнулась от него и пошкандыбала мимо галдящей толпы в соседнюю подворотню.

  Выждав там несколько минут, отдышавшись и поправив платок на голове, она прошла вглубь двора, нашла знакомую дверь и постучала условным стуком...

  Через сорок минут она уже поворачивала ключ в скважине родной, обитой потрескавшимся дермантином, двери.

- Это я, я, не пужайся! Заждался, внучок? Потерпи, я все принесла: вот доза, вот таблетки и деньги. Намучился, поди?

  Села, глядя на лежащего в углу юношу, скорчившегося в неестественной позе, утерла краешком белого платка уже давно сухие глаза, вздохнула и прошептала:

- Один ты у меня остался, родимый...