* * *

 „Поэзия есть сознание своей правоты“

О.Э.Мандельштам

 

Скажи, от чего у поэта болит

Сердце, в котором стих?

Может быть, сердце поэта таит

Муку тревог своих?

Может быть, сердцу дано угадать

То, чему мозг не внял?

Может быть, сердце стремится сказать

Нечто, что мир не знал?

То сокровенное, что бурлит

В глуби сердечных жил,

Рвётся на волю и страстно вопит

Свой роковой посыл.

Кто не поэт, не поймёт, почему

Стих в себе не запереть,

Даже, когда стих ведёт в тюрьму,

Даже – когда на смерть.

 

 

* * *

Слова стихов… Зачем они приходят

Гудящей беспорядочной толпой?

Слова неугомонно колобродят,

Раскачивая призрачный покой.

 

Я дни и ночи меряю стихами.

Стихи как судьбы. Их не избежать.

Они приходят сложными путями,

Отвергнув благочинность, тишь и гладь.

 

Слова надежды, радости и муки

С пера сбегают в поиске бумаг.

Они, как дети, просятся на руки,

Они терзают, как заклятый враг.

 

Стих защищаю от хулы и сглаза,

Как часовой на вверенном посту.

Держать в неволе не хочу Пегаса,

А, растреножив, отпущу узду.

 

 

СНЕГОПАД

 

Снег идёт, снег идёт, снег идёт…

Как-то странно на сердце метёт,

Словно саваном, снегом одет,

Мир лишился привычных примет,

И со мной то ли в смех, то ли в грех

Что-то странное делает снег.

Почему в эту снежную ночь

Одолеть наважденье  невмочь?     

Что пророчит мне белый покой?

Что должно сотвориться со мной?

Ой, зима, ой, зима, ой, зима!

Снегопад меня сводит с ума.

 

 

 

             * * *

Снежок за шиворот попал.

– Я отомщу тебе, злодейка,

И на пощаду не надейся,

Пока в сугроб не закопал!

 

Какая чудная постель –

Хвоя и снег под старой елью.

И эхо отвечает трелью

На смеха девичьего трель.

 

Всё странно сделалось вокруг:

Её огромные глазища,

Из лап еловых наша крыша

И жар переплетённых рук.

 

Свидетель – солнца круг Ярило,

Да в двадцать градусов мороз,

Обвал девичьих русых кос

И кровь, бушующая в жилах.

 

С тех пор прошло полсотни лет…

Я спрашивал своих друзей,

Как можно повидаться с ней.

Но лишь молчание в ответ.

 

                       _{* * *}

Что делать с женщиной,

Запавшей в моё сердце?

Что сделать, чтобы ей не отвертеться,

Отгородясь моралью, как стеной?

 

Что сделать с женщиной,

Заворожившей сердце,

Чтоб ей хотелось взглядом пересечься

Со мной, вдруг став весёлой и шальной?

 

Что делать с женщиной,

Пронзившей моё сердце?

Что сделать, чтоб ей страстью загореться,

Ещё вчера ей чуждой и смешной ?

 

Что сделать с женщиной,

Взорвавшей моё сердце,

Чтоб обняла, едва успев раздеться,

И радугой взметнулась надо мной?

 

 

* * *

Хрусталь небес в часы закатов вешних,

Зелёная вуаль очнувшихся ветвей…

Мерещится приход существ нездешних,

Негаданно возникших из теней.

 

Вы духи, тролли, эльфы или гномы

Из здешних или неземных миров?

Припомнились забавные фантомы

Из детскихи почти забытых снов.

 

Оставьте ваши милые проказы,

Не надо сказками невесть куда манить.

Я не подвержен колдовскому сглазу,

Покой моей души не возмутить.

 

Как запоздали вы, как запоздали

Синонимы волнительных примет.

Утраченные радость и печали

Не воскресить из тьмы минувших лет.

                                                            

Нет, буря после вашего прихода

Во мне не грянет бешеной волной:

Обретена сердечная свобода

Доселе неоплаченной ценой.

 

А если временами мне приснится

Прелестный облик из далёких лет,

Останусь холоден, как дальняя зарница,

Как глетчер Альп, как звёзд полночных свет.

 

 

 

О ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ

 

Предают лишь друзья и подруги –

это общие, впрочем, места.

Мне б хотелось понять на досуге,

Почему же предали Христа.

 

Начитавшись мифических баек,

Из Евангелий вынес урок:

Так бывает, что друг вызывает

Злобной зависти жгучий комок.

 

И в удовлетворение злобы

Друг иной и сподвижник, как тать,

Из корысти ли, то ли для хобби,                         

Может близкого друга предать.

 

В этом вижу смысл древнего сказа,

И религии дым ни причём.

Потому, избегая экстаза,

Шапки горестно снимем молчком.

 

 

 

НА СТАРОМ ЕВРЕЙСКОМ КЛАДБИЩЕ

Сосна качает головой

И сыплет с лап хвою.

Здесь всё  объято тишиной

И птицы не поют.

 

В последний путь Каддиш прочтён,

Положена плита:

Иврита шрифт – кто погребён,

Давидова звезда.

 

Могил суровые ряды.

Скульптур не ставят тут.

К могилам не несут цветы.

Лишь камни к ним кладут.

 

И если родственник пойдёт

Усопшего почтить,

С собою камней горсть принесёт

К надгробью положить.

 

 

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН

 

Куда катится страна?

Что наступит завтра?

Жизнь обманна и срамна.

Эх, Есенин, пей до дна.

Не вино твоя вина,

А вина – неправда.

 

Жизнь – копейка, ерунда.

В ухарстве лекарство.

Это русская беда:

Выход в пьянке в никуда,

Лишь бы выпасть из гнезда,

Пусть на миг, да в царство.

 

Ведь талант, что кипяток,

Побоку культура.

Если даже дать зарок

Придержать себя чуток,

Всё равно рванёт, дай срок,

Буйная натура.

 

Где граница, где предел?

Не найти ответа.

В суете богемных дел

Как бы круто ни взлетел,

Видимо, один удел

На Руси поэта.

 

Пусть пеняют – наплевать.

Нà сердце кручина:

От неправды не сбежать.      

Коли незачем писать,

Надо эту жизнь кончать.

Вот и вся причина.

 

 

НЕНАВИЖУ ФАШИЗМ

 

Оккупирован Харьков,

А мне нет ещё трёх.

К нам пришли из гестапо:

– Эй, щенок, хенде хох!

Из доноса мы знаем:

Ты еврей, значит, враг.

Мы живьём закопаем

Вас в Дробицкий овраг! *)

Мамка с бабкою**) русские;

Их не тронем, но внук –

(цедит сквозь губы узкие)

– Жид, сполна хватит мук.

Как тут спорить с судьбою?

И чтоб я не орал,

Мне пришедший ногою

В подбородок поддал.

Верьте или не верьте:

Эманация зла

В этот вечер от смерти,

Как ни странно, спасла.

Я ничком без сознанья

В лужу крови упал.

В наступившем молчанье

Офицер приказал,

Чтоб меня рассвете

К ним в ревир***) привели.

Мол, мать с бабкой в ответе…

И фашисты ушли.

Бабка рану зашила.

Мать, квартиру сменив,

Сына благословила,

В дальний путь проводив.

В голове звон и марево.

Санки в стуже звенят –

Бабка ночью из Харькова

Увозила меня.

Где взяла она силы,                                     

Чтоб пройти двести вёрст?                         

Ведь её не сломили

Страх и лютый мороз.

С этих памятных дней

Шрам лица, как печать.

Я еврей. Я – еврей!

С этим мне умирать.

И с времён тех я истово

Повторяю, как гимн:

Ненавижу фашистов,

Ненавижу фашизм!

 _____________________________________________

     *) В Дробицком яре (восточная окраина Харькова) фашисты убили 20 тысяч евреев.

   **) Бабушка Ефросинья Антоновна Бурьянова (1889-1865). Мать Елена Андреевна

          Бурьянова (1913-1985).

***)  Ревир (Revier, нем.) –  полицейский участок.