ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В США.

Деятельность А. Линкольна.

Содержание

 

Введение

Север против Юга. Расстановка сил в начале войны

Булл-Ранское сражение, временный успех южан

Восхождение  главной  “звезды”  Гражданской войны – генерала  Гранта.  Бой у Белмонта

Взятие генералом Грантом фортов Генри и Донелсон

Кампания на Полуостров

Декларация об отмене рабств

Геттисбер

Виксберг

Стратегия главнокомандующего Гранта

Марш Шермана к морю

Перевыборы А. Линкольн

Победа!Марш Шермана продолжается

Завершающие бои

Значение Гражданской войны

 

Введение    

                               

Причины гражданской войны в США, вспыхнувшей в (апреле 1861 г.), слишком  противоречивы и многоплановы, чтобы идти на риск беглого пересказа их. И все же рискнем. Еще до того как (4 июля 1776 г.) североамери­канские колонии Англии, провозгласив независимость, стали самостоятельным государством, на этих землях в основном уже сложилась социальная иерархия с двумя разновидностями - северной и южной. На Юге во главе ее находился состоятельный класс плантаторов (часто - потомков аристократических английских семейств), де­ловым придатком которого были торговцы, осуществляв­шие массу операций, чересчур сложных для белоручек-аристократов и “недостойных” их. Необъятные планта­ции Юга - прежде всего табачные (с конца XVIII в. - хлопковые), а также сахарные, рисовые и всякие дру­гие - обрабатывали негры-рабы, лишенные каких-либо прав.

История негров в Северной Америке сложилась так, что, являясь формально свободными  на Севере, они были, с точки зрения всех белых американцев  существами низшей категории, а для южан - просто предметом домашнего обихода, бессловесными животными, отличавшимися от коров или лошадей, только функциональным применением. “Добропорядоч­ные” же северяне, в среде которых торговцы, а затем и промышленники играли ведущую роль, нимало не забо­тились о том, что происходило с “этими черными” на просторах южных плантаций. Впрочем, на самом Севере рабства не существовало. У части негров там даже были крохотные фермы, порой - лавчонки и мастерские, ко­торые, правда, посещали только негры. Белые же снис­ходительно взирали на это, искренне радуясь своему “демократизму”.  

   Такое положение сохранялось вплоть до начала 20-х годов XIX в., когда в США появились не отдельные противники рабства (это было и прежде), а группы людей все решительнее высказывавших протест против этого института, несовместимого с бурным развитием капитализма в стране и буржуазно-демократической эти­кой. В основном это был трудовой люд Севера и - в меньшей степени - Юга: фермеры, ремесленники, позднее - также промышленные рабочие, лучшая часть интеллигенции. Конечно, такое расслоение в вопросе о рабстве не следует понимать буквально, ибо весьма значительная часть простолюдинов (особенно на Юге) была заражена расистскими предрассудками, основан­ными исключительно на пренебрежении к иному, чер­ному, цвету кожи тех, которым, казалось, навечно суждено было остаться низшей расой на земле Аме­рики.

   Но с этим не желали мириться ни сами негры, ни их белые защитники, которых становилось все больше. Начиная с 20-х годов споры о том, быть или не быть в США рабству, и о других связанных с этим проблемах активно вторгаются в политическую область, становятся предметом бурных обсуждений в конгрессе США, в ас­самблеях практически каждого штата. Еще до начала гражданской войны негритянский вопрос стал причиной многообразных форм борьбы и в переносном и в прямом смысле слова.

   В 50-е годы усилилось нагнетание взрывоопасной об­становки вокруг проблемы рабства. Именно тогда сино­нимом выражения “негритянский вопрос” стали слова “неотвратимый конфликт” - так и по сей день именуют эту проблему историки.

   Дело защиты прав негров на все то, чем пользо­вались белые граждане Соединенных Штатов, пере­стало быть монополией одиночек и небольших групп, получивших название аболиционистов (т. е. упразднителей, ликвидаторов чего-то, в данном случае - раб­ства), объективно став органической частью интересов буржуазии северных штатов, ибо процветавшие на Юге рабство и крупное землевладение сковывали развитие страны по капиталистическому пути. Но плантаторская олигархия Юга не намерена была уступать. Более того, она жаждала распространить рабство и па территории остальных штатов, тем более что кризис рабовладель­ческого плантационного хозяйства к тому времени углу­бился, и в получении новых земель плантаторы видели свое спасение.                         

   Именно поэтому Юг настороженно и даже зло встретил создание в (феврале 1854 г.) республиканской партии, ставшей в те годы выразительницей интересов молодой национальной буржуазии, а также средних и мелких фермеров. Её лидеры вначале остерегались прямо высказываться за отмену рабства, хотя не скрывали антипатии к нему и активно выступали за его ограничение территориями тех штатов, где рабство уже существовало. Конечно, не следует понимать ситуацию тех лет упрощённо: северяне - хорошие, южане - плохие. Представители северной буржуазии объективно решали для себя негритянский вопрос в плане постепенной отмены рабства. Но это отнюдь не означает, что всех их занимали нужды негритянского населения, что они стремились чем-либо ему помочь, кроме формального перевода негров в другую экономическую категорию. Подобно плантаторам, они считали негров недостойными даже минимальных прав, намереваясь предоставить им лишь видимость личной свободы.

   Это в полной мере относилось и к будущему президенту США  А. Линкольну. Между тем взгляды его в ходе войны претерпели сложнейшую эволюцию. Так, в (сентябре 1858 г.), баллотируясь в сенат от штата Иллинойс, Линкольн высказался против предоставления неграм права гражданства и добавил, что каждый конкретный штат имеет право сделать негров гражданами, но если такой вопрос встанет в его родном Иллинойсе, он будет бороться против этого. Иными словами, признавая рабство явлением несправедливым, Линкольн не выступал тогда ни за его административную отмену, ни – тем более – за последующее предоставление неграм избирательных прав.

( В 1860 г.) события стали развиваться с нарастающей быстротой. Ещё в феврале Линкольн, к тому времени уже очевидный лидер республиканской партии, заявил, что правительство США “не может постоянно быть полурабовладельческим и полусвободным” и что полная победа противников рабства или же его сторонников неизбежна. А 6 ноября состоялись президентские выборы, на которых Линкольн голосами 1 866 452 американских граждан был избран президентом и, согласно консти­туции страны, должен был  занять свой пост 4 марта следующего года (позднее этот 4-месячный интервал со­кратили до 2,5 месяцев, до 20 января).

Победа Линкольна и республиканской партии стала для рабовладельцев своеобразным сигналом к началу действий. Еще до выборов общественность Юга, пред­видя подобный их исход, широко обсуждала возможность сецессии (т. е. отделения) южных штатов. Опасаясь этого, Линкольн 30 ноября писал видному поли­тическому деятелю Юга, будущему вице-президенту Конфедерации А. Стефенсу: “Действительно ли населе­ние Юга испытывает опасения, что республиканская администрация намерена прямо или косвенно вмешаться в жизнь его рабов и его самого? Если это так, то хочу заверить Вас... что для подобных опасений нет основа­ний”. Но и провозглашенная республиканцами уме­ренная доктрина - ограничение рабства его прежними территориями - не устраивала рабовладельцев.

По инициативе  губернатора  Южной  Каролины У. Гиста власти южных штатов еще в октябре 1860 г. тайно условились о совместном выходе из состава Союза в случае победы республиканцев. Спустя полтора месяца после выборов, 20 декабря, Южная Каролина первой осуществила сецессию. Законодатели штата, собравшись в его столице Чарлстоне на экстренный конвент, при­няли декрет, где, в частности, заявлялось: “Существую­щий ныне союз между Южной Каролиной и другими штатами под названием „Соединенные Штаты Америки” настоящим расторгается”. Примеру южнокаролинцев. как и было условлено в затеянной Гистом секретной переписке, последовали Миссисипи (9 января 1861 г.), Флорида (10 января), Алабама (II января), Джорджия (19 января), Луизиана (26 января), Техас (1 февраля). Не везде мнение законодателей было единодушным: так, при принятии решения о сецессии Алабамы голоса, поданные “за” и “против”, соотносились как 61 и 39, а в Джорджии - 208 и 89.

   4 февраля представители шести из отделившихся к тому времени семи штатов (делегат от только что от­коловшегося Техаса прибыл лишь 13 февраля) на кон­венте в Монтгомери {штат Алабама); объявили об объединении в рабовладельческую Конфедерацию, президентом которой 9 февраля они выбрали крупного плантатора Джефферсона Дэвиса, бывшего в 1853-1857 гг министром обороны США. 18 февраля Дэвис “официально” вступил в должность. Конвент в Монтгомери, провозгласив себя конгрессом, принял и конституцию (8 февраля временную, а 11 марта - постоянную), “узаконившую” рабство на Юге.

Война надвигалась неотвратимо, и события, ставшие ее началом, уже разворачивались близ Чарлстона. Выйдя из состава Союза, власти Южной Каролины прекра­тили поставку продовольствия федеральному гарнизону в форте Моултри, расположенному на северной стороне прилегавшей к Чарлстону бухты. Фактическое установ­ление блокады и возможность новых осложнений по­будили командующего гарнизоном Моултри, 55-летнего майора Р. Андерсона поздно вечером 26 декабря тайно переправить всех своих людей в стратегически более выгодно расположенный форт Самтер, который нахо­дился на острове посередине бухты, при выходе из нее. Мятежники, только утром обнаружившие “пропажу” гарнизона Андерсона и появление его на Самтере, при­шли в ярость: ведь до этого они рассчитывали на “мир­ную” капитуляцию Севера. Теперь же становилось все яснее: войны не избежать!

А положение в Самтере стало просто отчаянным: запасы продовольствия и питьевой воды (прежде ее доставляли с материка) были на исходе. Еще оставав­шийся в Белом доме президент Дж. Бьюкенен сделал жест, демонстрирующий его готовность помочь людям Андерсона: 9 января в бухту Чарлстона вошел большой пассажирский пароход “Звезда Запада”, на котором было продовольствие для Самтера и около 200 солдат для усиления его гарнизона. Но когда батарея мятеж­ников из форта в Куммингс-Пойнте дала по совершенно безоружному пароходу несколько залпов, он развернулся и уплыл. Андерсон, видевший эту сцену со стен Самтера, запретил канонирам поддержать “Звезду Запада” огнем: у него была инструкция министра обороны Дж. Флойда (тот тайно симпатизировал мятежникам и в последние недели своего министерства отправил на Дальний Запад 15 тыс. солдат федеральной армии из имевшихся тогда у Союза 16 367, фактически выведя этим их из строя) “избегать любой акции, которая повела бы к ненужному провоцированию агрессии".

Время шло, и близился день, когда новоизбранный президент Линкольн должен был занять кабинет в Белом доме. 11 февраля он выехал в Вашингтон из столицы Иллинойса Спрингфилда, где жил до этого. По пути Линкольн останавливался в ряде городов, выступая с речами, что должно было способствовать и укреплению его популярности, и разъяснению позиции будущей ад­министрации по поводу положения в стране. Вскоре он прибыл в Вашингтон.

4 марта, невзирая на мольбы руководителей службы безопасности (у них были серьезные основания опасаться попыток покушения), Линкольн поднялся на трибуну перед недостроенным зданием Капитолия и — теперь уже в качестве президента — произнес небольшую речь. Президент призвал южан к примирению, сказав: “Мы не враги, но друзья. Мы не должны быть врагами”. Он заверил южные штаты, что все опасения по поводу возможной угрозы их собственности (каковой считались и негры-рабы) и безопасности со стороны новой адми­нистрации напрасны. Линкольн особо подчеркнул, что разделение США на два государства противоестественно и эти новые образования, Союз и Конфедерация, не могут быть долговременными.

Речь президента уже ничего не могла изменить, но газеты Юга опубликовали ее, с удивлением обратив внимание на блестящий ораторский стиль Линкольна и особенно выделив следующие слова: “В ваших, а не в моих руках, мои недовольные соотечественники, важ­ный вопрос о гражданской войне. Наше правительство не собирается нападать на вас. У вас не возникнет ни­каких конфликтов, если вы сами не станете агрессорами. Вы не давали клятвы Господу уничтожить это прави­тельство, а я даю, и самую священную, - сохранить, защитить и оборонить его” .

Нового президента сразу же ввели во все детали сложнейшей ситуации с Самтером. 9 марта на встрече со своим кабинетом Линкольн предложил министрам обсудить положение и найти оптимальное решение. Не­которые министры советовали эвакуировать форт ввиду невозможности его защиты, другие же, ссылаясь на то, что, по донесениям Андерсона, в Самтере еще оставалась провизия на 28 дней, предлагали до истечения этого срока не поднимать вопрос об эвакуации. Не занял тогда Решительной позиции и сам президент. Опасаясь чем-либо спровоцировать мятежников на открытие военных действий, он в конце марта распорядился направить в Самтер небольшую флотилию под командованием Г. Фокса, но не для снятия блокады, а всего лишь для пополнения складов форта запасами продовольствия. Все еще стремясь соблюдать формальные приличия, Линкольн 6 апреля послал губернатору Южной Каро­лины Ф. Пикенсу уведомление о предстоящей операции и ее чисто мирных целях.

             

              Север против Юга. Расстановка сил в начале войны

12 апреля 1861 года форт “Самтер” на Атлантическом побережье США неожиданно подвергся мощному ар­тиллерийскому обстрелу. По нему били пушки форта “Джексон”, находившегося на противоположном бере­гу пролива, и три батареи полевой артиллерии. Обст­рел продолжался более суток. На территории форта “Самтер” начались пожары, была выведена из строя часть артиллерии.

В полдень 14 апреля под бой барабанов в форте “Самтер” был спущен звездно-полосатый флаг Соеди­ненных Штатов, гарнизон посажен в шлюпки и отправ­лен на берег, а сам форт со всеми его мощными ук­реплениями и почти сотней исправных пушек перешел в руки неприятеля.

Так началась война, вошедшая в историю под на­званием гражданской войны в США, или войны Севе­ра против Юга. Она продолжалась четыре года и была одной из самых кровопролитных войн в истории Аме­рики. Война сыграла весьма важную роль в полити­ческой жизни этой страны. В целом первые три месяцы войны (до середины июля), обычно “пробегаемые” исследователями как этап якобы малозначительный, при внимательном рассмотре­нии оказываются интереснейшим периодом, в сумбуре и хаосе которого, в постоянно возникающих и рушащихся планах, надеждах и начинаниях все могло бы повер­нуться по-другому, пойти иным путем.

Когда в первые дни президентства Линкольн по­стоянно обращался к министрам, сенаторам и другим видным лицам с просьбой “что-нибудь предложить”, он нередко слышал в ответ нелепости. Впрочем, были и раз­умные предложения. Например, главнокомандующий У. Скотт в письмах генералу Дж. Макклеллану от 3 и 21 мая, еще не подозревая, что обращается к своему преемнику, сформулировал так называемый план “Ана­конда”. Этот план предполагал создание сети кордонов по линии реки Огайо и наступление 60-тысячной армии северян вниз по течению Миссисипи. В совокупности с морской блокадой это привело бы, как полагал Скотт, к постепенному сдавливанию и “удушению” Конфедера­ции. План “Анаконда”, пожалуй, излишне резко крити­куется в историографии, на деле же изъяны кроются не столько в нем, сколько в отсутствии у Севера сил для таких операций в начале войны.

Тем временем неизбежность, неотвратимость жесто­ких, кровопролитных боев становилась все очевиднее.

К началу войны на Севере проживали 22 млн человек на Юге - лишь 9 млн, из них 3,5 млн составляли негры-рабы. Значительным было и экономическое превосходстве Севера, хотя в известной степени оно было связано с доходами от сельскохозяйственной продукции Юга (про мышленность в южных штатах практически отсутствовала). Тем не менее Юг, объективно более слабая сторона, с первых же дней войны повел себя крайне воинственно, его представители на всех уровнях высказыва­лись в категорическом и непримиримом тоне. Южане явно готовились драться не на жизнь, а на смерть, драться до победы, под которой более решительные из них понимали военный разгром Севера, а остальные - “всего лишь” жесткую оборону границ Конфедерации, чтобы северяне ничем не могли нарушить ее политическую и социально-экономическую структуру.

И напротив: Север, резонно чувствовавший себя более сильным, уверенный в казавшихся ему неисчерпаемыми ресурсах, не торопился в бой, наивно считая, что победа гарантирована ему и так. Да и неясная перспектива ка­кого-то (они еще и представить не могли, какого именно!) числа жертв и разрушений, крупных материальных за­трат не вдохновляла деловых, экономных северян на не­медленную драку. Что ж, определенные основания для такой беспечности у северян были, возможно даже в большей степени, чем это принято считать. По мнению большинства исследователей, лучшая и преобладающая часть американского офицерства сразу же после сецессии уволилась из армии и отправилась в родные южные штаты. Цифры говорят об обратном: из 1108 офицеров, состоявших в армии США на начало 1861 г., лишь 313 (чуть более 28%) подали в отставку и затем вступили в различные армии Юга. Практически все они были южанами и не без определенной логики заявляли, что никто не заставит их воевать против родного штата.  Итак, реальное соотношение налицо: 795 офицеров остались на Севере.

Миф о том, что чуть ли не все федеральные офицеры “сбежали” на Юг, отчасти был порожден отдельными яркими примерами такого рода. Главный из них связан с биографией самого известного генерала Конфедерации уроженца Виргинии Роберта Ли. В начале 1861 г. он выступил против сецессии южных штатов. В то время полковник Ли временно командовал Техасским округом. После сецессии Техаса (1 февраля) он покинул этот пост и уехал к семье в Арлингтон на границе Вирпшии и федерального столичного округа Колумбия. 28 марта Линкольн назначил Ли командиром 1-го кавалерийского полка регулярных войск, а 18 апреля главнокомандую­щий Скотт пригласил Ли к себе и предложил занять его пост. Скотт пояснил, что сам он уже стар и боится не справиться со сложнейшими задачами военного времени. Но Ли отказался, а уже 22 апреля губернатор Виргинии Летчер предложил ему командовать всеми вооруженными силами штата в звании генерал-майора. Ли согласился.

В те апрельские дни время надежд и иллюзий для обеих сторон подходило к концу. Страшная, жестокая война, о которой, как говорят сами американцы, помнят даже грудные дети, родившиеся много десятилетий спустя, уже стучалась в ворота страны, провозгласившей себя самой демократической, самой свободной, самой про­цветающей на земле, не интересуясь, что думают об этом другие нации. И вот теперь самонадеянные соотечест­венники сходились лицом к лицу на полях сражений, чтобы огнем орудий и винтовок устроить кровавую про­верку всем этим лозунгам, в неоспоримости которых американцы до тех пор не сомневались.

 

Булл-Ранское сражение, временный успех южан

Вечером 20 июля около 65 тыс. американцев, разделенных на две враждебные армии, стояли у речушки Булл-Ран, готовые начать первое в этой войне (и в аме­риканской истории!) братоубийственное сражение в столь неслыханных масштабах. Оно получило имя от малень­кой речки, на берегах которой развернулось, хотя оте­чественные историки с давних пор упорно именуют его сражением у Манассаса. Так когда-то назвала его пресса мятежников, но со временем в США утвердился “север­ный” вариант, и конечно же логичнее и нам именовать его так. Булл-Ранское сражение в значительной степени определило дальнейший ход войны примерно до осени 1862 г.

В 2 часа ночи солдат ударной группы разбудили и отправили в обходный 12-мильный марш, который вы­вел бы их в тыл Борегара. Одновременно Макдоуэлл пла­нировал прямой удар двумя другими группами по камен­ному мосту через Булл-Ран, а также к югу от Сентер-вилла, где по мнению генерала, противник ожидал глав­ного удара.

С рассветом обходная группа из двух дивизий во главе с Макдоуэллом, миновав не защищенный против­ником брод Садли-Спрингс, перешла речку и вскоре ока­залась в тылу левого фланга южан. Но “марш-бросок” занял больше времени, чем предполагалось: новобранцы быстро устали и шли все медленнее, к тому же в дороге многие съели свои пайки и время от времени разбреда­лись по окрестным полям и лесам в поисках ягод и гри­бов. В результате атаку удалось начать только около 10 часов утра. Тем не менее она оказалась успешной: не ожидавшие от северян такой прыти, мятежники дрог­нули и стали отступать почти сразу же. Не столь удачно развивалась атака через каменный мост, но и там северяне теснили противника. Счастливый Макдоуэля, несколько опережая события, приказал отправить в Вашингтон телеграмму о “победе”.

А Борегар из-за отдаленности левого фланга не сразу узнал об атаке на него. Лишь когда оборона Эванса и Бэртоу уже трещала по всем швам, он распорядился атаковать левый фланг северян и ворваться в Сентервилл. Но из-за нерасторопности штаба (это как бич преследо­вало в ходе войны обе стороны - штабы работали из рук гон плохо) приказ Борегара был передан командиру со­ответствующей дивизии с опозданием, когда ситуация ос­ложнилась для южан еще больше. Их подвергшийся удару левый фланг был смят и едва ли не полностью перемешался с центром! Прискакавший к месту надви­гавшейся катастрофы Борегар бросил наперерез наступ­лению северян резервную бригаду Томаса Джэксона из Виргинии, которой удалось остановить мощный натиск. Это помогло обрести уверенность и другим частям мя­тежников, впавшим было в панику. Генерал Б. Би ска­кал, преграждая дорогу беглецам, и кричал: “Стойте! Стойте! Посмотрите на бригаду Джэксона! Она стоит здесь, как каменная стена!” (Джэксону суждено было погибнуть около двух лет спустя, и все это время он носил прозвище Каменная Стена, не раз оправдывая его стойкой обороной или сокрушительным натиском.)

Бегущие стали останавливаться, возвращаться назад, а северяне бросали в бой все новые силы. Вот пошла в атаку бригада полковника Уильяма Шермана, будущего героя войны; за это сражение ему вскоре присвоили зва­ние бригадного генерала. Но в целом к тому времени, примерно к 2 часам дня, наступление уже выдыхалось. Многие солдаты находились на ногах по 12 часов, они устали во время обходного марша, от отчаянного боя, да и патроны были на исходе. То здесь, то там солдаты стояли группами, “отдыхая” от боя, а некоторые даже ложились на траву. Другие занялись откровенным маро­дерством: снимали с убитых южан в качестве “сувени­ров” ремни, кокарды, вытаскивали из их карманов деньги и разные безделушки. Любопытно, что никто из совре­менников булл-ранского сражения толком не мог вспом­нить, что же происходило на этой стадии боя. Из их противоречивых свидетельств встает картина некоего хаоса: в одном месте северяне продолжали натиск, в дру­гом уже успешно атаковали мятежники, в ряде мест из-за отсутствия патронов завязалась рукопашная. Не­сколько раз из рук в руки переходило небольшое плато, где стояли два домика, в одном из которых жил свобод­ный негр (редкость для Виргинии тех лет) Дж. Робинсон, а в другом — пожилая белая вдова Дж. Генри. По­степенно сила натиска северян иссякла окончательно а мятежники сопротивлялись все ожесточеннее и, пере­ходя в контратаки, отвоевывали одну позицию за другой. Обозначился явный перелом.

И наступила развязка! Бригада Кэрби-Смита, получив еще накануне приказ Джонстона немедленно прибыть к Манассасу (“спектакль” для доверчивого Паттерсона был уже ни к чему), примерно в 3 часа дня выгрузилась на этой железнодорожной станции и сразу же ринулась в бой. С особым ожесточением шел в атаку полк луизиан-ских “тигров” (жители почти всех американских штатов и в наши дни любят именовать себя не “виргинец”, “ка-лифорниец” и т.д., а традиционными именами-тотемами; в частности, в Луизиане такой тотем - тигр), смявший левый фланг северян, который бросился удирать к Сентервиллу. Затем бригада Джубала Эрли нанесла выбивав­шимся из последних сил северянам еще один удар. Этого новобранцы Ирвина Макдоуэлла уже не смогли выдер­жать.

Началось повальное бегство, особенно на центральном участке сражения. Вот эта, завершающая, часть битвы описана современниками с редким единодушием. Майор-северянин Э. Смолл писал: “Макдоуэлл делал отчаянные попытки создать новую линию обороны... но эти по­пытки были бесплодными... Мы так устали, что не могли покинуть поле сражения с той же скоростью, с какой пришли на него. Солдаты вокруг меня едва та­щились и тяжело дышали”. Лейтенант из 57-го нью-йоркского пехотного полка Дж. Фэвилл даже по проше­ствии нескольких дней в смятении писал в дневнике: “Все было в спешке и смятении, дороги были забиты фургонами и орудийными батареями, а по обе стороны от них растекались солдаты, постепенно теряя всякое подобие войска и на глазах впадая в безрассудство. Не было ни арьергарда, ни иных образований для сдержива­ния противника, и если бы он действительно появился, то всех нас без труда захватили бы в плен”. И подобных свидетельств можно привести десятки.

Разгром армии Макдоуэлла мог бы быть полным (ей угрожало и массовое пленение), если бы но стойкость и мужество двух единственных регулярных частей у се­верян в этом сражении - пехотного батальона Сайкса и кавалерии Палмера. Именно они ненадолго задержали натиск южан и дали возможность отступавшим относи­тельно безболезненно покинуть поле боя. Впрочем, и мя­тежники были слишком измотаны труднейшим боем, чтобы так уж рьяно преследовать беглецов. Лишь кава­лерия Стюарта сделала такую попытку, но удовольство­валась лишь тем, что отогнала следом за умчавшейся вдаль дрожавшей от страха толпой новобранцев части Сайкса и Палмера.

Немало сражений было впереди, и число павших в них заставляет американцев содрогаться и сейчас. На этом фоне потери сторон в битве у Булл-Рана почти не воспринимаются, и сама она кажется чуть ли не бес­кровной. Но тогда, в июле 1861 г., сообщения об этих потерях потрясли всю страну. Северяне потеряли 2645 че­ловек, в том числе 418 убитыми, 1011 ранеными и 1216 пропавшими без вести (в подавляющем большинстве они оказались в плену, хотя кое-кто попросту удрал куда глаза глядят). Войско Борегара и Джонстона потеряло 1981 человека, в том числе 387 убитыми и 1582 ране­ными. Северяне даже ухитрились в суматохе отступле­ния довести с собой до Вашингтона 12 пленных, которых в начальной, успешной для войск Союза, фазе сражения было гораздо больше, но почти всех их бросили при отступлении вместе с орудиями, обозами и даже ране­ными - все спасали собственные жизни. По заверению Джонстона, южане захватили при Булл-Ране (точнее было бы сказать: северяне бросили) около 5 тыс. винто­вок, 500 тыс. патронов, 28 орудий и проч.

 

Бой 7 ноября у Белмонта не вошел в число главных сражений гражданской войны, но для понимания психо­логии солдат-северян и становления самого Гранта как полководца он имеет крайне важное значение. Грант проявил в нем неожиданные для человека, имевшего опыт лишь мексиканской кампании 15-летней давности вы­держку, находчивость и героизм. Неплохо показали себя в начале боя и его войска. Но что же случилось потом?

Попытаемся представить себе “среднюю” психологию солдата-северянина в начале войны. В первые ее не­дели - поверхностное, “облегченное” отношение к собы­тиям, наивная вера в непременную победу Севера. За­тем - жестокое отрезвление в боях у Булл-Рана, у ручья Уилсон и утеса Боллс, а следом - общее уныние, неуве­ренность в будущем. И вдруг - успех у Белмонта: сол­даты впервые видят, как хваленые мятежники бегут от них! Уныние мгновенно сменяется прежними высоко­мерием, беспечностью, пренебрежением к повергну­тому противнику. И вот уже победители сидят на земле прямо в лагере южан, теперь это их лагерь, они празд­нуют победу, а рядом сбились в кучу несколько сот жал­ких джонни, взятых в плен. Но их никто не охраняет - куда им деваться! - а на лужайке кто-то, размахивая от упоения победой руками, уже произносит хвастливые речи, из опустевших палаток мятежников выволакивают все, что попадается под руку: там и еды вдоволь, и от­личная бумага для писем, и фляжки с виски.

Увидев, что солдаты прекратили наступление и начали грабить лагерь противника, Грант бросился туда и при­казал немедленно поджечь палатки, чтобы прекратить победное пиршество и заставить солдат преследовать про­тивника. Но в это время из расположенного неподалеку Колумбуса ударила артиллерия мятежников. Одновре­менно убежавшие не так уж далеко южане, приведя свои части в порядок, атаковали только что брошенный ими лагерь. Срочно присланные им на помощь подкрепления из Колумбуса поддержали атаку. Северян отрезали от реки и теснили к лесу, чтобы там окружить и перебить Но Грант с помощью офицеров сумел навести порядок среди впавших в панику войск и бросил их в контратаку.

Вскоре северянам удалось прорвать кольцо против­ника и выйти к Миссисипи, откуда несколько слабеньких орудий с ожидавших их судов кое-как пытались поддер­жать солдат Гранта огнем. Сам Грант отступал в числе последних, под ним убили лошадь, и мятежники едва не схватили его. Но все обошлось, и уже к вечеру суда воз­вратились в Кейро. Северяне потеряли в бою при Бел-монте в общей сложности 607 человек, мятежники - 642. Взятых северянами в начале сражения пленных; разумеется, привилось бросить при отступлении, а с ними потери противника были бы значительно больше.

Взятие генералом Грантом фортов Генри и Донелсон

 В де­кабре 1861 г. Грант просил у коммандующего Миссурийским округом Хэллека разрешения ата­ковать позиции мятежников в междуречье Теннесси и Камберленда, но получил отказ. Только с помощью ком­модора Эндрю Фута, командующего эскадрой северян в верхнем течении Миссисипи, Гранту удалось “уломать” Хэллека. Вместе с Футом Грант намеревался атаковать два мощных форта южан - Генри (на реке Теннесси) и Донелсон (на реке Камберленд). Эти форты были свое­образной “связкой” между названными реками, впадав­шими в Миссисипи на близком расстоянии друг от друга, и служили прочным барьером против проникновения се­верян в центральную часть штата Теннесси. Занятие их было бы серьезным ударом по положению мятежников на западном фронте в целом.

Итак, 2 февраля 1862 г., погрузив на суда сильную экспедиционную группу численностью в 17 тыс. человек, Грант направился к форту Генри в сопровождении семи канонерок Фута. Высадившись милях в восьми выше форта, северяне двинулись к нему и неожиданно для себя обнаружили по пути еще один - форт Хейман. Рас­положенный на высоком берегу, он полностью контроли­ровал подходы к Генри. Несмотря на трудность продви­жения (местность вокруг была заболоченной, а в сухих местах путь преграждало множество поваленных де­ревьев), северяне при поддержке орудий канонерок мощно атаковали оба форта и после недолгого боя заняли их. Но комендант форта Генри Л. Тилгмэн сумел орга­низовать отход основных сил (точное число мятежников в гарнизоне форта неизвестно, называются противоречи­вые цифры, наиболее реальной из которых представля­ется 2,5 тыс. человек) в соседний форт Донелсон и только после этого сдался Гранту во главе 80 артиллери­стов и 16 пациентов плавучей баржи-госпиталя. При перестрелке были убиты 11 мятежников, а среди солдат Гранта потерь вообще не было. Правда, во время штурма снаряд мятежников попал прямо в паровой котел кано­нерки “Эссекс”, которая тут же взорвалась, при этом 11 матросов погибли, еще 5 утонули и 31 был ранен. В руки северян попал арсенал с орудиями и боеприпа­сами, а также крепостные орудия форта.

6 февраля, когда был взят форт Генри, в известном смысле стало переломной датой и для судеб западного фронта, который до этого считался второстепенным, вспо­могательным, и для судьбы самого Гранта, став первой вехой в истории его многочисленных побед. Американ­ский историк Дж. Роупс писал: “Воздействие взятия форта Генри на население всей страны - как Севера, так и Юга - были поразительным. Это свершилось столь внезапно и столь неожиданно, что дух северян поднялся сверх всех пределов, южане же, соответственно в депрессию”.Но сам Грант считал свою первую победу скромной, тем более что основные силы против­ника сумели ускользнуть от него. Он твердо решил безотлагательно атаковать форт Донелсон и захватить его.

Перед тем как двинуться на Донелсон, Грант впер­вые применил своеобразный “прием”, к которому обра­тится еще не раз. Предполагая, что Хэллек может за­претить ему опасную атаку на Донелсон, Грант отправил ему следующую телеграмму: “Я возьму и уничтожу форт Донелсон 8-го числа, после чего вернусь в форт Генри”. Отправив ее, Грант распорядился повредить телеграф­ную связь, с тем чтобы командующий не смог помешать ему провести операцию.

Правда, взять форт Донелсон именно 8 февраля, как планировал Грант, ему не удалось. Он еще только со­бирался выступить в поход, когда в ночь на 7-е хлынул невиданный ливень, продолжавшийся без перерыва почти трое суток. Лишь после этого начался поход, ибо ранее провести по превратившимся в вязкую жижу дорогам не только артиллерию и обозы, но даже войска было практически невозможно. 14 февраля, добравшись нако­нец до Донелсона, части Гранта начали штурм при под­держке все тех же канонерок Фута. Мятежники (вместе с прибежавшими из форта Генри их было более 20 тыс. че­ловек) защищались отчаянно, а утром 15 февраля даже провели мощную вылазку за стены форта. Смяв диви­зию Дж. Макклернанда и захватив при этом до 300 плен­ных и несколько орудий, южане продолжали натиск.

Немедленно кинувшись к месту боя, Грант приказал дивизии Л. Уоллеса “заткнуть” прорыв, и кое-как это удалось сделать. Подчиненные уговаривали Гранта от­вести войска и “обдумать ситуацию”. Но тут генерал, за­метив двоих только что захваченных в плен мятежников с увесистой поклажей за спиной, приказал посмотреть, что у них там. Мешки, как выяснилось, были набиты сухарями и кусками бекона. Грант понял, что южане в отчаянной попытке спастись хотели вырваться из форта и бежать - потому-то солдатам и раздали рационы для длительного марша. Из этого следовало, что против­ника необходимо “дожать”, не давая ему передышки. Грант бросил на помощь Уоллесу и понемногу приходив­шему в себя Макклернанду еще и дивизию Ч. Смита.

Общими усилиями северяне не только блокировали все попытки мятежников вырваться из форта, но и загнали их назад, за крепостные стены. К темноте сражение утихло.

Перепуганные командиры гарнизона собрались на военный совет. Формально во главе обороны Донелсона стоял генерал Дж. Флойд (напомним: это он был минист­ром обороны в администрации Дж. Бьюкенена до 29 де­кабря 1860 г., когда сбежал на Юг, предварительно успев переправить туда множество винтовок, патронов и даже орудий), который, не без оснований опасаясь, что севе­ряне казнят его за измену, еще днем удрал из форта, перепоручив командование генералу Г. Пиллоу. А тому тоже не хотелось попадать в руки северян, так что и он последовал за Флойдом, которому, кстати, удалось “прихватить” с собой до 3 тыс. отборных виргинских войск. В итоге во главе гарнизона оказался генерал Си-мон Боливар Букнер, с которым, между прочим, Грант когда-то учился в Вест-Пойнте. а затем воевал в Мексике.

Грант, которому впервые пришлось принимать  сдачу столь крупного войска, обратился за советом к 55-летнему генералу Ч. Смиту, и тот коротко сказал: “Никаких условий про­клятые мятежники не заслужили” После этого Грант написал послание Букнеру, вскоре ставшее знаменитым и не раз затем использовавшееся генералами Севера как образец в схожих ситуациях. “Не может быть принято никаких условий, — писал он, — кроме безоговорочной и немедленной капитуляции. Я намерен безотлагательно атаковать Ваши укрепления” Удрученному такой “неблагодарностью” Букнеру ничего не оставалось, как ответить, что обстоятельства принуждают его “принять те неблагородными нерыцарские условия, которые Вы предложили” .

Так родился термин “безоговорочная капитуляция”, который был возрожден в годы второй мировой воины. Правда, военный корреспондент Севера Ч. Коффин писал в одном из репортажей, что “авторство” следует отдать коммодору Футу, употребившему этот термин ровно на 10 дней раньше, принимая капитуляцию Тилгмэна, ко­менданта форта Генри. Но большинство исследователей игнорируют это свидетельство, которое никто, кроме са мого Коффина, не подтвердил. Более того, слова “безого ворочная капитуляция” закрепились за Грантом в каче стве прозвища, хотя произносились при этом только пер­вые буквы, “и8”, которые в английском языке полностью соответствовали инициалам генерала. Они совпадают, как вы уже обратили внимание, и с названием страны, так что Гранта еще называли (если говорить о русском экви­валенте) “американский Грант”.

В тот же день, 16 февраля, состоялась церемония сдачи гарнизона Донелсона. Северяне зафиксировали 14623 пленных, но, судя по ряду свидетельств, их было на 2—3 тыс. больше. В любом случае цифра была по тем временам неслыханная; напомним, что ровно за 10 меся­цев до этого, к началу войны, численность всей феде­ральной армии составляла 16367 человек! Рассказывают, что Грант в момент, когда южане во главе с его давним кредитором вышли из форта и стали складывать оружие к ногам победителей, подошел к Букнеру и протянул ему кошелек с занятой когда-то суммой.

Трудно передать, что творилось на Севере в те дни. Газеты выходили с огромными заголовками типа “Враг отступает!”, “Блестящий результат!”, “Полная победа!”, счастливые мальчишки-продавцы сновали по улицам Нью-Йорка, Филадельфии, Чикаго, Вашингтона, Бостона, наперебой выкрикивая эти заголовки, люди на улицах пели, плясали, повсюду возникали стихийные митинги и шествия... А Юг погрузился в траур: за минуту до полу­чения сообщения о сдаче Донелсона почти со всем гар­низоном никому и в голову не могло прийти, что такое возможно. Именно в те дни Грант стал кумиром Севера и грозой Юга.

В марте 1862 г. возобновились и постепенно вновь вышли на первый план военные действия в Виргинии, куда мы и вернемся.

Кампания на Полуострове

 Генерал Макклеллан всю осень, а затем зиму готовил свою армию к “сокрушительному удару”. Стараясь сохранять спокойствие, Линкольн периодически напоминал “Маку” о необходимости активных действий. Об ответах генерала на такие призывы мы уже писали. В итоге  Потомакская армия (к началу 1862 г. ее численность дошла до 170 тыс. человек!) стояла у ворот Юга, защи­щаемых куда меньшими силами, и не двигалась с места. Но вина в этом, разумеется, лежала не на армии, а на командующем.

Однако терпение Линкольна было не беспредельно. Выведенный медлительностью “Наполеона” из себя, он 27 января 1862 г. издал военный приказ № 1 (по кон­ституции США президент в военное время автомати­чески становится главнокомандующим, хотя Линкольн справедливо считал, что этот пост должен занимать про­фессионал), которым Макклеллану предписывалось на­чать наступление в Виргинию не позднее 22 февраля— в день рождения Джорджа Вашингтона, чтимый в США наравне с главными национальными праздниками. Гене­ралу пришлось спешно готовить план наступления. Ло­гика подсказывала, что основным объектом атаки должен стать Ричмонд, но как лучше подобраться к нему? Гене­ралу было предложено два варианта: по суше, через пе­чально памятный Манассас, или же морским путем, перевезя на судах Потомакскую армию к низовьям реки Джемс, где северяне с начала войны удерживали мощный форт Монро. В неприемлемости первого варианта Мак­клеллан с Пинкертоном уже отчасти сумели убедить страну.

Поэтому Макклеллан склонился ко второму варианту, передав о своем намерении Линкольну и новому ми­нистру обороны Эдвину Стэнтону, сменившему на этом посту 13 января Симона Камерона (того Линкольн снял за ряд несуразных поступков и отправил посланником в Санкт-Петербург). Попутно отметим, что Макклеллан сразу же невзлюбил Стэнтона, интригуя против него так же активно и изощренно, как совсем недавно против генерала Скотта. Позднее, в мае 1862 г., Макклеллан писал жене о Стэнтоне: “Думаю, что он самый отъявлен­ный негодяй, которого  когда-либо встречал, либо слы­шал и читал о таковым” Но “отъявленный негодяй”, в личности которого, впрочем, много неясного (в част­ности, по некоторым данным, он даже был причастен к заговору, приведшему к убийству Линкольна в апреле 1865 г. довольно быстро разобрался в “тактике” Макклеллана и вместе с Линкольном постоянно “подстеги­вал” генерала к более решительным действиям, впрочем, без особого успеха.

На предложение Макклеллана о крупномасштабном десанте в форт Монро Линкольн ответил замечанием, характеризующим его как профессионального стратега, хотя он прежде не сталкивался с военным делом. Лин­кольн спросил Макклеллана, не окончится ли его затея катастрофой: ведь, по заверениям генерала, в районе Булл-Рана стояла примерно 120-тысячная армия мятеж­ников, и было бы легкомысленно оставлять ее наедине с беззащитным Вашингтоном. Действительно, история войн, и в частности гражданской войны в США, убеди­тельно доказывает, что объектом удара (если речь идет не о конкретном случае, а о постоянной стратегической цели) должен быть не какой-либо - независимо от сте­пени его важности - географический пункт, а основные силы противника.

В ответ Макклеллан засыпал президента и Стэнтона множеством доводов, аргументов, цифр, и в итоге его план (морская операция) был одобрен. Линкольн, правда, поставил обязательное условие: у столицы должна ос­таться определенная часть Потомакской армии (конкрет­ное число войск не называлось) на случай попытки мятежников атаковать ее. “Наполеон” немедленно возразил что в таком случае он не успеет подготовить “ослаблен­ную” армию к 22 февраля, и выговорил себе неопреде­ленный срок для “дополнительной” подготовки.

Затем произошла примечательная история. Поскольку Макклеллан явно не собирался трогаться с места. Лин­кольн 8 марта потребовал, чтобы операция была начата не позднее 18 марта. Но уже на следующий день, 9 марта, армия Дж. Джонстона неожиданно... ушла с позиций у Булл-Рана и, перейдя реку Джемс, располо­жилась на ее южном берегу. Как стало известно позднее, разведка мятежников узнала о плане Макклеллана, а их командование заранее блокировало возможные пути атак из форта Монро. Интересно, что при торжественном вступлении частей Потомакской армии в пустые тран­шеи, оставленные накануне противником, обнаружилось несоответствие размеров бывшего лагеря южан тому числу их войск, которое постоянно называл Макклеллан. Несложные подсчеты показали, что там находилось при­мерно 45-50 тыс. человек. И тогда президент снял Мак­клеллана с поста главнокомандующего 11 марта, правда, мотивировав это тем, что в связи со сложной операцией в тылу противника генерал не может занимать одновременно и свой бывший пост, так как главнокоман­дующий должен находиться в Вашингтоне и координи­ровать действия всех вооруженных сил Союза.

В эти же дни произошло еще одно событие, вначале повергшее Север в панику, но в считанные часы обернув­шееся бурной радостью. 8 марта эрзац-броненосец южан “Виргиния” ^захватив годом раньше на верфи г. Нор­фолка фрегат северян “Мерримак” и переименовав его, мятежники обшили корпус судна толстым листовым же­лезом} атаковал флотилию северян, стоявшую на Хэмптонском рейде, в устье реки Джемс, и нанес ей серьезней­ший урон. Казалось что бронированное чудовище вот-вот прорвется в русло Потомака и появится у стен Вашинг­тона. Однако уже на следующий день, 9 марта, “Виргинию” атаковало маленькое, юркое судно северян “Мони­тор”, также обшитое железом, но по конструкции являвшееся шагом вперед, ставшее, по сути дела, прообразом цельнометаллических броненосцев. Повредив гигант, “Монитор” вынудил его отступить. Не исключено, что и этот эпизод стал одной из причин смещения Макклел­лана, так как до спасительного появления “Монитора” положение в течение нескольких часов выглядело весьма угрожающим, а “Наполеон” явно не  был готов отстоят столицу.

После бесконечных проволочет Макклеллан 17 марта начал погрузку своих войск на суда, чтобы затем вы садиться на небольшом Виргинском полуострове (американцы, говоря об этой войне, именуют его просто Полу­островом, так поступим и мы) в междуречье Джемса и Йорка. Остается загадкой, каким образом Макклеллан, по образованию военный инженер, мог пойти на столь безрассудный шаг: на этом узком пятачке Потомакская армия, лишившись возможности маневра (слева. и справа были реки, позади - Атлантика, а впереди - мощная виргинская армия), оказывалась в ловушке, в которую явилась добровольно.

Все, что произошло дальше с Потомакской армией на Полуострове, представляет интерес лишь как наглядная иллюстрация к нелепым и сумбурным действиям многих командующих Севера, особенно на начальном этапе войны. После сложного “круиза” части Потомакской ар мии в начале апреля стали высаживаться в форте Монр( и занимать стратегически безнадежные позиции на Полу острове, с которых самонадеянный Макклеллан соби­рался атаковать сверхукрепленный Ричмонд. Именно там 4 апреля он получил необычно резкую телеграмму от Линкольна, в которой президент сообщал, что, поскольку Макклеллан не выполнил данных ему указаний по за­щите Вашингтона, то он, Линкольн, своей властью глав­нокомандующего задержал в Александрии уже готовый к отправке корпус Макдоуэлла и направил его в район Манассаса.

Этот шаг президента был вызван не только наруше­нием данного Макклелланом обещания, но и малоприят­ным для Союза изменением военной ситуации в Долине напомним, что так именуется долина реки Шенандоа). где армия генерала-северянина Натаниэла Бэнкса не­сколько раз была разбита меньшими по численности ча­стями энергичного и решительного Джэксона Каменная Стена. Особенно чувствительным для северян было по­ражение у Кэрнстауна 1(23 марта), после получения из­вестия о котором Линкольн и распорядился изъять из Потомакской армии свыше 30 тыс. человек, чтобы раз­местить их на пути возможного наступления мятежников на Вашингтон. Зная об умелом, стремительном маневри­ровании южан, Линкольн допускал, что части Дж. Джонстона без особых усилий сумеют при желании возвратиться в район Булл-Рана и занять исходные позиции.

Макклеллану пришлось смириться с потерей части своего войска, зато он получил на случай неудачи “не­опровержимую” отговорку: в самый решающий момент ему помешали, отобрав лучший корпус. Вот с такими отнюдь не боевыми настроениями генерал Макклеллан приступил к так называемой кампании на Полуострове, вызывающей и по сей день у специалистов много споров. Но даже защитники Макклеллана сходятся на том, что генерал в этой кампании сделал множество ошибок, упустил серию отличных возможностей для того, чтобы если не завершить войну “одним ударом” (так любил пророчить себе сам Макклеллан), то, во всяком случае, нанести серьезный урон основным силам противника. Этого не случилось. Высадившись на Полуострове, части Потомакской армии беспомощно топтались там, хотя бы­стрый марш, возможно, и позволил бы им добиться опре­деленного успеха. Если подходить всерьез к официально провозглашенной Макклелланом основной задаче опера­ции — штурм и захват Ричмонда! — то следует заметить, что в первые дни кампании перед ним находились всего две относительно серьезные преграды на пути к Рич­монду: речушка Уорвик и более или менее укрепленный мятежниками г. Йорктаун. Однако три мощных корпуса Потомакской армии около месяца стояли без движения перед этими “препятствиями”, а командующий армией даже не делал попыток наступать. Это было прямым уда­ром по интересам Союза.

Тем не менее армия Макклеллана продолжала стоять в относительной близости от Ричмонда, и это беспокоило руководство мятежников. К тому же из Долины пришли сведения, что северяне намерены бросить почти всю группу Бэнкса к Манассасу, откуда она вместе с частями Макдоуэлла двинулась бы на Ричмонд с севера. Это грозило Конфедерации катастрофой, и южане решили нанести упреждающий удар. Джэксон, временно ушед­ший из Долины, немедленно был возвращен туда. При его армии находился тогда и генерал Ли, официально занимавший должность военного советника при штабе президента Дэвиса. Узнав, что для соединения с Бэнксом и последующего наступления на Ричмонд движутся с за­пада и части Фремонта (его, как уже отмечалось, вновь вернули на фронт: у северян не хватало командующих, так что считаться с их качеством не приходилось), Джексон и Ли решили, не дожидаясь соединения этих двух групп, разгромить их поочередно. 8 мая стремительным, внезапным ударом Джэксон разбил передовые отряды Фремонта близ деревушки Макдоуэлл, в отрогах Аллеганских гор. И сразу же после этого войско Джэксона ринулось на Бэнкса. Тот немед­ленно отступил, но Джэксон в конце концов нагнал его и дважды подряд, у Фронт-Ройала и у Винчестера (23 и 25 мая), нанес северянам чувствительные поражения. Соотношение потерь было шокирующим для обществен­ного мнения Севера: у Фронт-Ройала Джэксон потерял в общей сложности менее 50 человек, а северяне - 904. При Винчестере баланс потерь был более “пристойным” для Севера: более 2 тыс. человек (южане - 350).  Кроме того, южане захватили в этих двух сражениях до 10 тыс. винтовок, несколько орудий, битком набитые про­довольствием и военным снаряжением склады, лошадей, обозы... Части Бэнкса в панике бежали к Харперс-Ферри, где и переправились за Потомак.

В итоге Линкольн был вынужден проститься с идеей двойного наступления на Ричмонд и остановить уже вышедший было в поход корпус Макдоуэлла у г. Фредериксберга. Была сделана попытка “расправиться” с Джэксоном, но тот, умело маневрируя среди превосхо­дивших по численности войск северян, сумел 8 июня разгромить Фремонта у Кросс-Киз, а 9 июня - группу генерала Дж. Шилдса в Порт-Рипаблик. В итоге довольно короткой кампании (с 30 апреля по 9 июня) Джэксон и его 18-тысячное войско не только выстояли против преследовавших их северян, имевших в общей сложности до 70 тыс. войск, но и сумели изрядно потрепать их. Эта, как может показаться, локальная кампания внесла серьезные коррективы в планы северян: идея натиска на Ричмонд еще и с севера рухнула, а Макклеллан по­лучил новые основания ссылаться на “отсутствие по­мощи”, что не позволяло рассчитывать и на его столь ожидаемый всем Севером удар.

А чем же вообще занимался в то время Макклеллан? Широко известив страну о “падении” Йорктауна, кото­рый южане из тактических соображений оставили вообще без боя в ночь на 4 мая, генерал медленно двинулся вперед. На западном берегу Уорвика северян ждал “сюр­приз”: мятежники поставили на пути их продвижения крохотные мины, изобретенные генералом Габриэлом Рейнсом. Впрочем, Макклеллан быстро “изобрел” сред­стве борьбы с минированием — приказал прислать к нему группу пленных южан, которых он заставлял разминировать проходы для Потомакской армии.

К 25 мая северяне оказались у железнодорожной станции Фэйр-Оукс, в 7 милях к северо-востоку от Рич­монда. Уже без всяких биноклей можно было разглядеть колокольни церквей столицы мятежников. Правда, путь северянам преграждала широкая река Чикахомини, но южане, отходя, не успели уничтожить мосты через нее, да и саперы Макклеллана уже навели несколько понтон­ных мостов. Оставалось только переправиться и начать штурм города, чего трусливый командующий вовсе не собирался делать.

Вместо этого он вновь стал сообщать в Вашингтон, что по данным его разведки (т. е. все того же Пинкер­тона!), Ричмонд защищают не менее 200 тыс. мятежни­ков, хотя реально, учитывая и силы городского ополче­ния, столицу Конфедерации защищали в те дни 63 тыс. человек. Характерно, что сами мятежники считали по­ложение безнадежным, правительство распорядилось упаковать архивы и личные вещи, чтобы в любой момент начать эвакуацию. Лишь генерал Дж. Джонстон, уже имевший дело с “Наполеоном”, верил, что можно не только отогнать, но и разгромить его.

31 мая, когда Макклеллан наконец решился начать переправу через Чикахомини, южане нанесли сильный удар, причем направили его на части, уже форсировав­шие реку. К счастью, к ним на помощь, не дожидаясь приказа Макклеллана, пришли войска с северного бе­рега, что и спасло Потомакскую армию от серьезного разгрома. В двухдневном бою у Фэйр-Оукс (так он на­зван на Севере, а южане именуют его по названию ма­ленького селения - Семь Сосен) мятежники потеряли 6134 человека, северяне - 5031. В сражении был тя­жело ранен и надолго выбыл из строя один из военных лидеров мятежников, генерал Дж. Джонстон, пытав­шийся сам повести в атаку войска, когда его план начал срываться. У Макклеллана были все основания продол­жать натиск (мятежники не верили, как показывает переписка их руководства, в возможность спасти Рич­монд), но он вновь остановился, хотя и сообщил в Ва­шингтон о “грандиозной победе”.

После ранения Джонстона президент мятежников Дэвис назначил на его место генерала Ли, и тогда же, 1 июня, виргинские войска, защищавшие Ричмонд и при­легающие районы, получили название армии Северной Виргинии, остававшейся до конца войны главной армией Юга. Ли сразу же приступил к действиям, бросив в тыл Макклеллана мощную кавалерийскую группу Джеймса Стюарта (чаще его называли просто Джебом). В мастер­ски проведенном рейде (с 12 по 15 июня) Стюарт со­вершил своеобразный круг едва ли не по всему пери­метру обороны северян, выяснив при этом их примерную численность, позиции и намерения. На основе этих дан­ных Ли решил повторить прием Джонстона - разгромить северян по частям, используя их разделенность рекой (Макклеллан все еще не удосужился переправить всю армию на северный берег).

Известив о своем плане Джэксона Каменная Стена, Ли предложил ему нанести одновременный удар по флангу северян. 26 июня началась битва, продолжав­шаяся семь дней, и потому вошедшая в историю как Семидневная битва. Несмотря на все усилия мятежников, на мощную фланговую атаку Джэксона, северяне защищались умело, мужественно, переходили в контратаки и если бы не постоянные приказы Макклеллана об отходах, наскоки Ли и Джэксона были бы отбиты и Потомакская армия смогла бы продолжать наступление на Ричмонд. Но Макклеллан, как обычно, использовал ак тивные действия противника как очередной повод к ос­тановке и отступлению. Линкольн и Стэнтон, уже при­выкшие к “тактике” командующего, отказывали ему в систематических просьбах о подкреплениях, резонно указывая, что у него вполне достаточно войск. Обвиняя за это администрацию, Макклеллан 28 июня, еще в ходе Семидневной битвы, писал Стэнтону: “Если я и спас эту армию сейчас, то, говорю Вам откровенно, я не обязан благодарностью ни Вам, ни любым другим лицам в Ва­шингтоне. Вы сделали все) что могли, чтобы принести эту армию в жертву”

Вот любопытный эпизод. Когда в процессе битвы ге­нералы Ф. Кирни и Дж. Хукер обнаружили, что перед их частями стоят лишь слабые заслоны противника, они немедленно доложили об этом Макклеллану, поскольку тот требовал все решения согласовывать с ним. Но вместо ожидаемого приказа об атаке эти генералы получили... распоряжение Макклеллана об общем отходе! Тогда Кирни и Хукер сами прискакали к Макклеллану и стали доказывать, что отступление ничем не обосновано. Раз­драженный тем, что его “обеспокоили”, Макклеллан на­отрез отказался отменить приказ об отступлении, и возмущенный Кирни набросился па него с кулаками. Офи­церы штаба оттащили его, но пару раз ударить “Напо­леона” эмоциональный генерал все же успел. Характерно, что Макклеллан никак не наказал Кирни, лишь повто­рив: отменять свой приказ он не собирается.

Отступив в ходе Семидневной битвы, Макклеллан ос­тановился на северном берегу Джемса, близ Малверн-Хилла, где мятежники нанесли ему еще один удар, за­вершивший эту битву. И у Малверн-Хилла дело могло бы обернуться по-другому: солдаты и офицеры Потомакской армии, мало-помалу приобретая и усваивая боевой опыт, сражались отважнее, смелее, нередко сами рвались в бой вопреки запретам командующего. Но Макклеллан и на этот раз приказал отступать. В итоге Семидневной битвы мятежники потеряли общей сложности 20614 человек, северяне - 15 849 причем особенно чувствительные потери армия Северной Виргинии понесла именно у Мал-верн-Хилла. Характерно, однако, что при заметном пере­весе общих потерь у мятежников, они потеряли лишь 875 человек пленными, а северяне, постоянно отступав­шие по милости Макклеллана,  -  более 6 тыс. человек!

Население Юга сперва было шокировано потерями, но о них довольно быстро забыли, так как северяне от­катились от Ричмонда миль на 20, и теперь Потомакская армия оказалась в своего рода ловушке — в небольшом лагере близ устья Джемса. А население Севера и его администрация не могли понять, что же происходит: Макклеллан по своему обыкновению сообщил о “гран­диозной победе”, потерь мятежники понесли заметно больше, так почему же Потомакская армия так позорно отступила, когда дошла, по сути дела, до ворот Рич­монда?

Все это вновь указывало республиканской админист­рации Союза на необходимость решительных перемен как в руководстве военными операциями, так и в общем подходе к военной и внутренней политике. Это касалось прежде всего самого президента Линкольна, авторитет которого возрастал, а власть в годы войны была почти неограниченной. Политический анализ ситуации военных лет не входит в задачу автора данной работы, а пред­ставить его бегло было бы несерьезно и самонадеянно по отношению к этому сложнейшему, многоплановому процессу. Понять ситуацию тех непростых лет, понять сложный комплекс проблем, стоявших тогда перед Лин­кольном и его администрацией, можно лишь, если попытаться максимально вникнуть, вжиться в них, образно говоря, прорваться сквозь время. Только в этом случае мы осознаем, что нельзя, неправомерно проецировать взгляды наших дней на давно прошедшие времена с их иной психологией, не всегда понятными нам традициями и этическими нормами.

Спустя месяц после полупобеды-полупоражения се­верян при Малверн-Хилле Маркс емко выразил суть си туации, в которой находилась администрация Линкольна. и предсказал дальнейшее развитие событий: “Мы при­сутствовали пока лишь при первом акте гражданской войны - войны, которая велась по-конституционному. Второй акт - ведение войны по-революционному - еще впереди”.

Летом 1862 г. Север, его администрация стояли на пороге этого акта.

Декларация об отмене рабства

Первый шаг к переходу к “войне по-революционному” Линкольн и его администрация сделали 16 апреля 1862 г., объявив об освобождении негров-рабов в федеральном столичном округе  Колумбия. Если еще осенью предыду­щего года Линкольн был вынужден по тактическим со­ображениям (из опасения потерять “пограничные” штаты) отменить декларацию Фремонта об освобождении рабов в Миссури, то теперь и сам президент подходил к такому решению в масштабах страны. Эволюция взглядов Линкольна в этом вопросе очевидна, хотя и после отмены рабства в округе Колумбия, 19 мая, пре­зиденту пришлось дезавуировать декларацию другого генерала, Дэвида Хантера, который, так же как и Фремонт, без санкции руководства объявил об освобождении рабов в штатах Джорджия, Флорида и Южная Каро­лина.

В вопросе, отменять или сохранять рабство, Линкольн в значительной мере зависел от постоянной необходи­мости учитывать возможную реакцию на этот шаг всей совокупности различных сил и факторов, в первую оче­редь, разумеется, внутри страны.Вы­ступая за отмену рабства как института, президент вовсе  не  считал негров равными белым и был против предо­ставления им после освобождения статуса полноправных граждан. Американский историк Дж. Фуллер писал: “Если бы Линкольну на следующий же день после па­дения форта Самтер представилась возможность опубли­ковать свою Декларацию об эмансипации, было бы за­ложено моральное основание для всей его общей стра­тегии. Но это было невозможно: во-первых, Север был не готов к этому, а во-вторых, как сказал сам Линкольн: „Я не желаю выступать с документом, неминуемая без­действенность которого, подобно папской булле против кометы, была бы видна всему миру”.

Внимательно изучая переписку Линкольна, его вы­ступления и иные документы, воспоминания современ­ников о нем, можно прийти к выводу, что сам он больше склонялся к так называемому проекту “колонизации” т. е. вывозу негров (с их согласия) в государства Латин ской Америки и в Африку, чем к превращению освобожденных негров в равноправных граждан США. Президент даже вел переговоры с лидерами негритянских религиоз­ных общин и с правительствами некоторых латиноаме­риканских стран о деталях проведения в жизнь этогс проекта. В основе этой наивной, так и не осуществив­шейся попытки лежало глубокое понимание Линкольном того положения, в котором окажутся миллионы негров, формально свободных, но лишенных прав белых граж­дан.

Повторим, что президент не желал решить эту про­блему механическим дарованием неграм после отмены рабства прав белых граждан, включая и избирательное право. Это было бы в то время поддержано лишь не­значительной частью американского населения, а идти против мнения своего народа (пусть даже, с нашей - но не Линкольна! - точки зрения, неверного мнения) пре­зидент не мог.

Но самый первый шаг - отмена рабства - становился насущной необходимостью, и за него выступало все больше белых американцев. 22 июля 1862 г. на очеред­ном заседании кабинета министров Линкольн огласил составленный им проект Декларации об отмене рабства во всех штатах, входивших в мятежную Конфедерацию, исключая Теннесси, почти вся территория которого была к тому времени занята войсками Союза, и те округа Луизианы и Виргинии, где также господство Конфеде­рации было уже ликвидировано. Одновременно Линкольн предполагал с 1января 1863 г. (в этот день Декларация должна была вступить в силу) разрешить набор свобод­ных негров в армию и флот США. При этом Линкольн с непривычной для него твердостью заявил, что решение его окончательно, а министров он просит лишь посоветовать, когда именно обнародовать эту Декларацию.

Мнения разделились, кое-кто вообще выражал сомнение в необходимости такого шага: ведь “пограничные) штаты, как не раз говорил и сам президент, явно встретили бы Декларацию отрицательно. Линкольн счел полезным предложение Сьюарда: не публиковать Декларацию сейчас, в условиях военной нестабильности Союза а подождать какого-либо военного успеха, как выразился государственный секретарь, “хотя бы средней величины” В этом был резон: публикация Декларации после неудач Макклеллана на Полуострове могла быть воспринята противником как проявление слабости, последняя по­пытка как-то спасти положение.

Итак, переход к “войне по-революционному”, во вся­ком случае в политической области, уже обозначился. Помимо Декларации об освобождении рабов, он был от­мечен и другим важным шагом во внутренней политике. 20 мая 1862 г. был принят закон о гомстедах (т. е. зе­мельных участках), по которому любой гражданин США не моложе 21 года мог с 1 января получить во владение участок земли размером в 160 акров (примерно 65 га), уплатив за это символический регистрационный сбор -10 долл. Формально требовалось в течение пяти лет обрабатывать полученный участок, и только после этого он переходил в полную собственность владельца. Факти­чески же участки сразу попадали в полное пользование владельцев. Закон имел и побочную сторону: буржуазия Севера, а также различные проходимцы ловко исполь­зовали его в своих интересах, в частности путем скупки участков через подставных лиц и дальнейшей спекуля­ции ими. Но буржуазно-демократической сущности за­кона о гомстедах это не меняло: он явился победой про­грессивного для того времени пути развития капитализма в сельском хозяйстве.

 Следом за этими мерами (и рядом менее значитель­ных) в политической области предстояло осуществить переход к “войне по-революционному” и на полях сра­жений, т. е. вести всю военную политику более энер­гично, профессионально, по-деловому.

Бездарно проведенная Макклелланом кампания на Полуострове поставила на повестку дня вопрос об устра­нении его с поста командующего крупнейшей армией страны - Потомакской. 26 июня Линкольн, еще не зная о том, что именно в этот день началась Семидневная битва, и, естественно, не предполагая, какими разочаро­ваниями она завершится, издал приказ о создании новой армии во главе с генералом Джоном Попом. Предполага­лось, что эта армия, получившая название Виргинской, примет на себя функции по защите Вашингтона и при­легающих районов на время нахождения Потомакской армии (точнее, большинства её частей) на Полуострове. Виргинскую армию составили из полуразбитых Джэксоном в Долине частей Бэнкса, Фремонта (но уже не под его командованием) и Макдоуэлла, и вместе с влитыми в нее пополнениями она насчитывала 47 тыс. от части опытных, отчасти ничего не умевших солдат.

Примерно тогда же был решен вопрос и с упорядо­чением общего командования вооруженными силами Отстранив Макклеллана в марте от функций главно­командующего, Линкольн сам выполнял их в течение ровно четырех месяцев. Президент отлично понимал, что не имеет оснований занимать такой пост: он был опыт­ным политиком, но не профессиональным военным, и его отчаянные усилия спешно овладеть азами стратегии и тактики не могли этого компенсировать. В то же время президент видел, что в стране нет генералов, достойных занять этот пост. Пристально наблюдая за действиями военачальников Севера, Линкольн надеялся выбрать среди них преемника на непосильном для себя посту главнокомандующего.

Успешные операции войск Союза на западном фронте, увенчавшиеся взятием 25 апреля совместными усилиями армии и флота крупнейшего города Конфедерации Но­вого Орлеана, подсказали президенту, что вести особо внимательные поиски следует именно на Западе. Лин­кольн уже тогда “присматривался” к генералу Гранту, сразу же отметив его решительность, неординарность мышления, отсутствие боязни противника, свойственной, пожалуй, воем другим генералам Севера. Но пост, зани­маемый Грантом, был тогда не очень высок - замести­тель командующего Миссурийским округом.

 22 сентября, была опубликована в газетах и отдельными выпусками. Вряд ли стоит напоминать об исключительном значении этого хорошо известного доку­мента, ставшего первым реальным завоеванием негритян­ского народа США в его трудной многолетней борьбе за абсолютно равные права с белыми американцами.

Первый результат Декларации об освобождении рабов не заставил себя долго ждать: в ноябре республиканская партия проиграла промежуточные выборы в конгресс. который на последующие два года полностью оказался в руках демократов, все громче требовавших “прекратить братоубийственную войну” и признать независимость Конфедерации. В то же время открытой защиты рабства демократы все же избегали, занимая примерно такую же позицию, на какой находился и Линкольн к моменту на­чала войны - не допускать распространения рабства, но и не посягать на священное право собственности. Обостре­ние внутриполитической борьбы требовало от администра­ции Линкольна еще более умелого и деятельного руковод­ства ведения войны. Предостерегая от беспечности, Лин­кольн говорил в те дни: “Мы сейчас подобны китобоям, ведущим трудную погоню. Мы наконец вонзили гарпун в чудовище, но должны теперь следить за своим курсом, иначе одним взмахом хвоста оно отправит нас к праот­цам”

Первый же день нового 1863 года ознаменовался вступление в силу Декларации об освобождении негров-рабов в мятежных штатах. Хотя ее текст был обнародован ещё 22 сентября, мятежники и их сторонники на Севере все таки надеялись, что администрация Линкольна не решится на этот шаг. На Юге полагали также, что жесто­кий разгром северян у Фредериксберга “отрезвит” Лин­кольна и его партию, вынудит их искать компромиссные решения конфликта. Но эти надежды не оправдались, Президента уже ничто не могло поколебать, и Деклара­ция с 1 января вступила в действие.

И подкрепляя уверенность Линкольна в своей пра­воте, в эти же первые дни 1863 г. с далекого Запада стали приходить вести о новых успехах северян. После того как 25 апреля 1862 г. армией и флотом Союза был взят Новый Орлеан, течение Миссисипи оказалось как бы “закупоренным” для мятежников. Ее верховья еще с начала войны были в руках Союза, а после побед Гранта при Генри, Донелсоне и Шайло мятежники были отогнаны еще дальше. Со взятием Нового Орлеана они потеряли и устье Миссисипи, и теперь южане сохраняли контроль лишь над средним ее течением с главной опо­рой в Виксберге - тщательно укрепленном и в стратеги­ческом плане идеально расположенном городе. Поэтому главной задачей всего западного фронта во второй по­ловине 1862 г. стало овладение Виксбергом и всем тече­нием Миссисипи. Это отсекло бы от Конфедерации рай­оны, находящиеся западнее реки, т. е. мятежные штаты Техас, Луизиану и Арканзас.

Геттисберг

И вот настало время снова сойтись в решающем поединке основным силам двух армий. Но сам сюжет знаменитого геттисбергского сражения возник несколько неожиданно. Ли, как уже говорилось, заранее назначил геттисбергский перекресток местом сбора трех своих кор­пусов; их возглавляли тогда лучшие генералы Юга - Дж. Лонгстрит, Э. П. Хилл и Р. Эвелл. Не зная этого, но интуитивно предположив, что перекресток может за­интересовать мятежников, Мид 30 июня приказал созадать линию жесткой обороны вдоль ручья Пайп, в нескольких милях от Геттисберга. И тогда же генерал-южа нин Г. Хес, дивизия которого расположилась в соседнем городке Кэштауне, узнал, что в Геттисберге у северян естт, большой склад армейской обуви. По данным разведки, северян в городке не было, и Хес приказал группе сол­дат “сходить” в Геттисберг и принести побольше обуви - в Конфедерации это стало проблемой еще в начале войны, не говоря уже о лете 1863 г.

Пока “заготовители” добирались до места, в Гетти­сберг вошла кавалерийская бригада Дж. Бафорда, кото­рому Мид поручил прикрывать свой левый фланг. Обна­ружив, что городок вовсе не пуст, как им сказали, сол­даты Хеса предпочли вернуться назад. Но Хес, загорев­шийся желанием обуть своих парней и считавший, что в Геттисберге может быть разве что отряд неопытных милиционеров, утром 1 июля послал туда едва ли но всю дивизию.

Тот момент, когда авангарды Хеса, подойдя к городку, завязали перестрелку с дозорами Бафорда, и стал нача­лом геттисбергского сражения. Оба командира бросили в бой все, что было у них под рукой, затем в сражение стали втягиваться все новые соединения. К северянам подоспел корпус У. Рейнольдса, которому Бафорд при слал записку с просьбой о срочной помощи. В свою оче­редь Рейнольдс перед отбытием к Геттисбергу разослал повсюду сообщения о начавшейся стычке, и, быть может, это в конечном счете и помогло сдержать яростные атаки южан. Спустя какие-то минуты, когда Рейнольдс повел свой корпус в атаку, снайпер-южанин прострелил ему голову. А его солдаты, наткнувшись на мощный огонь артиллерии (ее успел подтянуть к перекрестку Хес), стали медленно отходить. В эти первые часы боя соотно­шение сил было примерно 3 к 1 в пользу мятежников, и оно могло ухудшиться, так как к городку уже спешил весь корпус Эвелла.

Приближение частей Эвелла заметил командующий 11-м корпусом северян Оливер Ховард, наблюдавший за боем с колокольни лютеранской семинарии, стоявшей на высоком хребте, поэтому и названным Семинарским. Не­медленно бросив в бой свой корпус, Ховард успел прегра­дить дорогу Эвеллу. Но одну дивизию он предусмотри­тельно оставил в резерве у подножия Кладбищенского хребта, который у южных окраин поселка завершался одноименным холмом. Другая оконечность хребта имела две вершины - Большой и Малый Раунд Топ, которые, как и сам хребет, сыграли в сражении ключевую роль. А резервная дивизия Ховарда сразу же окопалась, и не напрасно:  их товарищей вскоре отбросили прямо к под­ножию.

Записку Рейнольдса Миду принесли в момент зав­трака. Опрокинув чашку с кофе, он вскочил и помчался в штаб, где приказал немедленно двинуть к Геттисбергу всю армию. Генералу Уинфилду Хэнкоку он поручил взять на себя общее руководство боем. Энергичный Хэнко}; собрал всю артиллерию резерва, в нее впрягли всех лоша­дей, оказавшихся под рукой, и орудия помчались к Гет­тисбергу! Опередив их, Хэнкок уже к 4 часам дня при­скакал к Семинарскому хребту и поднял солдат в контр­атаку. Следом появилась и артиллерия, затем кавале­ристы Хью Килпатрика, с такой яростью врубившиеся во фланг атаковавшего корпуса Эвелла, что мятежники дрогнули и вынуждены были остановить натиск. Так за­вершился первый день сражения. Специалисты считают его победой южан, хотя и указывают, что, если бы Эвелл атаковал не только Семинарский, но и Кладбищенский хребет, он нанес бы северянам больший урон. Поздно ве­чером к Геттисбергу подоспели еще два корпуса северян, к полуночи прибыл и сам Мид, принявший общее коман­дование боем.

2 июля сражение разгорелось с новой силой. На севе­рян были брошены корпуса Эвелла и Э. П. Хилла, а во второй половине дня - еще и Лонгстрита. Ли требовал, чтобы Лонгстрит также атаковал с самого утра, но тот заупрямился, считая более разумным вообще не атако­вать, а выманить северян из их удачных позиций па обоих хребтах. В итоге Лонгстрит оказался как бы в ре­зерве и нанес сильнейший удар как раз в момент, когда северяне уже выдохлись.

И все же им удалось удержать свои основные пози­ции, в частности вершины Большой и Малый Раунд Топ, причем последний северяне в неразберихе боя оставили неукрепленным. Когда разведка мятежников обнаружила это, генерал Худ приказал срочно втащить на вершину орудия и в упор расстрелять части северян на Кладби­щенском хребте. Но по счастливому совпадению чуть раньше Мид приказал начальнику своих инженерных войск генералу Г. Уоррену подняться на Малый Раунд Топ и посмотреть оттуда, как идут дела на левом фланге. Уоррен, обнаружив, что вершина никем не защищается, срочно вызвал туда войска. И когда солдаты Худа уже взбирались по склону вверх, а следом за ними лошади тащили орудия, с “пустой” вершины на их головы обру­шился орудийный огонь!

Это решило исход второго дня сражения. Толпы севе­рян, отовсюду сбежавшиеся к Малому Раунд Топу, от­били все атаки мятежников, к концу этого эпизода боя совершенно обессилевших. Капитан-северянин П. Фэрли из 140-го полка добровольцев Нью-Йорка вспоминал: “Те из мятежников, которые приблизились к нам настолько, что удрать было почти невозможно, побросали винтовки, подняли руки и, воспользовавшись тем, что мы немного ослабили огонь, бросились прямо на нас и отдались в плен. А тем временем те, кто был не так близко в беспорядке отступили”.

3 июля напряжение боев не спало, даже немного возросло. Их эпицентр сместился теперь к юго-востоку от Геттисберга, в район холма Калп и протекавшего к вос­току от него ручья Рок. Ли вознамерился мощным ог­нем 159 орудий, установленных на захваченном мятеж­никами накануне Семинарском хребте, сбить соперников с соседнего, Кладбищенского хребта. Во втором часу дня разгорелась невиданная доселе артиллерийская дуэль. Когда заговорили все орудия южан, показалось, что они сметут с лица земли и артиллерию северян, и их резервы, не совсем удачно размещенные на дальнем, восточном склоне Кладбищенского хребта. Затем батареи северян открыли довольно мощный ответный огонь, но уже спустя минут 40 орудия обеих сторон умолкли: запасы снарядов неумолимо иссякали, и надо было их беречь.

Однако мятежники решили, что защитники хребта либо уничтожены их огнем, либо полностью деморали­зованы. И Ли бросил в последнюю, как он надеялся, атаку на хребет ударную 15-тысячную группу из дивизий Пикетта и Петтигрю (он сменил раненого Хеса). Некото­рые из подчиненных Ли возражали против столь риско­ванной атаки. Так, командир артиллерии южан генерал Э. Александер писал в мемуарах: “Казалось сумасше­ствием бросить пехоту в этот огонь, под которым ей пришлось бы идти почти три четверти мили при полном свете июльского солнца”.

Этот трагический штурм вошел в американскую исто­рию как “атака Пикетта” (его солдаты составляли боль­шинство атаковавших), став именем нарицательным, оли­цетворением отчаянного усилия, обреченного на крах. Устрашающий строй мятежников шириной примерно в милю несся на хребет, готовый смести с лица земли не только его защитников, но и всю эту каменную громаду. Но генерал Г. Хант, руководивший обороной хребта, еще во время артиллерийского обстрела понял, что это прелю­дия к решающей, яростной атаке. За время короткой пау­зы он приказал подтащить побольше орудий к хребту и на него. И когда лавина наступавших уже подкатывалась к подножию хребта, вся его поверхность вдруг преврати­лась в огнедышащего дракона, извергавшего огненные стрелы. Из рядов мятежников вырывало буквально ко­сяки, но они упорно шли вперед. А северяне включали в грозный шквал канонады все больше орудий, и вот уже с Кладбищенского хребта и соседних позиций севе­рян по атаковавшим било 200 стволов! Но наступление продолжалось, и пехота северян стала отступать к вер­шине хребта. Атаковавшие, ведя огонь из винтовок, пре­следовали их. Еще минута, несколько минут -  и они смяли бы защитников хребта.

И в это время Ховард стремительно атаковал левый фланг наступавших, который те в упоении штурма оста­вили незащищенным. Одновременно Ховард обрушил на южан мощный огонь артиллерии. Репортер-северянин Чарлз Коффин так живописал решающие минуты битвы: “Эти ряды исчезают, по­добно соломинке в огне свечи. Земля усеяна телами уби­тых и раненых, как опавшими осенними листьями. Ты­сячи мятежников бросают оружие и сдаются в плен. Какая волнующая минута! Вот она - кульминация мя­тежа, поворотный момент истории и судьбы челове­чества”.

Атака Пикетта навсегда осталась в памяти ее очевид­цев, и многие из них позднее описали это удивительное зрелище. Сам же Пикетт, рассказав в письме домой об уничтожающем шквале огня, который обрушили на его дивизию северяне, так подводил итог: “Что ж, теперь все это позади. Сражение проиграно, и многие из нас в плену, многие мертвы, многие, получив ранения, исте­кают кровью и умирают”.

Остатки дивизий Пикетта и Петтигрю откатились от хребта, а тем временем в новую атаку на него, уже на правом фланге, ринулась бригада мятежников во главе с генералом Армистедом, мчавшаяся прямо на каменную стену, за которой укрепился 1-й корпус северян. Армистед, призывно размахивая шляпой, надетой на кончик шпаги, в числе первых перелез через каменную стену и уже ухватился за одно из орудий северян, но был убит в упор. И сразу же в контратаку ринулся резерв севе­рян, предусмотрительно прибереженный ими для крити­ческой минуты. Последовал мощный заключительный аккорд: трехдневная битва завершилась короткой контр­атакой! Уставшие от ожидания, разъяренные гибелью у них на глазах множества товарищей, резервные части северян буквально раздавили вымотавшихся, измученных наступлением под шквалом огня мятежников. Лишь около 10 минут они смогли пробыть на гребне Кладбищенского хребта, оправдавшего в эти дни свое мрачное название, став могилой и для многих солдат обеих армий.

Деморализованные остатки разбитых частей южан кое-как сумели добраться до собственных резервных подраз­делений, которых осталось слишком мало, чтобы что-либо изменить. Совершенно потрясенные. Ли и Лонгстрит ви­дели всю картину удручающего разгрома с вершины Се­минарского хребта. Полагая, что атака северян докатится и до них, они немедленно поскакали вниз наводить поря­док в остатках войск, скопившихся у подножия хребта. Но северянам уже было не до атаки. Когда им удалось отбросить мятежников, на что-либо дальнейшее у них просто не оставалось сил. На склонах хребта рядом с уби­тыми и умиравшими от ран лежали совершенно невреди­мые, но обессиленные победители. Они могли лишь кри­чать, и окрестности Геттисберга огласились криками победы.

На следующий день, День независимости США, Ли, видя, что северяне так и не собираются атаковать, решил, пользуясь начавшимся проливным дождем, отвести свои войска в Виргинию. Но и преследовать их северяне не стали: не было сил, к тому же Мид, очевидно психологи­чески подготовившийся к более ожесточенной борьбе и менее благоприятному ее исходу, считал, что и того, чего удалось достичь, вполне достаточно.

Что ж, у него были основания так считать: до Геттис­берга редкие (даже редчайшие) неудачи генерала Ли были связаны либо с какими-то недоразумениями, либо со значительным превосходством северян в силах. Но в страшной геттисбергской мясорубке силы были при­мерно равны (88 тыс. у северян против 75 тыс. у Ли), причем в первый день битвы южан на поле боя было втрое больше. Ли бросил в бой свои лучшие части, сде­лал, пожалуй, все, на что был способен, но не смог сло­мить обороны северян и устоять против их атак. Поэтому главным итогом Геттисбергского сражения стало круше­ние мифа о непобедимости Ли и лучшей армии Конфе­дерации..

Геттисбергское сражение стало одним из самых зна­менитых в американской истории. Писатели, поэты, ху­дожники, музыканты посвятили ему немало произведе­ний, оно запечатлено и в фольклоре. Но реальность по­рой причудливее любых легенд, что подтверждает сле­дующий случай. Во время боя генерал-южанин Джон Гордон заметил, что пуля сразила его “коллегу” с Севера, Фрэнсиса Бэрлоу. Вскоре северяне отступили. Гордон подскакал к раненому, дал ему воды из фляжки, а потом приказал доставить носилки и отнести Бэрлоу в полевой госпиталь, хотя был уверен, что тот не выживет. Но Бэрлоу выздоровел и спустя год с сожалением узнал, что его спаситель убит близ Ричмонда. И вот 15 лет спустя оба “покойника” к взаимному удивлению слу­чайно встретились в Вашингтоне (убит был не Гордон, а его родственник). С тех пор и до конца своих дней бывшие противники были близкими друзьями.

Именно с этим сражением связаны знаменитые слова Линкольна о том, что “правительство народа, из народа и для народа не исчезнет с лица земли”.Но сказаны они были не непосредственно после сражения, как порой пишут, а более четырех месяцев спустя, 19 ноября, когда на Кладбищенском холме было торжественно открыто военное кладбище, и президент выступил там с короткой речью, посвященной “тем, кто отдал здесь свои жизни, чтобы могла жить эта нация”.

Виксберг

День независимости США, 4 июля, ознаменовался не только успехом при Геттисберге, но и победой, одержан­ной далеко на Западе, где, как уже отмечалось, главной задачей в планах Севера на 1863 г. был захват Виксберга. Первые такие попытки предпринимались и в пре­дыдущем году. Скандально известный демократ-полити­кан из Иллинойса Джон Макклернанд, ставший в начале войны генералом, сумел путем ловких политических интриг добиться того, что Стэнтон 21 октября 1862 г. с согласия Линкольна назначил его командующим всех войск, которые предполагалось использовать для захвата Виксберга. Поскольку предвиделись трения и протесты, приказ Стэнтона был секретным.

Окутана тайной и причина, по которой Линкольн по­шел Макклернанду навстречу. Официально (т. е. в опуб­ликованных после войны документах) она сводится к тому, что Макклернанд обещал президенту навербовать множество солдат в штатах Среднего Запада, где его авторитет был весьма высок. Но некоторые данные гово­рят и о том, что генерал устно заверил Линкольна в пол­ной поддержке близких ему, Макклернанду, групп демо­кратов в политических вопросах. А 25 октября командую­щим Теннессийским округом был назначен Грант, что автоматически делало его главным лицом в вопросах военной политики в этом районе и, следовательно, пред­вещало будущий конфликт с Макклернандом.

Между прочим, приказ о назначении Макклернанда некоторое время был тайной не только для Гранта, но и для главнокомандующего Хэллека! Когда уже в конце октября в г. Мемфис стали прибывать навербованные Макклернандом новобранцы, Грант с недоумением запро­сил Вашингтон, что за войска появляются в его округе и кому они подчиняются. 11 ноября Хэллек, все еще ничего не знавший, сообщил Гранту: “Вы властны командовать всеми войсками, направляемыми в Ваш округ, и имеете право атаковать врага, где Вам будет угодно”. И вскоре Грант начал наступление из района Коринта, имея в виду в дальнейшем атаковать Виксберг, где уже спешно кон­центрировал войска мятежников генерал Дж. Пембертон, превращавший город в мощную крепость.

Узнав, что Грант забрал “его” войска, Макклернанд послал Стэнтону истерическую телеграмму, требуя “вос­становить справедливость”. Но Линкольн, Стэнтон и вве­денный в курс дела Хэллек предпочли, чтобы эту важ­нейшую операцию все же осуществил Грант, а не бездар­ный Макклернанд. 18 декабря Гранту было прислано распоряжение разбить свою разросшуюся армию на че­тыре корпуса, и один из них отдать Макклернанду. К тому времени Грант уже поручил частям Шермана во взаимодействии с флотом атаковать Виксберг. Однако Пембертон, разместив на стратегически важных утесах Чикасоу 14-тысячное войско и мощную артиллерию, в ожесточенных боях 27—29 декабря сумел отбить все атаки Шермана, части которого потеряли при этом 1776 человек (в том числе 208 убитыми); потери Пем-бертона были значительно меньше - соответственно 207и 63. Шерман -отступил к Мемфису, где узнал, что его части включены в новый корпус Макклернанда.

Неудача у утеса Чикасоу не смутила Гранта. Он на­чал активно готовить план новой операции и вскоре при­шел к выводу, что Виксберг следует атаковать не с се­вера, как сделал Шерман, а с юга, т. е. проникнуть в тыл мятежников и оттуда наступать! Но как туда попасть? Печальный опыт показал, что прорваться мимо мощных батарей Виксберга трудно даже бронированным канонер­кам. И тогда Грант решил по западному берегу Мисси­сипи, вдали от батарей Виксберга, продвинуться значи­тельно южнее города, а затем переправиться на восточ­ный берег и атаковать! Но это можно было сделать лишь в апреле, с установлением хорошей погоды: высокий уровень воды в заболоченных рукавах Миссисипи на ее западной стороне исключал продвижение там войск в первые месяцы года. В успехе этой рискованной опе­рации сомневался даже друг Гранта Шерман, не пони­мавший, как же армия обойдется без коммуникаций, Но Грант ответил ему : “Никаких коммуникаций. Мы бу­дем снабжать себя на местности", т. е. путем рекви­зиций у населения".

Дождавшись хорошей погоды, Грант (в промежутке он провел ряд вспомогательных операций) п начале ап­реля двинул армию по западному берегу реки на юг. После утомительного похода армия 30 апреля вышла в намеченный пункт и начала переправу через Мисси­сипи! Легко отбив сопротивление небольших гарнизонов южан на восточном берегу, северяне двинулись на Викс­берг. Пембертон находился тогда в столице Мисси­сипи - Джэксоне. Узнав о наступлении Гранта, он ри­нулся в Виксберг, гарнизон которого составлял в то время 35 тыс. человек. Командующий силами Конфеде­рации на Западе Дж. Джонстон, находившийся в Талла-хоме при армии Б. Брэгга, прислал Пембертону приказ: срочно стянуть в ударный кулак все имеющиеся в районе части, пойти навстречу Гранту и разбить его! А 9 мая и сам Джонстон получил по телеграфу приказ военного министра Конфедерации Дж. Седдона: немедленно ехать к месту событий.

Узнав, что южане стягивают к Виксбергу войска, Грант решил не дать им соединиться. Погрузив боеприпасы и продовольствие в спешно сформированный обоз из 120 захваченных у мятежников телег, фургонов и даже конфискованных у плантаторов колясок, Грант 7 мая широким фронтом двинул войска вперед. На этом этапе операции он применил все тот же рискованный, по эффективным тактический шаг: пол­ностью отказался от коммуникаций и наступал прямо по тылам противника, сквозь них, “снабжая армию на мест­ности”. В прессе южан появились обвинения Гранта в мародерстве, бесчестных методах ведения войны и пр. Но шаг этот диктовался беспощадной логикой войны, ко­торую начали не северяне.

“Исчезнувшее” войско Гранта по приказу Пембертона разыскивали кавалерийские разъезды, но безуспешно. Только когда утром 14 мая прервалась телеграфная связь Впксберга с Джэксопом, Помбертон догадался, что про­изошло. Ну, а Грант как раз к этому времени после ко­роткого боя с почти немедленно бежавшими мятежни­ками занял Джэксон, после чего поспешил к Виксбергу. Навстречу ему из Виксберга торопилось “спасать” Джэксон 22-тысячное войско южан во главе с Пембертоном. Но встретился с Грантом он гораздо ближе.

Это произошло у железнодорожной станции Эдварде. у подножия высокого холма Чемпионе и на его склонах. 16 мая, обнаружив приближение частей Гранта, Пембер-тон приказал занять оборону на холме Чемпионе и во­круг него, причем на самой вершине были установлены орудия. В упорном бою северяне сбросили мятежников с холма, но основным силам противника удалось спастись бегством: Грант поручил корпусу Макклернанда блоки­ровать южанам пути отхода. Однако едва мятежники бросились бежать с Чемпионса, солдаты Макклернаида как по команде... расступились, и серый поток про­мчался мимо них. Если бы не трусость вояк Макклер­нанда и их командира, воинство Нембертона было бы разгромлено в этом бою, и Виксберг остался бы без за­щиты.

 Правда, другие части северян бросились догонять беглецов; к ним, придя в себя от испуга, присоединились и части Макклернанда. Но мятежники уже успели до­браться до Биг-Блэг-Ривер и переправиться через нее. Лишь небольшую их группу успели обогнать части Шермана, блокировавшие дорогу у ручья Бейкер. Мятежники кинулись бежать на юг, побросав орудия, обозы, даже винтовки. Спустя несколько недель в г. Мобил прибрели какие-то исхудавшие оборванцы - это были остатки ди­визии У. Лоринга, чудом добравшиеся сюда, к побережью Мексиканского залива, от ручья Бейкор, где они бросили 1,7 тыс. своих товарищей, попавших в плен, и 18 ору­дий. А всего в сражении при холме Чемпионе мятежники потеряли 3851 человека, северяне — 2441.

Уже 17 мая армия Гранта начала переправу через Биг-Блэк-Ривер, от которой до Виксберга было рукой подать. На следующий день, 18 мая, северяне, прибли­зившись к Виксбергу и начав его обстрел, приступили к осаде города. И одновременно завершился беспример­ный марш Гранта по тылам мятежников, в ходе которого северяне прошли в общей сложности более 200 миль, выиграли пять сражений и множество мелких стычек, по­теряв при этом чуть больше 2 тыс. человек. А южане за 17 дней этого марша потеряли более 10 тыс. человек и 88 орудий.

 19 мая начался общий штурм Виксберга, но мятежники сумели отбить его мощным артиллерийским огнем. То же произошло и при повторном штурме, 22-го числа, правда, сопровождалось неприятным инцидентом: когда Грант, чтобы избежать напрасных потерь, приказал отойти, ему принесли записку от Макклернанда. Тот умо­лял возобновить атаку, так как он “частично” захватил какие-то два форта, и теперь, мол, самое время развить успех. Грант возобновил атаку, но это привело лишь к новым жертвам. А Макклернанд, как выяснилось, по­просту обманул командующего: его части заняли... всего лишь оставленные южанами траншеи перед двумя фор­тами, не взятыми им ни “частично”, ни как-либо еще. Две попытки взять Виксберг штурмом обошлись Северу в 3,2 тыс. человек убитыми и ранеными, причем значи­тельная их часть пострадала из-за обмана Макклернанда.

Сдерживая себя, Грант решил было не наказывать не­задачливого генерала, но вскоре зарвавшийся Макклернанд издал по своему корпусу приказ, где благодарил солдат за “подвиги”, совершенные ими при “взятии” пустых траншей, и советовал другим подразделениям действовать “так же решительно и смело”, как он и его корпус. Это было уже слишком! Узнав из газет об этом возмутительном приказе, Грант отправил Макклернанда в тыл, а его корпус передал генералу Э. Орду.

В те дни еще не все части Гранта подтянулись, к Внксбергу; в начале осады их было не более 34 тыс. чело­век. Но уже к первым числам июня город осаждали 54 тыс. Виксберг же обороняли около 30 тыс. мятежни­ков. После того как по приказу Гранта части Шермана отбили приближавшееся к Виксбергу 30-тысячное войско. сколоченное Джонстоном, стало ясно, что город обречен. Тяготы осадной жизни, постоянные обстрелы надломили дух воинства Пембертона. 28 июня ему передали письмо за подписью “многие солдаты”. В числе других претен­зий в письме говорилось: “Если Вы но можете накормить нас, Вам лучше сдать нас в плен, сколь бы ужасающа ни была такая мысль… Наша армия готова вот-вот взбунтоваться, если только ее не смогут накормить”.

К концу июня Виксберг осаждала уже 70-тысячаая армия северян. Грант назначил решающий штурм на 6 июля. Однако еще 3 июля Пембертон и его штаб, при­знав сопротивление бессмысленным, запросили Гранта о возможности перемирия во избежание дальнейшего кровопролития. Грант ответил своим уже привычным ус­ловием - безоговорочная капитуляция.

Рано утром 4 июля 29511 солдат и офицеров во главе с Пембертоном вышли из-за укреплений Виксберга и сложили оружие к ногам победителей. Грант, конечно, не планировал этого заранее, но случилось так, что этот триумф, как и победа при Геттисберге, совпал с Днем независимости США. Сотни тысяч вчерашних фермеров и рабочих Севера сражались и побеждали, чтобы госу­дарство, родившееся 87 лет назад, не перестало суще­ствовать.

Стратегия главнокомандующего Гранта

Зимние месяцы в ходе Гражданской воины, как правило, отличались вполне объяснимым затишьем: погода не благо­приятствовала маршам и сражениям, так что солдаты набирались сил для новых боев и писали письма домой, а генералы, склонившись над картами, вычерчивали планы будущих баталий. Но для президента Линкольна зима 1863/64 г. была неспокойной. Все более строптивым становился конгресс, который со времени ноябрьских промежуточных выборов 1862 г. контролировали демо­краты.

Демагогически выступая за “прекращение брато­убийственной войны”, они были готовы замириться с мятежниками на условиях восстановления на Юге рабства либо даже сохранения раздельного существо­вания Союза II Конфедерации. Среди демократов было немало профессиональных ораторов, талантливых публи­цистов, умелой агитацией они вербовали себе все новых сторонников. Народ, страна устали от войны, и далеко не все понимали, что ее не просто надо как можно скорее завершить, но завершить именно победой, восстановле­нием единства страны, закреплением демократических преобразований, а не преданием их забвению ради при­зрачного и шаткого мира: ведь альянс с довоенным Югом уже доказал свою несостоятельность. И все же у демо­кратов были - и немалые! - шансы на успех в пред­стоявших в ноябре 1864 г. выборах.

Это-то больше всего и волновало президента. Он понимал, что, если к ноябрю не произойдет явного, очевидного всем перелома в пользу Севера, перспектива. поражения на выборах станет реальностью. Линкольн  видел необходимость оздоровления военного и политического руководства, в частности замены главнокомандующего. Излишне педантичный, лишенный творческой жилки Хэллек явных претензий не вызывал, но ситуация требовала на этом посту энергичного, решительного командира, способного на неожиданные, порой и риско­ванные решения. Кто же сможет стать таким? Перебирая множество имен, президент все чаще останавливался на Гранте.

29 февраля 1864 г. по инициативе Линкольна конгресс одобрил проект о присвоении Гранту высшего воинского звания - генерал-лейтенанта, а 1 марта президент под­писал этот указ. Грант был вызван в Вашингтон.

9 марта, Грант был приглашен на заседание кабинета министров, где Линкольн огласил указ о присвоении ему звания генерал-лейтенанта. А после заседания Линкольн в частной беседе сообщил генералу, что на днях он ста­нет главнокомандующим всеми армиями Союза. Приказ об этом президент подписал 12 марта. Но еще до этого Линкольн встречался с Грантом, причем в присутствии Хэллека и Мида. На этой важнейшей для судеб войны встрече новый главнокомандующий высказал свою стра­тегическую концепцию дальнейшего ведения скоордини­рованных крупномасштабных операций.

Упрощенно суть стратегии Гранта можно выразить так: систематически, неотступно бить противника на всех фронтах, не давая ему ни дня передышки и используя при этом весь мощный военно-экономический потенциал Севера. Конкретно же Грант предложил провести в бли­жайшее время четыре синхронные операции, которые в разных местах разорвали бы оборону мятежников. Главной из них был удар Потомакской армии по армии Ли; его предполагал возглавить сам Грант, что также было неожиданностью: прежде считалось, что команду­ющий должен из столицы осуществлять общее командо­вание. Но Грант предпочел постоянно находиться с Потомакской армией, формально сохранив ее за Мидом. Вторая по значению операция намечалась в Джорджии: там генерал Шерман должен был по тылам мятежников прорваться к Атланте, а оттуда— к Мобилу, к побережью Мексиканского залива (по согласованию с Грантом Шерман затем изменил этот план и от Атланты двинулся к Саванне, что оказалось еще эффективнее). Это рас­секло бы территорию, оставшуюся у мятежников, надвое, приблизив гибель Конфедерации. Джемская армия Б. Батлера, “запертая” мятежниками на небольшом виргинском полуострове Бермуда-Хандрид, должна была вырваться оттуда и захватить крупный город Питерсберг, что сразу же сделало бы безнадежным и положение Рич­монда. Наконец, в Долине намечался удар силами войск Ф. Зигеля.

Итак, удары Мида, Батлера и Зигеля были так или иначе направлены на постепенное уничтожение армии Ли, тогда как разящий марш Шермана отсек бы от Ли весь Запад, фактически оставив его в одиночестве перед этими тремя мощными силами. Линкольн одобрил пред­ложения Гранта.

Марш Шермана к морю

Если к концу лета 1864 г. на фронтах инициатива явно была в руках северян, то в вопросах внутри­политических администрация Линкольна, образно говоря, находилась в обороне. Тактичный и мягкий (порой из­лишне) президент часто оказывался бессилен против лживых, демагогических приемов, которыми не брезго­вали демократы и тем более его противники “справа”, обобщенно именуемые “медянками”. (Словом “медянка” по-английски обозначается змея щитомордник, распро­страненная в США, но мало известная у нас. Поскольку американцы наделяли это слово смыслом “ядовитая змея, жалящая из-за угла, тайком”, то в отечественной исто­риографии оно еще с дореволюционных времен переводится как “медянка”.) Лидером демократов летом 1864 г. стал Макклеллан, нанесший в свое время такой ущерб военной репутации Союза. 29 августа на съезде демо­кратов в Чикаго Макклеллан был официально утвержден кандидатом партии на президентские выборы. Правда, предусмотрительный экс-генерал сделал хитрый шаг: он не поставил своей подписи под антилинкольновской про­граммой демократов, хотя и против нее не высказывался.

А Линкольн, еще в начале июня выдвинутый респуб­ликанцами кандидатом на второй президентский срок, был в те дни крайне подавлен. 23 августа на очередном заседании кабинета министров (Линкольн проводил их практически ежедневно, исключая лишь выходные и праздники) президент попросил каждого министра рас­писаться на чистом листе бумаги, на оборотной стороне которого был какой-то текст. Линкольн обещал удивлен­ным министрам показать этот текст “как-нибудь по­позже”. Когда такой день настал (11 ноября), выясни­лось, что в записке, в частности, говорилось: “Сегодня утром, как и в течение нескольких последних дней, ка­жется все более вероятным, что нынешняя администра­ция не будет переизбрана. Тогда моим долгом станет со­трудничество с новоизбранным президентом в такой мере, чтобы сохранить Союз в период между выборами и его вступлением в должность”…

Даже в эти труднейшие для страны и лично для него дни Линкольн думал не о сохранении за собой кресла в Белом доме, а о спасении нации, о восстановлении единства страны. Президент очень ждал “большой” по­беды, надеялся на нее, но не был уверен, что она (или они) придет до выборов. Впрочем, к тому времени уже была добыта важная победа: 5 августа в заливе близ го­рода Мобил флот адмирала Фаррагута разгромил эскадру южан. Но Линкольн, не являвшийся специалистом в военном деле, считал победы, одержанные на море, менее весомыми, чем “сухопутные”.

Среди последних одной из наиболее ярких на завер­шающем году войны стал марш Шермана к морю. Не­безынтересно, что еще в марте 1862 г. в английском “Волэнтир джорнэл фор Лэнкешир энд Чэшир” и в вен­ской газете “Ди Прессе” была опубликована статья К. Маркса и Ф. Энгельса “Гражданская война в Аме­рике”, где указывалось, что для решительного перелома в войне северяне должны перейти к активным действиям и нанести удар в самый центр Конфедерации, по Джорд ясии, которая “служит ключом к сецессионистской тер­ритории. С потерей Джорджии Конфедерация оказа­лась бы разрезанной на две части, лишенные всякой взаимной связи”. Именно такой план и был предложен Грантом генералу Шерману, но, к сожалению, только в марте 1864 г., т. е. два года спустя.

Как и было условлено, Шерман выступил в поход на Атланту одновременно с Грантом, 4 мая, во главе более чем 100-тысячной армии. Шерману подчинялись, если го­ворить точно, не одна, а три армии - Камберлендская, Теннессийская и Огайская, во главе которых стояли опытные генералы Дж. Томас, Дж. Макферсон и Дж. Ско-филд. А соперником Шермана был Джозеф Джонстон, сменивший генерала Брэгга после разгрома мятежников у Чаттануги. В двух его корпусах (их возглавляли Дж. Худ и У. Харди) было к началу кампании, по дан­ным самого Джонстона, 41 856 человек .

Три армии Шермана неудержимо двигались вперед, оттесняя противника к Атланте. Но Джонстон, как пра­вило, предпочитал отходить сам, надеясь в скоротечных стычках обескровить части Шермана, вынужденного к тому же оставлять в занимаемых городах небольшие гарнизоны, а также части для охраны коммуникаций. Джонстон не без оснований надеялся, что со временем это привело бы к потере Шерманом численного превос­ходства, и тогда-то генерал-южанин планировал нанести северянам мощный удар. Кстати, к мятежникам подхо­дили подкрепления, и уже к концу мая войско Джонстона увеличилось до 70 тыс. человек, а у Шермана дей­ствительно людей поубавилось. Маневрирование сопер­ников напоминало игру искусных шахматистов или по­единок опытных фехтовальщиков, чередующих разящие удары с ловким уходом от них.

Продолжая продвигаться вперед, армия Шермана 8 июля вышла к реке Чаттахучи, последнему естествен­ному рубежу перед Атлантой. Северяне в разных местах сразу же начали переправу на южный берег, а Шерман уже готовил штурм города. Атланта, возникшая менее чем за 30 лет до описываемых событий, успела стать одним из крупнейших городов страны и индустриальным центром аграрного Юга. В городе были оружейные ма­стерские, швейные фабрики, шившие обмундирование для солдат-южан, железнодорожные депо. Стратегическое значение города для Конфедерации было огромно: с его потерей неизбежно рухнул бы западный участок всей системы обороны мятежников. Зная это, Джонстон самым тщательным образом укреплял подступы к Атланте. а в это время в Ричмонде готовилась радикальная пере­мена его собственной судьбы.

Постоянные отходы Джонстона вызывали растущее недовольство военно-политического руководства Конфеде­рации и ее населения. Пресса Севера и Юга именовала генерала не иначе, как “отступающим Джо”. Выражал раздражение в переписке с Джонстоном и президент Дэвис.

Объективно замена Джонстона энергичным и агрес­сивным, но вместе с тем безрассудным и невыдержанным Худом в известной мере упростила задачи Шермана. 33-летний Худ уже пострадал от своей опрометчивости: он не раз бросался в схватку без всякой на то надобности для генерала и в результате при Геттисберге был ранен в руку, потерявшую подвижность, а спустя два месяца в чикамогском сражении лишился ноги. Впрочем, эти тяжелые ранения только способствовали росту популяр­ности Худа у армии и населения Юга. Обстоятельства требовали от нового командующего решительных дей­ствий, и Худ в течение недели с небольшим попытался нанести Шерману три удара, каждый раз рассчитывая сокрушить северян.

Первый удар Худ провел 20 июля. Накануне Шерман, понимавший, что Худ будет атаковать, решил опередить его и вечером 19-го двинул свои армии вперед. Однако на следующее утро Худ обнаружил, что Скофилд и Томас наступают на расстоянии 3 миль друг от друга (брешь возникла из-за неточных карт, обозначавших ручей Пичтрп (Персиковый) гораздо короче, чем на самом деле), и, мгновенно сориентировавшись, нанес в месте их разрыва сильнейший удар. Особенно тяжело пришлось частям Томаса, но он в самый критический момент под­тянул из резерва несколько батарей, открывших по мя­тежникам огонь прямой наводкой. Те бросились бежать, и лишь отчаянная контратака дивизии А. Стюарта позволила им в относительном порядке отвести свои потре­панные части к окраинам Атланты.

В этом бою у Персикового ручья сошлись примерно по 20 тыс. человек с каждой стороны; из этого числа южане потеряли 4796 человек, северяне - около 1,6 тыс. (по другим данным, 1719 человек). На следующий день, 21 июля, передовые отряды Макферсона ворвались в по­селок Болд-Хилл близ юго-восточных окраин Атланты, на расстоянии орудийного выстрела до ее центра. Уста­новив там (а вскоре и на других участках) мощные ору­дия, Шерман приказал вести систематический обстрел военных и промышленных объектов города. Неизбежные в таких случаях жертвы среди гражданского населения Атланты вскоре нашли отражение в яростной газетной кампании на Юге против “варварства” Шермана.

Худ же почти без паузы нанес еще один удар. Поздно вечером 21 июля он направил корпус Харди в 15-миль­ный ночной бросок к юго-востоку от Атланты с дальней­шим поворотом на север. В полдень 22 июля части Харди внезапно возникли у юго-восточных окраин города, куда в это время наступала армия Макферсона. Харди обру­шил на ее левый фланг удар, сила которого была такова, что многие северяне бросились бежать. К счастью, еще до начала сражения в наиболее слабо защищенное место обороны Макферсона были посланы две дивизии из кор­пуса Г. Доджа. Как раз в разгар атаки мятежников эти части появились на поле боя, буквально с марша вступив в сражение. Сомкнув разорванные было ряды, северяне сумели занять жесткую оборону.

Но и Худ не собирался упускать победу, которую, как ему казалось, он уже держал в руках. Он приказал оросить на Макферсона мощную группу из корпуса Читхэма. Наблюдавший за сражением Шерман заметил, что части Читхэма куда-то уходят. Заподозрив неладное, Шерман приказал Скофилду выделить пару батарей орудий на конной тяге и во главе их помчался вдогонку за Читхэмом. Когда мятежники набросились на части Макферсона, почти настигший их Шерман приказал ка­нонирам развернуть орудия и открыть по Читхэму огонь. Мятежники в ужасе бросились наутек. А с другой сто­роны по ним палили орудия Макферсона.

В суматохе боя, когда северяне дрогнули и начали было отступать, Макферсон, пытаясь остановить бегущий корпус Ф. Блэйра, в азарте выехал прямо на пикет мя­тежников и был убит наповал. Его место временно занял генерал Дж. Логан, которого солдаты за богатырское телосложение называли “вышибалой”. Еще до появления Шермана со спасительной артиллерией Логан сам повел солдат в контратаку, в которую северяне пошли с кри­ками: “С нами Вышибала!”, “Отомстим за Макферсона!” Мужество солдат и офицеров северян спасло судьбу сра­жения 22 июля, получившего название “битвы за Ат­ланту” и завершившегося только в темноте. Северяне потеряли в нем 3722 человека, мятежники - 8499 .

Отчаянные попытки Худа перехватить инициативу показали Шерману, что силы мятежников на исходе. У него возник смелый план: скрытым маневром выйти в глубокий тыл противника с юга и отрезать его от Са­ванны, крупного атлантического порта (впрочем, к тому времени роль порта уже потерявшего, так как его блоки­ровал флот Севера), откуда к Худу подступала большая часть продовольствия, боеприпасов, подкрепления. Этот выход в тыл мятежников удался Шерману не сразу. “Первая попытка” была поручена  армии Оливера Ховарда (он был назначен на место Макферсона, а само­надеянный Хукер, считавший, что этот пост “по стар­шинству” должен достаться ему, в знак протеста подал в отставку), но Худ, предупредив хитроумный маневр северян, 28 июля у церквушки Эзра, к юго-западу от Атланты, нанес им третий удар. Ховард отменно руко­водил боем, и мятежники были отброшены, потеряв 4632 человека. А у северян, удачно построивших оборону, выбыло из строя в этот день лишь 562 человека.

После этого сил для новых ударов у Худа уже не оставалось, и он перешел к жесткой обороне. А Шерман продолжал и попытки обхода противника крупными си­лами, и дерзкие кавалерийские броски. До поры до вре­мени мятежники отбивали все его выпады. Наконец в ночь на 26 августа Шерман скрытно увел почти все свои войска на запад от Атланты, оставив в траншеях лишь корпус Г. Слокама. Быстро выйдя к железным до­рогам Атланта - Монтгомери, а затем Атланта - Саванна, северяне стали самозабвенно разрушать их, чтобы пол­ностью блокировать мятежников в Атланте. Была даже разработана специальная “технология”: множество солдат выстраивалось вдоль одной из сторон полотна, по двое у каждой шпалы. По команде десятки таких пар одновременно поднимали внушительный учас­ток колеи и опрокидывали его навзничь. А затем кувал­дами, ломами, камнями - всем тяжелым, что попадалось под руку, солдаты отбивали шпалы от рельсов и швыряли их в заранее разведенные костры. Следом за шпалами в огонь бросали и рельсы, раскаляли их добела, после чего причудливо изгибали вокруг ближних деревьев или телеграфных столбов. Получавшиеся при этом загогу­лины солдаты остроумно прозвали “галстуками (или “шпильками”) Шермана”; такие “галстуки” южане при всем желании уже не могли использовать для восстанов­ления колеи. Несколько позже О. По, начальник инже­нерных войск Шермана, придумал для упрощения этой процедуры устройство в виде гигантского гаечного ключа, который закрепляли на обоих концах рельса, а затем крутили в противоположных направлениях. Рельс при этом скручивался, как канат.

Лишь в ночь на 30 августа Худ узнал, что северяне вышли к железнодорожной станции Джонсборо, далеко у него в тылу. Он бросил туда корпус Харди, усилен­ный до 24 тыс. человек, и уже 31 августа мятежники ворвались на станцию. Завязался тяжелейший бой, но части Ховарда отбили все атаки Харди, а на следующий день так разгромили его, что мятежники едва успели унести ноги. Худу пришлось спешно эвакуировать Ат­ланту. В паническом состоянии мятежники жгли паро­возы, вагоны, взрывали боеприпасы, которые не могли захватить с собой. Многочисленные взрывы и начав­шийся от них в городе пожар создали в Атланте обста­новку подлинного кошмара, во много раз превосходив­шую “ужасы” обстрелов северян, столь охотно описывае­мые позднее в мемуарах бывших мятежников. Худ увел армию на юго-восток, сумев избежать столкновения с силами северян у Джонсборо. 4 сентября он телегра­фировал в Ричмонд, что его армия теперь базируется у железнодорожной станции Лавджой милях в 30 к югу от Атланты.

В ночь на 2 сентября Шерман в волнении прогули­вался у своей штабной палатки, близ Джонсборо. Слыша грохот взрывов со стороны Атланты, он опасался, что Худ атакует оставшегося в одиночестве Слокама. Гене­ралу так и не удалось уснуть. На рассвете он услыхал поблизости оживленные возгласы, смех. Это Томас, только что получивший от Слокама сообщение о бегстве армии Худа, громко читал его оказавшимся рядом солдатам и офицерам. А 20-й корпус во главе со Слокамом как раз в эти утренние часы входил в оставленную противником Атланту.

Вечером 2 сентября Линкольн работал в своем каби­нете. Он не заметил, как задремал, но вскоре настойчи­вый стук в дверь разбудил его. Вошедший Хэллек молча протянул только что полученную от Шермана теле­грамму, в которой президенту сразу же бросились в глаза пять подчеркнутых слов: “Атланта наша и завоевана без­условно”. Зная обо всех сложностях и проблемах ва­шингтонского руководства, Шерман последним словом хотел выразить свою решимость ни при каких условиях не отдавать Атланту противнику. Этот город был на­столько важен для Конфедерации, что Ф. Энгельс счел необходимым отметить в письме К. Марксу от 4 сентября (в те далекие времена вести из Америки доходили, как вы понимаете, гораздо медленнее, чем сейчас): “Спра­вится ли Шерман с Атлантой, неизвестно, однако пола­гаю, что у него большие шансы... Падение Атланты явилось бы тяжелым ударом для Юга”. Шерман спра­вился!

Север ликовал. В честь Шермана и его армии слага­лись поэмы, сочинялись марши, а Линкольн даже рас­порядился отслужить в церквах благодарственные мо­лебны и прислал Шерману телеграмму с выражением “благодарности нации”. Получил Шерман телеграмму и от Гранта. В ней говорилось: “В честь твоей великой победы я приказал произвести салют боевыми снарядами из орудий всех батарей, направленных на противника”, т. е. на укрепления Питерсберга. Подытожим: в ходе кампании за овладение Атлантой, с 4 мая по 2 сентября, у северян выбыли из строя 31687 человек, в том числе 4423 были убиты. Потери мятежников, соответственно: 34 979 и 3044.

Пробыв несколько дней в Джонсборо в надежде “пе­рехватить” отступавшую армию Худа, Шерман (7 сен­тября) прибыл в Атланту. В ходе осады горожане терпели серьезные лишения. Но эти неизбежные издержки войны не меняют под­тверждаемого документами факта: Шерман и его солдаты не желали принести лишения и вред гражданскому насе­лению Юга. Опасаясь, что присутствие в фактически прифронтовом городе мирного населения обречет его на новые жертвы и лишения, Шерман (7 сентября) известил горожан, что они должны в кратчайшие сроки выехать из Атланты в направлении, которое сами изберут. Разуме­ется, этот шаг вызвал на Юге бурю протестов и патети­ческих обвинений в адрес Шермана, но его это мало вол­новало. Еще 4 сентября он телеграфировал Хэллеку: “Если этот народец (население Джорджии)  под­нимет вой насчет моего варварства и жестокости, я от­вечу, что война - это война, а не погоня за популяр­ностью. Если они хотят мира, то им и их родственникам следует прекратить эту войну”.

Ситуация тех дней осложнялась тем, что Худ неожи­данно двинул остатки своей армии на северо-запад. Уйдя в сторону от Атланты, он явно рвался в штаты Среднего Запада. Некоторое время Шерман пытался преследовать его, но затем поручил это специально выделенным груп­пам Томаса и Скофилда. В письме Томасу от 20 октября Шерман так объяснял это решение: “Преследовать Худа глупо, так как он может крутиться и изворачиваться, по­добно лисе, и измотать нашу армию в ходе преследо­вания”.

Линкольн и Грант, однако, были крайне обеспокоены выпадами “недобитого” Худа. Но Шерману в длительной переписке с Грантом удалось отстоять свой план: насту­пать на Саванну, отказавшись при этом от коммуника­ций и какой-либо связи со столицей. Грант сам не раз прибегал к такому методу, в котором, несмотря на риск, было немало преимуществ. Но теперь, в споре с Грантом, Шерману пришлось доказывать, что во враждебной мест­ности (каковой и была Джорджия) содержание коммуни­каций и их охрана обходятся крайне дорого в прямом и в переносном смыслах. “...Попытка удержать эти до­роги, - телеграфировал он Гранту 9 октября, - приведет лишь к ежемесячной потере тысячи человек и не даст никакого результата. Я могу проделать этот марш и заставлю Джорджию застонать”. Будущий решительный марш, доказывал Шерман, принципиально изменил бы всю ситуацию: “Вместо ведения обороны я буду насту­пать. Вместо раздумывания над тем, что он намеревается сделать, я заставлю его самого ло­мать, голову над моими планами”. По-видимому, эти доводы окончательно убедили Гранта. Спустя более 20 лет он писал в мемуарах: “На вопрос о том, кому при­надлежит замысел марша от Атланты к Саванне, легко ответить: это, безусловно, был Шерман. Ему же принад­лежит и честь великолепного осуществления этого плана”.

Перед началом марша Шерман отправил в Чаттанугу раненых, больных, излишки артиллерии - все, что могло помешать ему в походе. В последние дни подготовки марша была повреждена железнодорожная колея и унич­тожен проволочный телеграф, чтобы никто не мог узнать что-либо об армии Шермана. С этого момента, с 14 но­ября, все 68-тысячное войско Шермана почти на месяц исчезло для внешнего мира. Одна за другой части севе­рян покидали Атланту, и днем 16 ноября выступила в поход последняя из них.

Известия о выступлении армии Шермана из Атланты “куда-то на юг” привели в Конфедерации к взрыву как паники, так и судорожной воинственности. С призывами к населению Джорджии обращались министры и сена­торы Конфедерации. 19 ноября из Ричмонда пришло оче­редное воззвание от шести конгрессменов-южан, писав­ших: “Пусть каждый мужчина возьмется за оружие! Уводите ваших негров, лошадей, скот и продовольствие от армии Шермана! Сжигайте все, что не можете унести! Сжигайте все мосты, прочно блокируйте все дороги на его пути! Атакуйте захватчика во фронт, во фланги, в тыл днем и ночью! Не давайте ему отдыха!”.Но и эти призывы мало что могли изменить.

Гигантская армия Шермана шла вперед четырьмя мощными колоннами; при ней было 65 орудий, до 600 са­нитарных повозок, 2,5 тыс. фургонов с продовольствием и боеприпасами. Иногда на авангарды и фланги армии пытались напасть кавалеристы Уилера и милиционеры Джорджии, но северяне легко их отбрасывали. Тогда мя­тежники стали зарывать в землю на пути движения се­верян самодельные мины, на которых подорвались не­сколько солдат. Но Шерман распорядился вести перед колоннами группы пленных, которых заставляли кирками и лопатами откапывать мины. А когда пресса Юга в оче­редной раз обвинила генерала в жестокости, он ответил, что мятежники хотели этими минами убить его солдат, он же спасает их жизни, отчасти рискуя при этом жиз­нями солдат противника, которых вовсе не обязан жалеть.

Операция Шермана была секретом для всех, кроме узкого круга военно-политического руководства Севера. Но конкретных ее деталей не знал никто. А газеты Юга настойчиво уверяли читателей, будто армия северян “умирает с голоду”, мечтая скорее добраться до побе­режья и укрыться под защиту флота Союза. Взволнован­ный Линкольн как-то раз в начале декабря попросил Гранта сообщить ему хоть что-нибудь о Шермане. Не вда­ваясь в детали, Грант ответил, что огромную армию, да еще во главе с таким героем, как Шерман, победить не­возможно. С тех пор на вопросы назойливых газетчиков о судьбе армии Шермана президент отвечал так: “Грант говорит, что с таким генералом они в безопасности и что, если они не сумеют пробраться туда, куда хотят, они смогут уползти назад через нору, в которую влезли” .

Но Шерман и не думал “уползать назад”. Его ко­лонны стремительно шли вперед. В целях снабжения огромной армии Шерман приказывал реквизировать у на­селения (так и хочется добавить: “симпатизировавшего мятежникам”, но, по-видимому, в той обстановке рвав­шиеся к победе солдаты не слишком внимательно иссле­довали симпатии и антипатии жителей Джорджии) про­довольствие, лошадей, мулов. Одновременно разрушались расположенные в важных стратегических пунктах укреп­ленные здания, предприятия, железнодорожные строения и сама колея, чтобы ничто не смогло более послужить мя­тежникам в эти последние месяцы войны. Нигде не за­держиваясь, даже в столице Джорджии Милледжвилле (ее северяне миновали 23 ноября), Шерман рвался к океану.

В первых числах декабря его колонны одна за другой начали в различных местах выходить к побережью Атлан­тики. А с поджидавших Шермана судов флота Севера еще в конце ноября была высажена на побережье дивер­сионная группа, которая  6 декабря попыталась перере­зать железную дорогу Саванна -Чарлстон (это оконча­тельно отрезало бы Саванну от внешнего мира), но мя­тежники сумели отбиться. Любопытно, что при этом милиционеры из Джорджии категорически отказывались воевать “на иностранной территории”, т. е. в Южной Каролине, и их командиру пришлось хитростью бросить их против северян, переведя в темноте поезд на пути, веду­щие к Чарлстону.

Разведчики Шермана сообщили, что оборона Саванны сильна, город защищают примерно 5-6 тыс. солдат и 8-10 тыс. милиционеров. Поскольку солдаты Шермана устали от долгого марша, генерал стал было склоняться к мысли об осаде Саванны. Но такое решение было не в его характере, и вскоре Шерман приказал захватить мощный форт Макаллистер - ключ к Саванне с юга, ми­лях в 15 от нее. Днем 11 декабря штурмовая дивизия У. Хейзена пошла в атаку, за которой Шерман и офи­церы штаба наблюдали с крыши ближней рисовой мель­ницы. Орудия форта встретили наступавших яростным огнем. Когда рассеялся густой дым, Шерману на мгнове­ние показалось, что мощный залп смел всю дивизию прорыва. В отчаянии он опустил подзорную трубу, но, как выяснилось, на пути наступавших оказалась большая впадина, минуя которую, они на пару минут скрылись из виду. Кстати, впадина спасла жизни многим северя­нам, укрыв их от убийственного огня. И вот уже диви­зия Хейзена возникла на дальнем гребне впадины и про­должила штурм. А еще через несколько минут солдаты карабкались на брустверы форта.

Именно в те минуты со стороны пролива Оссабо по­казалось судно с флагом США. Это была канонерка “Одуванчик”, которая уже несколько дней вместе с дру­гими судами северян высматривала, не появится ли где-нибудь армия Шермана. Сигнальщик “Одуванчика”, адре­суясь к группе на крыше мельницы, просигналил: “Кто вы?” Сигнальщик Шермана ответил: “Генерал Шер­ман”.-“Взят ли форт Макаллистер?”-последовал но­вый вопрос. Шерман приказал ответить: “Еще нет, но будет взят через минуту” . Генерал чуть-чуть ошибся: форт продержался еще минут пять. Примерно четверть его гарнизона погибла при штурме, остальные попали в плен. Шерман же, добравшись на шлюпке до “Одуван­чика”, а затем и до флагманского корабля северян, теле­графировал в Вашингтон, что судьба Саванны предре­шена. Север вновь ликовал: Шерман и его армия не только “нашлись”, но и вышли к океану, разрубив тер­риторию мятежников.

(17 декабря) Шермаи направил “старому знакомому”, генералу Харди, теперь стоявшему во главе обороны Сапппны, предложенпп о сдаче города. На следующий день Харди прислал отказ, и Шорман приказал гото­виться к штурму. Но и Харди, конечно, понимал, что Саванну ему не спасти. Спешно прибывший туда из Чарлстона командующий всеми силами Конфедерации на юго-востоке генерал Борегар также настоятельно по­советовал Харди поскорее оставить город, пока еще был шанс отойти к Чарлстону. Поколебавшись, Харди согла­сился. Его солдаты скрытно навели три понтонных моста через рукава реки Саванна, и в ночь на 21 декабря войско Харди ускользнуло из города и ушло в Чарлстон. А уже в 5 часов утра в Саванну вступали отряды Шермана, которым досталось 800 пленных, более 100 орудий, 12 тыс. кип хлопка, 13 паровозов и 190 вагонов с различ­ным имуществом, 3 парохода, множество боеприпасов и проч.

Перевыборы А. Линкольна

              Ко времени завершения войсками Шермана легендарного марша к Атлантическому океану Линкольн уже одержал победу на выборах. Но в начале сентября взятие северя­нами Атланты крайне помогло республиканской адми­нистрации стабилизировать свое положение накануне вы­боров.

К тому же решительная политика администрация Линкольна, вначале понятая и принятая даже не боль­шинством американцев, постепенно завоевывала все больше сторонников. Сам же Линкольн уже с осени 1862 г. не мог осуществлять военно-политическое руко­водство прежними, “конституционными” методами, ибо, выражаясь современным языком, “кредит доверия”, отпу­щенный населением Севера его администрации, явно иссякал.

(Но к началу осени 1864 г.), особенно после падения Атланты, это пошатнувшееся было доверие вновь укре­пилось благодаря решительным политическим мерам Линкольна, а в области военной - принципиально новой стратегической концепции главнокомандующего Гранта. Важным компонентом в ее осуществлении стали в те дни операции генерала Ф. Шеридана в Долине. (8 ноября), состоялись президентские выборы, на которых Линкольн получил 2,2 млн голосов, а Макклеллан - лишь 1,7 млн. Новая победа республи­канцев на выборах окончательно лишала мятежников на­дежд на мирное решение конфликта. Вечером 10 ноября, едва стали известны итоги подсчета голосов, Грант в те­леграмме Хэллеку просил поздравитт, президрнтп с успехом и писал: “Эта победа для страны стоит больше, чем выигранное сражение”. Но, отдавая голоса за Лин­кольна, америкапцы голосовали и за его лучших генера­лов: Гранта, Шермана, Шеридана... Когда же в конце года страна узнала о выходе армий Шермана к Атлан­тике, мало у кого, даже на Юге, остались какие-либо со­мнения в том, что наступающий год станет последним го­дом войны.

Победа! Марш Шермана продолжается

И вот после почти четырех лет кровопролитной войны наступили ее завершающие месяцы, ее финальный акт. Есть какая-то закономерность в том, что со стороны Се­вера главными действующими лицами этого акта стали три героя войны - Грант, Шерман, Шеридан. Именно им было суждено ярко, эффектно завершить войну, разгро­мивармии лучших военачальни­ков южан - Р. Ли и Дж. Джонстопа.

Шерман сразу же после завершения своего триум­фального марша к Атлантике в переписке с главнокоман­дующим Грантом стал обсуждать маршрут дальнейшего движения.

Сам Шерман планировал двигаться прямо на сто­лицу Южной Каролины - Колумбию и далее через этот штат, через Северную Каролину с выходом в Виргинию и ударом по району Ричмонда - Питерсберга с юга. А Грант сначала предлагал, чтобы Шерман, оставив не­которое количество войск в районе Саванны, с осталь­ными частями переправился на судах в Виргинию и, вы­садившись в форте Монро, помог Потомакской армии поскорее разделаться с армией Ли. Но Шермана такой вариант не устраивал. Еще в письме Гранту от 24 де­кабря он пояснил, почему его не прельщает атака на крупные порты Конфедерации (к тому времени они были почти полностью блокированы флотом и армией Севера и, строго говоря, портами уже не являлись), в частности на Чарлстон. Шерман писал: “Чарлстон сейчас - просто за­брошенная развалина, и вряд ли он стоит времени, кото­рое ушло бы на взятие его измором”. Отметим, что некоторые историки усматривают в этом споре давних друзей нечто вроде сутяжничества из-за того, кому достанется большая доля славы: ведь в случае согласия Шермана он оказался бы в прямом подчиненип у Гранта. Эти домыслы опровергаются множеством доку­ментальных данных, в частности тем, что, когда в январе 1865 г. конгресс Союза предложил к принятию билль о присвоении Шерману звания генерал-лейтенанта (это звание носил тогда лишь Грант), он писал брату 22 ян­варя: “Я не приму чина, который повел бы к возникно­вению соперничества с Грантом... Я имею все звания, какие хочу... мне все равно, генерал-майор я или мар­шал”. Грант, в конечном счете согласившись с доводами Шермана, санкционировал его вариант наступления.

Дав отдохнуть уставшей армии, пополнив запасы бое­припасов, продовольствия, обновив обмундирование, Шерман уже в конце января выступил из Саванны на север. Время года не подходило для дальних маршей: шли непрекращавшиеся дожди, по дорогам катились потоки грязи и воды, что остановило бы, пожалуй, любую армию, но не 60-тысячное войско Шермана, которое неумолимо шло вперед. В Ричмонде сообщения о новом наступлении северян вызвали панику. Ли приказал разбитому под Нашвиллом Худу срочно идти с остатками армии и по­полнениями из новобранцев наперерез Шерману и оста­новить его. Одновременно в Северной Каролине проходил экстренный донабор милиции, и вскоре этот штат выставил против Шермана до 40 тыс. человек. Во главе их фактически стоял Борегар, формально командовавший войсками Конфедерации в обеих Каролинах и в Джорд­жии (последней, впрочем, мятежники лишились после за­нятия Шерманом Саванны). Кроме того, примерно 20-ты­сячное войско во главе с Борегаром караулило в Северной Каролине армию Скофилда, еще в начале января послан­ную Шерманом для захвата важнейшего порта Уилмингтона и дальнейшего соединения с основной группой.

Взятию Уилмингтона предшествовала важная опера­ция по овладению своего рода ключом к нему - фортом Фишер. Эта операция началась еще в декабре 1864 г. Тогда взятие форта было поручено Батлеру при под­держке флота, но генерал, боясь штурмовать мощные стены Фишера, выдвинул авантюрный план: тайно под­вести к ним начиненное порохом судно и взорвать его вместе со стенами. В ночь на 24 декабря эта вздорная попытка окончилась, как и следовало ожидать, бесполезным взрывом судна, так и не подведенного вплотную к стенам форта. Батлер, не поддержав атаки флота и бро­сив на простреливаемом берегу до 600 своих успевших высадиться десантников, постыдно бежал в форт Монро. Немедленно уволив Батлера за трусость, Грант назначил на его место генерала Альфреда Тэрри, который в тече­ние (12-15 января) при активном участии флота осущест­вил эту сложнейшую и крайне важную для Севера опе­рацию, захватив форт Фишер и полностью разгромив его гарнизон. Северяне при этом потеряли 1341 человека (включая 386 погибших и раненых моряков), а потери южан доходили до 2,5 тыс. человек (точных цифр мятеж­ники с завидным упорством не давали), при этом в плен попали 2083 человека. А 22 февраля части Скофилда и Тэрри вступили в Уилмингтон. Брэгг не успел этому помешать, и теперь его задачей было не пропустить Ско­филда в район Голдсборо, где намечалось его соединение с Шерманом.

В обстановке нарастающего хаоса мятежники не могли даже определить, куда идет Шерман, а он, сделав в об­щем-то бесхитростные выпады в сторону Огасты и Чарл-стона, в конце концов прошел между ними. В итоге Ко­лумбия, куда (17 февраля) ворвались войска Шермана, оказалась вообще никем не защищенной. Конечно, мя­тежники и после этого не собирались складывать оружие. Генерал Ли (Дэвис еще 3 февраля, уступив нараставшим просьбам населения и армии, назначил Ли главнокоман­дующим всеми армиями Конфедерации) поставил коман­дующим в обеих Каролинах Дж. Джонстона, который с (июля 1864 г.) (после снятия его Дэвисом за отступление к стенам Атланты) находился не у дел. В распоряжении Джонстона было примерно 45 тыс. человек, около поло­вины из них он собрал в кулак в центре Северной Ка­ролины (с Южной также пришлось проститься после потери ее столицы Колумбии и главных портов - Уил­мингтона и Чарлстона), намереваясь дать там Шерману решительный бой. Л Брэгг все еще “дежурил” между Уилмингтоном и Голдсборо, надеясь преградить дорогу Скофилду.

Шермана по-прежнему задерживали постоянные на­скоки “партизан” и регулярных частей мятежников, грязь и дожди, но он продолжал идти вперед. 11 марта его части вступили в г. Фейетвилл, отбросив с пути пы­тавшийся остановить северян на окраинах города кава­лерийский отряд противника. Правда, как признавался Шерман в мемуарах, известие о том, что ему теперь пред­стоит соперничать не только с неуравновешенными, эмо­циональными Борегаром и Брэггом, но прежде всего с опытнейшим Джонстоном, вынудило его “проявлять больше осторожности, чем до сих пор” . Когда рано утром 19 марта у Бентонвилла 27-тысячное войско Джон-стона - Брэгга (правда, 10 тыс. солдат непосредственного участия в бою не принимали) ринулось в атаку на севе­рян, те едва не обратились в бегство. Только утром 20 марта, после выхода к месту боя главных частей се­верян во главе с Шерманом, мятежникам самим приш­лось ретироваться. В бою у Бентонвилла северяне поте­ряли 1646 человек, мятежники - 2605. С этого момента Джонстон, ретив не испытывать судьбу, больше не ата­ковал Шермана. Поздно вечером 22 марта северяне во­шли в Голдсборо, где на следующее утро к ним присоеди­нились части Скофилда и Тэрри.

За два с небольшим месяца Шерман прошел от Са­ванны до Голдсборо примерно 425 миль. Эта часть на­ступления, учитывая крайне неблагоприятную погоду и нараставшее сопротивление мятежников, была неизме­римо труднее относительно безмятежного пути от Ат­ланты до Саванны. Поэтому, по-прежнему планируя идти на соединение с Грантом, Шерман все же решил немного задержаться в Голдсборо.

К тому времени центр событий вновь переместился в Виргинию.

Завершающие бои

В конце января руководство Конфедерации предприняло отчаянную попытку добиться мира на почетных условиях. В расположение Потомакской армии прибыли (согласно предварительной переписке) три делегата Юга во главе с вице-президентом Конфедерации А. Стефенсом. 3 фев­раля у форта Монро, на борту президентского парохода с ними вели переговоры Линкольн и Сьюард. После не­скольких часов бесплодных бесед посланцы мятежников уехали ни с чем: в доставленном ими письме Дж. Дэвиса и в их собственной позиции речь шла только о “двух странах”, т. е. о сохранении раздельного существования Конфедерации и Союза, тогда как главным условием ру­ководства Севера было именно воссоединение страны. Спустя месяц уже генерал Ли попытался встретиться с Грантом для обсуждения возможностей перемирия, но на запрос Гранта Стэнтон 3 марта телеграф) провал: “Пре­зидент поручает мне сообщить Вам, что он не желает, чтобы Вы встречались с генералом Ли, если встреча не касается капитуляции армии генерала Ли “.

Примерно тогда же, в начале марта, Ли встретился с Дэвисом и сообщил ему, что ввиду безнадежности даль­нейшей защиты Ричмонда и Питерсберга он вынужден будет оставить эти города и двинуть армию Северной Виргинии на соединение с силами Джонстона. Было не­обходимо сделать это прежде, чем Шерман соединится с Грантом. В ночь на 25 марта диверсанты-южане тайком подкрались к пикетам северян в форте Стэдмен, централь­ном укреплении в созданной войсками Гранта-Мида си­стеме блокады Питерсберга, и убили всех часовых. Атака началась в половине пятого утра, но она не удалась Ли. Вначале дрогнув, северяне затем успели “заткнуть” обра­зовавшуюся было в месте прорыва брешь и после упор­ного 4-часового боя отбросили мятежников на их исход­ные позиции. План Ли, его последний шанс, рухнул.

На следующий день, (26-го), на соединение с Грантом вышел Шеридан, завершивший операции в Долине. И хотя попытка прорыва уже была отбита, прибытие шеридановцев оказалось как нельзя кстати: Грант решил нанести Ли решающий удар. Шеридану было поручено перерезать Уэлдонскую железную дорогу, чтобы не позво­лить мятежникам эвакуировать из Ричмонда правитель­ство, золотой запас, боеприпасы — словом, ничего. В те­чение (29 марта - 2 апреля) Грант успешно осуществил серию операций против частей мятежников в районе Питерсберг - Ричмонд и после решающей генеральной атаки, проведенной на рассвете (2 апреля), сдерживаемый южа­нами в течение 10 месяцев фронт рухнул в считанные минуты. Ли стало ясно, что отстоять Питерсберг и Рич­монд уже не удастся, но он еще надеялся оторваться от северян и соединиться с Джонстоном. Президент Дэвис и его правительство, предупрежденные Ли, спешно поки­нули Ричмонд и на поезде отправились в Данвилл—го­родок на границе Виргинии и Северной Каролины, кото­рый они тут же провозгласили “временной столицей” Конфедерации.

Ли сумел в обстановке хаоса и всеобщей паники приостановить натиск северян и вырваться во главе при­мерно 40 тыс. человек в район местечка Амелиа. Там мятежпикп остановились, ожидая прибытия из Данвилла рационов, но кавалерия Шеридапа, использовав эту за держку, зашла южанам в тыл и перерезала железнодо­рожную колею, да и остальные пути отхода к Данвиллу. С другого фланга Ли по пятам преследовал Грант. Все же надеясь прорваться, Ли двинул остатки армии к местечку Аппоматтокс, о котором в те дни едва ли знали все виргинцы. Ныне же оно известно каждому американцу, ибо именно там фактически и завершилась война.

Вновь опередив Ли, части Шеридана вечером (8 апреля) ворвались на железнодорожную станцию Аппоматтокс (милях в 2-3 от самого местечка) и с ходу захватили стоявшие там четыре железнодорожных состава с продо­вольствием и боеприпасами для армии Ли. Еще нака­нуне, (7 апреля), Грант через парламентера предложил Ли  сдаться во избежание дальнейшего кровопролития. Тот ответил, что не считает свое положение безнадежным, но на случай, если бы оно вдруг стало таковым, хочет знать условия Гранта, который сообщил: окончательные условия мира вправе подписывать только правительство Союза, его же вполне устроило бы обязательство Ли и его армии “не поднимать оружия против правительства  США”. В ответ Ли предложил встретиться (9 апреля) для более детального разговора.

Но когда вечером (8 апреля) Ли донесли, что станцию Аппоматтокс заняла, по-видимому, лишь кавалерия северян, он поручил пехоте Дж. Гордона и кавалерии Ф. Ли атаковать и занять станцию, строго предупредив их: если вдруг появится пехота северян (с ней Ли уже не рисковал соперничать), следует немедленно отступить. Когда утром 9 апреля эта атака началась, казалось, что замысел Ли подтверждается: спешившиеся кавалеристы Шеридана вскоре почувствовали, что натиска опытных пехотинцев они не выдерживают. Но в это время вдали показалась гигантская масса пехоты северян, па ходу разворачивавшаяся для атаки. Гордон и Ф. Ли сразу же отвели войска назад и послали к Р. Ли курьера с доне­сением. А северяне по просьбе выехавшего им навстречу парламентера согласились “отложить” атаку и дождаться результатов ожидаемой встречи Ли и Гранта.

Эта историческая встреча состоялась днем (9 апреля) в доме местного фермера У. Маклина, в котором ныне устроен мемориал. Вначале, как шутливо всйоминал Грант, разговор с Ли “шёл так приятно, что я чуть было не забыл о цели нашей встречи”  Затем на листке бумаги Грант написал свои условия: северянам должны передать списки наличного состава войск, затем офицеры должны были дать подписку за себя и от имени солдат о лояльности к правительству США, после чего следовало передать северянам все ар­мейское имущество. Офицерам, правда, разрешалось со­хранить личное имущество и лошадей. По просьбе Ли лошадей сохранили и за теми солдатами, которые в свое время пришли с ними на службу. А после завершения формальной стороны сдачи все экс-мятежники могли от­правляться домой.

Спустя три дня, (12 апреля), у Аппоматтокса состоя­лась церемония сдачи оружия армией Ли. К сомкнутому строю специально назначенных Грантом двух бригад Нотомакской армии медленно, еле вытаскивая ноги из грязи, приближались колонны бывших солдат, три дня назад превратившихся в прежних фермеров, рабочих, клерков, но еще не сменивших военную форму на граж­данское платье. Северяне не испытывали ненависти к  бывшим противникам. Офицер-южанин Г. Дуглас вспо­минал: “Плотная линия солдат Союза стояла напротив лас в полном молчании. Когда мой поредевший и обор­ванный отряд под изодранным пулями знаменем направ­лялся на свое место, кто-то в рядах голубых мундиров нарушил молчание и призывно выкрикнул троекратное приветствие последней из сдававшихся бригад. Оно было подхвачено всеми, кто знал, что оно означает. Но для нас это солдатское великодушие оказалось выше того, что мы могли вынести. Многие седые ветераны рыдали, как жен­щины” . Затем бывшие мятежники стали расходиться.

Встал вопрос и о капитуляции остальных групп южан, прежде всего частей Джонстона, наиболее крупных. Но прежде чем Шерман и Джонстон для обсуждения формальностей встретились (17 апреля) в столице Северной Каролины Роли, произошли события, повергшие страну в ужас. Вечером (14 апреля) президент Линкольн, смотрев­ший спектакль в театре Форда, был смертельно ранен актером-неудачником Джоном Бутсом. На следующий день президент скончался, и его место занял 57-летний вице-президент Эндрю Джонсон. Тогда же, вечером (14 ап­реля), в дом государственного секретаря Сьюарда ворва­лось несколько убийц, один из которых ранил ножом Сьюарда, а затем и его 35-летнего сына Фредерика, бросившегося на защиту отца. Заговорщики намеревались убить и Гранта, но не застали его в президентской ложе в театре, а потом, хотя и пытались выследить, не нашли подходящего момента для нападения.

После некоторой заминки Джонстоп и Шорман (26 ап­реля) подписали перемирие, по которому в г. Гринсборо сложили оружие 37047 южан. Сдались и менее крупные их группы: Р. Тэйлор в Миссисипи и Алабаме (4 мая). Э. Кэрби-Смит в Арканзасе и Луизиане (26 мая) и проч. В последние дни войны кавалеристы генерала-северянина Уилсона провели в Алабаме блестящую по замыслу и исполнению рейдовую операцию, которую американские историки Р. и Т. Дюпай назвали “провозвестником тан­ковых блицкригов будущего”. А 10 мая в г. Ирвинс-вилле, на границе Джорджии и Флориды, был случайно задержан и по установлении личности арестован экс-пре­зидент экс-Конфедерации Дэвис. 29 мая президент США Э. Джонсон в специальной декларации объявил об амни­стии всем участникам мятежа, исключая высших воен­ных и гражданских лидеров Конфедерации, личтто ответ­ственных за сецессию и разжигание войны.

Значение Канадской войны

Значение Гражданской войны  выходило далеко за рамки временных и национальных границ. Еще на первом этапе войны, в ок­тябре 1862 г., на это указывал Маркс, писавший, что “происходящие в США события имеют всемирное значение. Приведем и характери­стику Маркса и Энгельса, прямо касающуюся главной темы данной работы: “С какой бы точки зрения ни рас­сматривать Гражданскую войну в Америке, она представ­ляет зрелище, не имеющее себе равного в летописях военной истории”.

Итогом войны Севера и Юга стало снятие с повестки дня (неполное, половинчатое) двух важнейших для США проблем, назревших задолго до начала войны,- ликви­дация негритянского рабства и буржуазно-демократиче­ское решение земельного вопроса. Поскольку еще до на­чала военных действий произошел политический раскол страны, к задачам войны прибавилось и воссоздание США в прежнем составе штатов (а для рабовладельческого Юга — закрепление и сохранение раскола). В осуществ­лении этих трех задач (или их части) было заинтересо­вано большинство населения страны, включая и опреде­ленные слои жителей Юга. Именно их экономическим и политическим интересам максимально отвечало решение триединой задачи войны. Поэтому основные плоды победы Севера до­стались буржуазии, а не “чернорабочим” этой войны: рабочим и фермерам Севера, неграм Юга. В этом вкратце основной итог войны.

В то же время последующее развитие американской истории, вплоть до наших дней, выявило и другие итоги гражданской войны. Стремительное развитие капитали­стического производства в США в последней трети XIX в., в огромной мере стимулированное благоприятными для буржуазии итогами войны, ускорило и усилило резкую со­циальную поляризацию населения страны. Это вело не только к росту социальных противоречий и соответ­ственно усилению классовой борьбы. Одновременно уве­личивалась и социальная пассивность значительных масс населения, что легко объяснить боязнью за завтрашний день, стремлением реализовать свои силы исключительно в сфере индивидуально-практической деятельности, а не коллективной  борьбы за улучшение условий труда и 'быта.

Эта социальная и политическая пассивность, в широ­ких масштабах проявившаяся после окончания граждан­ской войны, давала о себе знать (хотя и не в такой сте­пени) и в ходе войны. В тылу Севера наряду с десятками тысяч добровольцев, рвавшихся на фронт, были и десятки тысяч лиц, саботирующих призыпы в армию, бесприн­ципно менявших партийные привязанности, а на фронте не являлось редкостью дезертирство. На Юге эти явле­ния были распространены меньше, так как превосходство Севера в материальных и людских ресурсах наглядно по­казывало большинству южан пагубность такого рода “вольностей”.

В этой связи отметим и то, что в целом в граждан­ской войне в США отсутствовал дух непримиримости, крайнего ожесточения, жгучей ненависти к противнику, иными словами - всего того, что неизбежно сопутство­вало и сопутствует множеству других войн. -Выше не раз отмечалось, что солдаты Севера и Юга в перерывах между боями часто обменивались продуктами, одеждой, газетами, просили переслать письма, просто беседовали, как в мирные времена. В равной мере это касалось и офицеров. Например, молодой генерал-северянин Дж. Кастер, войска которого пленили его давнего друга - Дж. Вашингтона, не преминул сфотографироваться с южанином в обнимку. При этом у их ног, как соба­чонка, сидел мальчик-раб Вашингтона, добровольно отправившийся в плен прислуживать “хозяину”. А генерал-южанин Дж. Джонстон сразу же по окончании войны так подружился с У. Шерманом (напомним, что именно их армии противостояли друг другу во время наступле­ния Шермана на Атланту и позднее), что много лет спустя, в возрасте 84 лет, приехал на похороны друга-противника и через считанные дни умер сам, простудив­шись на февральском ветру. Сходных примеров можно было бы привести сотни, и их, конечно, нельзя трактовать как исключение.

Противоречивые итоги гражданской войны в США стали своего рода наследством как для современной исто­рии этой страны, так и для истории многих капиталисти­ческих государств. Теории “социальной гармонии”, “бес­классового общества”, “классового братства”, столь мод­ные сейчас на Западе, уходят своими корнями в события нового времени, часто - в социальные катаклизмы, ка­ковым явилась для США гражданская война. Взаимосвя­занность сложнейших проблем современной Америки со всей ее более чем двухвековой историей, центральное место в которой занимает война Севера и Юга, очевидна. И конечно, эти вопросы заслуживают глубокого, при­стального изучения.

Яндекс цитирования Rambler's Top100

Главная

Тригенерация

Новости энергетики