Мелодия души…  

 

 

 

 

 

 

 

           

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ШУЯ 2012

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                Сборник «Мелодия души…»                                         

 

 Сборник составлен на основе работ участников  «Творческого  конкурса  поэзии и прозы имени Константина Калинина»

2009-2012 гг.

 На страницах издания Вы сможете  познакомиться с избранными произведениями наших современников. Для некоторых авторов это  первые шаги в творчестве, первые публикации.  Также Вы найдёте  произведения  авторов,  которые  уже  приобрели  имя  и признание у читателей.

 «Слова тесно связаны в нашем сознании с чувствами, ощущениями и воспоминаниями. Они  могут  изменить  настроение  читателя, и это зависит от того, что у автора на душе и за душой,  насколько  он владеет той мощной словесной клавиатурой, которая приводит в движение струны читательских сердец», – Самуил Маршак.

 

 Желаем Вам приятного путешествия по миру современной  поэзии и прозы, в котором звучит «Мелодия души…»

 

 

 

 

 

 

Администрация конкурса «Творческого  конкурса  поэзии и прозы имени Константина Калинина» выражает глубокую благодарность Анне Павловой (г. Барыш, Ульяновская область) за помощь в создании сборника.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

      Поэзия 

       

 

                   

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Владимир Дудаш-Перевалов

 

                 Камчатка

 

Как-то ночью Камчатка приснилась,

Тот суровый, но ангельский край.

Так негаданно в гости явилась,

Ты мне стол, говорит, накрывай!

 

Будто призраки вижу, темнеют

Тех вулканов дымящие пики.

А над старыми мачтами реют

И Петровы, и Павловы лики.

 

И, прижавшись к подушке, притих я

В ожиданье, пройдет ли обман?

А за сопкой с названием Тихий

Все стонал и ревел океан.

 

Поднимался над снежной долиной

От горячих источников пар.

И бросало меня под периной

В пот холодный и в огненный жар.

 

А потом как-то враз все затихло.

Я уж думал, пропала земля…

Слышу, гостья в светлице так тихо,

Проводи, говорит, ты меня.

 

«Неужели теперь ты смирилась?» –

Я спросил бывший огненный край.

А Камчатка слегка улыбнулась,

И сказала мне тихо: «Прощай!»

 

             Берёза                           

  

Снегом пушистым поля замело,

Окна в узорах мороза.

Рядом с калиткой одна на село

Ветки склонила береза.

 

Будто невестушка, день ото дня

Милого ждет у порога.

Только пустая, морозом звеня,

Стелется полем дорога.

 

Сколько тех вёсен она прождала?

Сколько нарядов сменила?

Видно, березку, что друга ждала,

Счастьем судьба обделила.

 

Так и стоит у калитки одна

Вечной невестой береза.

Все же надежда, что Богом дана,

Крепче любого мороза.

           

        Русская глубинка

   (В память о деревне Корабли

  Котельничского р-на Кировской обл.)

         

В Кораблях да в березовой роще -

Я вам жизнью своею клянусь!

Там на запах, на вкус и на ощупь,

Я Великую чувствовал  Русь!

 

Там, вдоль берега Ацвежа-речки,

Деревянные избы стоят.

А березы и сосны, как свечки,

Будто с неба на землю глядят.

 

Там,  когда за окном незаметно

Тихий дождик траву омывал,

За околицу с ласковым ветром

Дым березовый вдаль улетал.

 

Мне бы снова туда, чтоб с рассветом

Босиком по росе пробежать.

По грибы да по ягоды летом…

Там ведь Божья везде благодать.

 

Мне б в Ежиху попасть хоть на сутки

Или в Киров – своих повидать.

С Козаковцевым выпить по рюмке,

У Козловых – чаи погонять.

 

Мне б к березкам наведаться снова,

На колени к могилам припасть.

Со слезинкой в глазах тихим словом

Благодарность в тот мир передать.

 

В тех краях да в березовых рощах -             

Я вам жизнью своею клянусь!

И на запах, на вкус и на ощупь

Там Великую чувствуешь Русь!!!

 

* * *

 

Все пытаюсь сам себе ответить –

Что хотел от этой жизни взять?

Позитивов – пальцами отметить!

Негативов  - и не сосчитать!

 

Где-то, в чем-то, громко шебаршился,

Может быть, что даже криком брал.

В юношестве видно оступился…

Так потом своих и не догнал.

 

Рисовать пытался, даже маслом…

Музыку – на слух лишь подбирал.

На баяне брал аккорды страстно,

Семиструнку - пальцами ласкал.

 

С лирикой и прозой подружился,

Всех пытался чем-то удивить.

Мне б родник, что из земли пробился,

Хоть чуток наукой подкрепить.

 

И тогда могли б вершин высоких

Капли те достичь из родника.

А весной из капель одиноких,

Родилась бы вешняя река.

 

И еще, всегда хотелось чтобы

Признавался средь своих – своим.

Даже в миг сиюминутной злобы

Свой не называл меня чужим.

 

Чтоб не просто помнить обещались,

Близкие, родные и друзья.

Чтобы за спиною не шептались,

Будто жизнь свою я прожил зря.

                                                    Ноябрь 2008 г.

 

Владимир Корнилов   

 

             На деляне      

                                                 М а м е

 

С чем сравнить материнскую силу?..

На исходе январского дня

Мать, обнявши седую осину,

Родила на деляне меня…

 

Лес был полон рабочего люда.

Пели пилы, и ухал колун.

Каркал ворон, встревоженный гудом,

Одряхлевший, как старый колдун.

 

Храп озябших коней от мороза,

Говор баб, нагружавших дрова, –

Всё вдруг смолкло, когда у обоза

Возле нас хлопотала вдова.

 

Дед, склонившись над крошечным чудом,

Мял ушанку и часто моргал:

«Эй вы, бабы! За внука не худо б

Четвертинку да кус пирога!»

 

И, укутав нас тёплым тулупом,

Вожжи в руки –  и прямо в село.

Вслед судачили бабы: «Не глупо ль –

На деляну родить понесло?!»

 

… Недороды да бедность по сёлам.

Даже песни не пелись без слёз.

Дед же въехал в деревню весёлым:

«Мужики! Пополненье привёз!».

 

      Бабушки России

 

Теплоту и  материнства силу

Солнышко струит из ваших глаз,

Славные голубушки России,

В сказках детства нянчившие нас!..

 

Сколь бессонниц вам на долю выпало,

Слёз горючих вызрело в ночах?..

̀Избелью вам волосы  ос̀ыпало

Каждое страдание внучат.

 

Потому и чтим мы вас, единственных, –

Героини книг и кинолент, –

Что в стране той светлой и таинственной, –

В детстве нашем, –  ваш оставлен след.

 

…Фёдоровны…Дмитревны…Платоновны,

Сеющие зёрна доброты,

Вы для нас –  Арины Родионовны –

Кладези духовной красоты.

 

         Учительница

 

                         Антонине Павловне Никифоровой

 

Она входила в класс всегда

С лицом чуть строгим, но приветливым.

Какие бури и года

На нём оставили отметины?..

Из родников ее души

Мы опыт черпали накопленный.

…Вот перед нами Русь в тиши

На рубежах застыла копьями…

Мы видим сквозь туман веков,

Как по степи хазары мечутся…

Вот на виду у казаков

Тараса Бульбу жгут над вечностью.

От гари черным был рассвет,

Да горе вдовье колобродило…

И мы в свои тринадцать лет

Осознавали слово Родина…

В словах учительницы гнев

И боль, и гордость затаённая.

И представлялась нам в огне

Земля отцов непокорённая…

А стон врагов и стук копыт

Терялись там, вдали, за грозами.

…Но Русь по-прежнему стоит, –

В озёра смотрится березами.

 

     Весенние колокола

 

Я у весны весёлым звонарём

Устроился на время половодья,

Чтоб хмурый день, разбуженный зарёй,

Наполнить вешней музыкой сегодня.

 

…Я нынче встал еще до петухов

От взмаха крыльев деревянных ставен,

Апрельский ветер в колокол стихов

Ударил первой перелётной стаей.

 

И хмарь ушла… И  свет земной окреп.

Лишь дальний лог окутан был туманом.

…А я подумал:  «В пору сеять хлеб.

В такое время нелегко крестьянам…»

 

  Деревенский рассвет 

 

Еще звёзды не все погасли.

Зори тихо за лесом спят.

Дремлет сумрак над старым пряслом

И над играми жеребят…

 

Спят натруженные дороги.

Спит деревня, устав от забот.

Полуночница-выпь в тревоге

Громко всхлипнет и обомрёт…

 

Пахнет клевером, спелой вишней.

Тишь рассветная хороша.

В час такой на озёрах слышно –

Карпы плещутся в камышах.

 

…А петух и сквозь дрёму слышит –

Подступает зари огонь.

Встрепенётся, взлетит на крышу

И  –  растянет свою гармонь.

 

 

Наталья Нуркенова

 

                     Закрываю глаза 

 

Закрываю глаза, вижу улицу снегом укрытую,

Вижу домик родной, из трубы серебрится дымок,

Слышу песню, какую-то, старую, всеми забытую

И на санках с высокой горы лихо мчит паренёк…

 

Закрываю глаза, вижу девочку милую, нежную,

Ловит солнечных зайчиков зеркальцем, дарит их мне,

Мне так нужно вернуться домой в эту лирику снежную,

Чтоб, простившись с печальной зимой, прикоснуться к весне.

 

Я то знаю, что дома все ждут письмецо от солдата,

Я хотел написать, что в душе моей всё кувырком

Лист остался не тронутым, чистым, ребята…

А вдали, словно эхо, доносится: «Рота подъём!»,

 

Здесь такая жара, что душа от потерь задыхается.

Мы вчера в первый раз проводили друзей в «дальний путь»…

Я то знал, на войне непременно такое случается,

Только душит слеза и опять не даёт мне уснуть.

 

Закрываю глаза, вижу улицу снегом укрытую…

 

Владимир Николаевич Демидов

 

                 Май 1945

 

Мне часто сны тех лет военных снятся,

Березки заскорузлые в пыли.

И трудно, очень трудно оторваться

От порыжелой матушки земли.

 

А пули так и рвут на части небо

И тянут к сердцу огненную нить.

Мгновенья остаются до победы,

Вот только их сумей еще прожить.

 

Здесь от тебя зависит очень мало,

Идет секунд томительный отсчет,

В сплошном огне та сторона квартала

И бьет в упор проклятый пулемет.

 

Но все-таки вставать кому-то надо,

Иначе роты дальше не пройдут.

Победа – это главная награда,

Да жизнь взаймы повторно не дадут.

 

Лежат, уткнувши головы солдаты,

Натянутые нервы, как струна.

И в этот миг поднялся с автоматом

Во весь свой рост товарищ старшина.

 

Он в памяти остался и поныне,

Шагнувши прямо в вечность из весны,

Он спит теперь один на той чужбине.

А мне тех лет военных снятся сны.

 

Владимир Сапрыкин

 

Поговори со мной, отец!

 

 Поговори со мной, отец!

Я быть таким как ты старался.

Я постарел на двадцать лет,

А ты, таким как был остался.

Я помню твой усталый взгляд,

Знакомый запах сигареты…

Ты всё прощал мне, а взамен,

Давал полезные советы.

О, как правы твои слова,

Мне их порою не хватало:

«Оберегай друзей, сынок,

Их в нашей жизни очень мало».

Хранит молчание гранит

В одностороннем диалоге…

Поговори со мной, отец!

Развей сомненья и тревоги.

Поговори со мной, отец!

Наш диалог вполне возможен,

Войди в мой сон и до зари

О чём-нибудь поговори.

Поговори со мной, отец!

 

                   Родники

 

Мне приснились родники юности моей.

Дом на косогоре в свете фонарей.

Защемило сердце, тронуло до слёз,

Будто окунулся в море детских грёз.

Родники, источники юности моей…

Не вернуть обратно босоногих дней.

Родники клокочут, бьются в перекат

И, всё так же птицы в синеве парят.

Родники искрятся ключевой водой,

Будто бы колдуют над моей судьбой.

Мне сулили карты жить и не тужить,

Но судьба ручьями от меня бежит.

Мне поныне снятся детства родники,

Дом на косогоре у Кубань-реки

И дымок Отечества трогает до слёз,

Будто окунулся в море детских грёз.

 

               Осенний романс  

 

 Дождь спросил у берёзы, утром лес умывая:

«Для кого ты сменила свой наряд, дорогая?

О чём тихо поёшь, лист на землю роняя,

Золотистым ковром всё вокруг укрывая?

Ты о чём по ночам споришь с ветром шумливо,

А с приходом зари весела и игрива?

От чего сарафан белизной серебрится,

А румянец лица в лучах солнца искрится?

Ты по ком по весне все проплакала слёзы?» –

Дождь спросил поутру у подружки берёзы.

Не дождаться дождю от берёзы ответа,

К ней с осенним теплом вновь пришло «бабье лето».

 

Анна Павлова

     

      Благодатный звон

 

Лучами, растворяя шёлк тумана,

Сияло солнце. Нежностью утра,

Лилась лазурь небесного экрана

На церкви золотые купола.

 

Душа проснулась. Ожила природа.

И всё уже готово к торжеству.

Улыбчива весенняя погода,

Притихший ветер спрятался в листву.

 

Аккорд мажорный с новой колокольни,

Мгновенно, пролетел волной…

Затих. Раскрытые ладони

Поднялись над проснувшейся душой.

 

И снова, благодатные удары

Летят с молитвой к небесам.

Звенящие, от радости, октавы

Зовут людей на службу в храм.

 

     В лиловый вечер

 

В лиловый вечер при свече

Стихи читаю в одиночку,

И запыхавшейся мечте

Даю последнюю отсрочку.

 

Быть может, я устала ждать?

Плутать в лесу душа устала.

В свою подруженьку-тетрадь

Вопросы новые вписала.

 

Ответов скоро не найду.

А может быть, ещё не время.

Пока бессмысленно бегу,

Хочу найти полегче бремя.

 

Лиловый вечер сменит ночь,

А значит ближе я к рассвету.

Мне новый день сможет помочь,

Прислушаюсь к его совету.

 

И чувства вновь обострены…

Мерцают звёзды Эридана,

Плывут заветные челны

По светлым водам Иордана.

 

И воздух наполняет грудь

Каким-то новым ощущеньем –

Яснее, чётче вижу путь,

Который защищён от тленья.

 

Я по нему хочу идти,

По чистому пути улыбок,

Законы древние блюсти,

Не делая больших ошибок.

 

К рассвету ближе, на листе

Вписала новенькую строчку:

Мечтаю… И своей мечте

Даю ещё одну отсрочку.

 

        Мой ветхий дом        

 

Мой дом с каждым днём увядает.

Он сгорблен, запущен… Он пуст.

Лишь память меня возвращает

В уютный свет комнатных люстр.

 

Продрогшие комнаты дремлют,

Им снятся былые года:

Когда за столом на скамейке

Сидела большая семья,

 

Когда кроткий свет излучая

Напевно пыхтел самовар,

Настоем душистого чая

Дом теплился, благоухал.

 

И вспомнилось, как по былинкам

С землёю и глиной ваял,

Гнездо своё, дрозд под осинкой;

Ни день он, ни ночку не спал.

 

Вот так и отец мой трудился:

По брёвнышку, да по доске….

Теперь вся история в письмах,

В альбомах на пыльном столе.

 

Года – перелётные птицы,

Скользят по «винилу» легко:

То радостной вспышкой зарницы,

То дождиком зыбким в окно.

 

Мой дом с каждым днём увядает;

Его, видно, осень пришла.

Но память всегда возвращает

В родные для сердца края.

 

       Выплакаться…

 

Выплакаться. Вылить слёзы…

Надышаться б воздухом мечты.

А сомнения рождают грозы,

Как угрозы слышатся в тиши.

 

Выплакаться – исповедать душу,

Пусть немые мысли отойдут.

Все признанья выплывут наружу,

Только сердце, больше, пусть не жмут.

 

Выплакаться… Тяжелей не станет.

Отпечатки не зачем хранить.

Все долой: большой и малый камень,

Вытряхнуть, да в бочку засолить.

 

Выплакаться, как природа летом,

Льёт дожди, смывая пыль и зной,

Очищая жизнь водой и светом –

И душа становится иной.

 

Валерий Гринцов

 

                       Заря

 

Ещё не тронул солнца луч вершины гор,

Как на востоке пламенный шатёр

Багрянцем рдеет, небо озаряя.

И сотни птиц поют, зарю встречая,

Гимн солнцу, свету, гимн весне.

И вторит эхо им в промёрзшей тишине.

 

Природа, медленно от дрёмы просыпаясь,

В туманной мгле с ветвями древ качаясь,

Бросает в темноту оковы сна.

Что может быть прекрасней, чем весна?

Когда сердца влюбляются, поют

И по ночам порою спать нам не дают.

 

Но вот финал, прекрасней нет какого,

На фоне горизонта золотого

Ярило-солнце в небеса встаёт!

Кто видел это, тот ещё придёт

С зарёю вешнею, с восходом повстречаться

Весенней красотой природы любоваться.

 

Мария Миронова

 

*   *   *

 

Склонясь над пламенем свечи, едва дыша,

Я слышу, как поет в ночи моя душа.

Танцует в жидком серебре холодный луч –

Узором звездным на ковре небесных туч.

 

Меня опять заворожит метели вой.

Мою обитель сторожит снежинок рой.

В неясном свете фонаря кружится снег.

Под белой шапкой января усну… навек?

 

Пускай тоской сдавила грудь тугая плеть…

Ведь ты придешь когда-нибудь меня согреть?

                                                           12.10.08

 

Игорь Круглов

 

               Нам с тобой

 

Наполненные светом дни длиннее века,

Искрятся радугой и разгоняют муть.

Душа, как птица, выпорхнув из клетки

К твоей душе старается прильнуть.

 

Их две в одну единую сольются

И птицей гордой взмоют к небесам.

Два сердца, как одно, у нас забьются.

И радость поровну, и горе пополам.

 

Когда впервые Слово прозвучало,

И было слово Бог и шло от Бога,

А вторим мы – Любовь, и от Начала,

Хоть эры минули, есть суть всего живого.

 

И небо, наш  свидетель строгий,

Нам светит радугой и подмигнёт звездой.

Двум душам и сердцам в Любви и Боге,

Двоим из миллиардов. Нам с тобой.

 

               Камни

 

Эх, пиши рука

                            строки складные,

Славь прекрасное,

                                жги убожество,

А в головушке

                         мысли ладные:

Всё про истины

                             непреложные.

 

Только в этот час,

                             да на этот миг

Холодок в душе

                              не унять ничем.

Память с шёпота

                              перешла на крик.

Со стыда горю,

                            худо мне совсем.

                                                      

В жизни реченьку

                               дважды не ступить,

Да и пристань – вот,

                                  уж рукой подать.

Чем сильней хочу,

                               тем трудней забыть.

Видно час пробил –

                                   камни собирать!

                                                      

Те, что в дурости

                                 мог разбрасывать

По садам чужим,

                              в лица,

                                              спины.
                                       Боже милый мой,

                              помоги собрать

Эти камушки

                         все

                                 до единого.

Не ленись душа,

                              собирай скорей.

Жизнь короткая –

                                надо бы успеть.

И Голгофу себе

                              из камней сложить,

Где достойно бы 

                                 смог

                                             умереть.

Если будет так –

                                 можно и писать.

Песни петь Любви,

                                  жечь убожество.

И таким как я

                            чем-то помогать,

Ведь камней тех

                          великое

                                           множество.

 

Василий Томилов

 

                Обрывки

 

Каждый день я жду одно и то же.

Жду, бывает даже по ночам.

Жду, когда головоломку сложит,

Небо по обрывочным речам.

 

По словам несвязным, несуразным,

По осколкам перебитых фраз.

Жду, как ждут большой и светлый праздник.

Жду, как ждут что "Свидимся. Бог даст".

 

Бог даст свидимся. Иначе и не может.

Встретимся в Начале всех начал.

По словам головоломку сложит

Небо, по обрывочным речам.

 

Катерина Александрова

 

Всем поверишь, только не мне…

 

Ты поверишь тихому ветру,

Ты поверишь знойной грозе.

Ты поверишь жгучему пеплу,

Всем поверишь, только не мне.

 

Вот и я ни ищу с тобой встреч,

И звонить я больше не стану.

Мы любовь не смогли уберечь,

Двери я закрою устало.

 

Ты поверишь тихому ветру,

Что пришел неустанно к беде.

Ты поверишь жгучему пеплу,

Всем поверишь, только не мне.

 

Вот и я потихоньку кричу,

Ни боюсь не услышать тех фраз.

От тебя ничего не хочу,

Прошепчу я в последний наш час.

 

Ты поверишь тихому ветру,

Ты поверишь знойной грозе.

Ты поверишь жгучему пеплу,

Всем поверишь, только не мне.

 

Елена Миронова

 

                         Вишня

                   

Что ты, вишня, слишком рано заневестилась,

Кружевными лепестками занавесилась?

Где от скорых холодов укрыться деревцу?

На кого же она, глупая, надеется?

    

Расплетал ей косы ветер, да с намёками:

"Отчего стоишь ты, вишня, одинокая?"

Шелестела ей черёмуха с угрозою:

"Поутру твой белый цвет побьёт морозами".

    

"Ах, черёмуха, сбылось твоё пророчество -

 Не нашла спасенья я от одиночества.

 Что ж вы, злые холода, со мною сделали?

 Облетели лепестки метелью белою..."

    

А черёмуха смеётся: "Что, красавица?

Как сумеешь ты с бедой своею справиться?»

"Ветки тонкие опять одену в кружево!

А иначе как меня узнает суженый?"

 

* * *

 

А где-то есть исконная Россия –

Живет себе вдали от шумных трасс.

Она – в глуши лесов, в озерной сини,

В насмешливом прищуре мудрых глаз.

 

«Так чьих ты будешь? Знамо, городская!»

Нет, полдеревни числится в родне!

Не оторваться – корни не пускают,

Живому невозможно без корней.

 

Да, дом продали. Нынче – только в гости,

И то не слишком скоро собралась.

Знакомые оградки на погосте –

С моей землей незыблемая связь.

 

У суеты в бессмысленной осаде,

Плыву в водовороте  лиц и дней.

А здесь почти что в каждом палисаде

От золотых шаров еще светлей.

 

Здесь двери припирают понарошку,

Пустопорожних слов не говорят.

А если уезжаешь – на дорожку

Гостинцев в сумку сунуть норовят.

 

- Вот тут грибки, тут – яблоки послаще…

Ну, с Богом, что ли! Свидимся, поди?

…Любить Россию нужно настоящей.

До слез, до замирания в груди.

                               п.Лотошино Московской области

 

Светлана Эр

 

 ***

 

Ах, какое нынче утро!

Серебрится нежный свет.

И сквозь дождь сиюминутный

Пробивается рассвет.

 

Лучик, радостный, игривый,

Пляшет-пляшет за окном.

Облака пушистой гривой

Так и просятся к нам в дом.

 

Вместе с радостью попутно

Паутинкой вьется грусть.

Я держу в ладонях утро!

И спугнуть его боюсь.

 

Алёна Лопаткина

 

         Я хочу…

 

Я хочу тебе присниться

В самом ярком, сладком сне.

Сквозь событий вереницу

Вдруг напомнить о себе.

 

Я хочу, чтоб лунным светом,

В мире сказок и весны

Озарился миг волшебный

Где гуляем я и ты.

 

Я хочу достать там с неба

Для тебя звезды лучи.

Подарить кусочек солнца,

Небывалой красоты.

 

Я хочу пройти с тобою,

Взявшись за руки в ночи,

Не пугаясь её мглою

Вдоль по млечному пути.

 

Я хочу, чтоб ты был счастлив

Счастье - хрупкий дар, поверь.

Но я знаю, ты достоин,

Его стука в твою дверь.

 

Виктория Орлова

 

В руках учителя

 участь целой жизни человека.

В. Белинский.

 

Любимой учительнице

 

Вечно юная богиня,

Воплощенье доброты: -

Бескорыстно миру даришь

Свет душевной теплоты!

Как маяк нам освящаешь

Этот сложный жизни путь,

И с завещанной тропинки

Не посмеем мы свернуть.

Я, надеюсь, вновь увижу

Сердцу  милые черты

Вечно юную богиню,

Воплощенье доброты.

 

          Письмо матери

 

Полгода нет и весточки от сына,

Полгода с фронта нет письма,

А сердце матери так искренне просило,

Что б ей судьба хоть строчку сберегла.

Напишет сын и будет ей чуть легче

Блокаду Ленинграда пережить,

Кормить детей давно уже ей нечем,

Сырую избу нечем растопить.

Напишет сын и теплая надежда

Поселится у матери в груди,

Напишет сын и будет все как прежде,

Салют победный будет впереди.

 

Карим Хайдар

г. Таджикистан

 

Страна стонала, слёзы лились селем,

И крик земли застыл в её устах.

Кровь наших братьев впитывалась в землю.

И маки прорастали в тех местах.

 

Теперь весной поля кроваво-красные,

Напоминают нам о той войне.

А ночью раздаются звуки странные,

И лица братьев видятся во сне.

 

В груди у Родины все раны заживают,

И путь её - на вечную весну.

Друг - другу братья руки пожимают.

И вместе говорят: "Долой войну!"

 

Забыв раздор, все боли и обиды,

И вспоминая наших предков царство,

Давайте же потомки Саманидов,

Беречь, хранить таджиков государство!

 

Чтоб мирным был для нас грядущий год,

Трудиться должен каждый, а не спорить,

Достойно продолжать и продлевать свой род,

Страну свою обогащать и строить.

 

И вот теперь счастливый день настал,

Согласие и мир пришли в Таджикистан.

Для всех живущих добрым домом стал

Цветущий край, родной Таджикистан!

 

Наталья Охтя

 

   Морская идиллия

 

Море, море, как ты близко,

В то же время далеко,

В тебе брезжит свет лучистый,

Твоё тело как стекло.

 

Отражая вымпел солнца,

Чайки белой крыльев трепет,

Как к волшебному оконцу

Ты манишь, твой сладок лепет.

 

Аю-даг как пышный веер

Притеняет Партенит,

Не могу на побережье

Я  найти прекрасней вид. 

 

Но бываешь неспокойно,

И устраиваешь сцены,

Ветер дует слишком вольно,

Омывает берег пена.

 

Отпускаешь свои волны

Веско, резко, когда злишься,

Закрома твои все полны,

Водный мир так ждёт затишья.

 

Наконец остепенишься,

И, немножко побурчав,

Извиниться не ленишься,

Приглашаешь на причал.

 

На размытом берегу,

Будто в знак прощенья,

Я ракушки нахожу

С твоим лестным пеньем.

 

Mikle Garcev

 

* * *

 

С этой песней протяжной и тяжкой

отогреть свою душу присел.

Хлестанула судьбина с оттяжкой,

выпал многим знакомый удел.

И запел, застонал и...

забылся.

Всё куда-то в туман отошло...

словно солнечной влаги напился,

на душе хорошо-хорошо.

Год сидел или месяц,

не знаю,

стал травою и мхом обрастать,

только птиц быстрокрылая стая

позвала меня в небо опять.

Я рванулся...

и вместе со стаей

полетел в перехлёсте огней,

и то место, где сердцем оттаял,

за спиною осталось моей.

Где найду я ещё эту радость,

ту, что глушит отчаянья крик.

Эта сладкая светлая слабость

в этой жизни нам только

на миг!

И так стаи, стада и селенья

всё, что движется, дышит, живёт,

припадут к роднику на мгновенья,

и инстинкт их толкает вперёд!

 

 * * *

 

С детства вижу картинку:

вдаль струится ручей...

Я бессмертной былинкой

на скользящем луче

в непрерывном движенье,

веру в чудо храня,

вдруг замру на мгновенье

у излучины дня.

Перед встречным потоком

всплесков полная горсть.

Стайки трепетных токов,

обретающих плоть.

 

Эдуард Караш

 

Им снятся одинаковые сны

 

Им снятся одинаковые сны –

Сознанье, как космическую манну,

Вбирает отголоски той весны,

Что в зрелости зовут порою ранней…

 

Им снится череда далёких лет

Разлук и встреч, лет страсти, что сжигает,

И даже, как один упрямит "нет!",

Но "да!" твердит другой или другая…

 

Им снятся и года, и города,

Детей и внуков тропки и дороги,

И долгий путь, с почти что общим "да",

Где лишь чуть-чуть от "нет", совсем немного…

 

А если он нахмурится во сне,

Она уже, в своём, не улыбнётся –

Лишь притулится к милому тесней

И к бывшим кудрям мягко прикоснётся…

 

Мечтают, чтоб, когда наступит срок,

Пусть для двоих – в единый день иль ночку,

И никогда б никто из них не смог

Смотреть свой сон в тоске… и в одиночку…

 

Шуламита Чепела

 

        Мышкин дом

 

У нас в квартире мышкин дом.

Живет мышей семейство в нем.

И днем и ночью шесть мышат

Тихонько чем-то шебаршат.

 

А мама мышка по ночам

Выходит смело в гости к нам.

Вчера сосед кота принес,

Мышиный разрешить вопрос.

 

Я так отчаянно кричал.

Чтоб он кота назад забрал.

Я маме с папой говорил –

"Я этих мышек полюбил,

Пускай они у нас живут,

Пока мышата подрастут,

А то и я покину дом,

Где мышки съедены котом".

 

У мамы с папой я один,

И я у них любимый сын.

Они решили жить со мной –

С мышиной норкой под стеной.

 

Теперь уже я не таюсь,

Обедом с мышками делюсь,

Горжусь родителями я,

И мне завидуют друзья.

 

***

 

Подними глаза скорее –

Посмотри, какое чудо,

Посмотри, каким сияньем

Льется радуга с небес!

 

Стану лучше и добрее,

Если надо мною будет

Это небо, это солнце,

Этот день больших чудес.

 

Мы под радугой заветной

Руки к солнышку протянем,

Мы разгоним злые тучи

Силой этих добрых рук.

 

И под небом этим вечным

Навсегда друзьями станем,

Дружбой верной,

                  дружбой светлой

Переменим мир вокруг.

 

Светлана Ягодкина

 

   Божия коровка

 

Что за" капелька" такая

Примостилась на листе?

Красная сидит, живая,

И горошек по спине.

Ветер дунул – лист качнулся,

Бок у капли шевельнулся.

А потом она сползла

Прямо к кончику листа.

Вдруг поднялися бока,

Показались два крыла.

"Капля"с листика слетела,

Вдаль на поле улетела.

Это Божия Коровка!

И летает очень ловко.

 

  Ушки у лягушки

 

У лягушки на макушке

Выросли большие ушки.

Как? Откуда? Почему?

Всё никак я не пойму.

Это ж просто два листа.

Два листа от лопуха!

Шалунишка их сорвала

И к головке привязала.

Ходит и смешит зверей,

Чтоб жилося веселей.

 

Юлия Никулина

 

Светлой памяти бабушки

 

На белых клавишах рояля,

Покрытых пыльной тишиной,

Забыв о времени, дремали

Воспоминания о той,

 

Что эти клавиши будила,

И этой музыкой жила.

По ним руками проводила…

И неожиданно ушла.

 

А у меня осталось время,

И та мелодия в душе,

И сон моих стихотворений

В моем простом карандаше…

 

Николай Александрович Котелевцев

 

             Поезд

 

Я знаю, что когда слова

Порою кажутся фальшивы,

Закрыть готовы мы сердца,

И превращаемся в машины.

 

Наш поезд шел, мы не молчали,

Скрыть не пытались чувств своих.

Мы счастьем жили, счастья ждали,

Ценили каждый жизни миг.

 

Ты улыбалась, взгляд игривый,

Не оставлял сомненья тень.

Был миг, был поезд, там мы жили,

Там уходили в новый день!

 

Надежды свет дарил нам счастье

И чувства загорались вновь.

Был разум отуманен страстью,

А сердце верило в любовь!

 

Ночь опускалась к нам на плечи,

Минуты длились как года.

Мы думали, так будет вечно,

Но оборвалось все тогда.

 

Быть может, вспомнишь ты когда-то,

В потоке вечном бытия,

Как поезд шел в лучах заката,

Как были двое: ТЫ и Я…

 

            Я ждал…

 

Я ждал - но не было ответа,

Бежал от тени я своей,

Кричал, но мне не вторило и эхо,

Мир рухнул на исходе дней.

От пустоты в душе мне тошно,

Мой разум затуманил бред

И от людей во лжи дотошных,

Я исчезал в потоке лет.

Меня гвоздили - не мерился,

Всегда пытался снова встать,

Топтали, рвали, жгли страницы,

Жизнь в ад пытались превращать.

Но чести призрак, дух былого

Всегда был ангелом за мной,

Врагов кромсая своим словом

Растил мне крылья за спиной.

Я возвращался с новой силой,

И я готов был дать ответ

Как солнца луч сжигал тьму мира,

Даруя многим людям свет!

Но радости мне в этом мало,

Когда душа во власти льдин,

Художником, забытым славой,

Бродил средь собственных картин.

Я ждал – но не было ответа,

И в этой тишине мне льстят.

Я, крикнув, не услышал эха

Остекленев, померк мой взгляд…

 

Хельга Гнатышева

 

* * *

 

Замки раскрошились, душа нараспашку,

Все мысли наружу – я что-то не та.

Накинув небесную тучку-рубашку,

Я с факелом ярким стою у моста.

 

Судьба где-то рядом и, чувствуя зовы,

Я сделаю легкий, воздушный шажок,

В грядущее рухнут глухие засовы,

К воротам прижмусь я, взглянуть чтоб в глазок.

 

Увижу лишь мифы. Но вот перемены

Из общего вихря вдруг стали видны:

Ломают и рушат застывшие стены,

К которым привык уж; пейзажи странны.

 

Кругом же природа весной закипает,

И кровь беспрерывно клокочет в висках...

Назад шаг – там прошлое не отступает,

Вперед же – нет сил побороть дикий страх.

 

Печет судьбы факел дрожащую руку,

«Готовься и действуй», - огнем говорит.

А горло сжимает предчувство разлуки,

Но выхода нету. И мост уж горит.

 

             Любимому

 

Исцели меня каплей улыбки,

Звонким лучиком милого смеха,

Утопи в нем былые ошибки,

Чтобы билось вновь сердце без спеха.

 

Исцели меня голосом тихим –

Дай услышать вновь мыслей раскаты.

Замечтавшись, забуду про лихо,

Буду верить, что вспомнишь когда-то.

 

Исцели, ведь не буду, как прежде,

С сердцем каменным жить, говорю я.

Дай мне призрак, лишь призрак надежды,

А о большем тебя не молю я.

 

 

               Надежда     

 

И пусть душа разлита в красках тени,

Твоя же с нею близко не знакома,

А я – лишь пережиток от мгновений,

Почти затертая страница из альбома –

 

Надежда я, что не угомонится,

Что не свернет и не опустит свое знамя.

Я – луч свечи, и он еще стремится

Собой затмить негаснущее пламя.

 

Пускай в глазах собралось боли море,

Но вера стойко будет за спиною.

Любовь пульсирует; в конце своих историй

Я ставлю просто точку с запятою!

 

Елена Сомова

 

Как долго я тебя ждала… 

 

Как долго я тебя ждала,

Как долго я тебя искала,

И тень из жизни прогнала,

И новый образ рисовала…

Любовь – магическая сила,

И этим воздухом дышу,

Тревоги прошлого забыла –

Я к новым рубежам спешу!

И сквозь долину сновидений

Забрезжил золотистый свет –

Он – мост к любви, он – час рожденья,

Судьбы чарующий ответ.

И вознесусь я гордой птицей,

И лихо крылья распрямлю,

За счастье буду я молиться,

За то, что снова я люблю!

 

           Листва любви

 

Листва любви – и в ней я утопаю.

Весь мир для чувств, и только не слова.

Листва любви – поэму я читаю,

И от нее кружится голова.

И всем живым на веки завещаю –

С любовью вознеситесь в небеса,

Которая ошибки там прощает,

Порою сотворит и чудеса.

Листва любви – как ветра дуновенье

И запах свежести на много – много лет,

И шум дождя – осеннее забвенье,

Исполнит не последний свой куплет.

Листва любви исполнит все желанья,

Танцует танго с музыкой ветров,

С заката долгожданные свиданья,

И лунный свет далеких берегов…

Листва любви кружится, опадает,

И с каждым днем все тише шелестит,

И чувства искренние нежно – созерцая

Листва любви с надеждой облетит…

 

Людмила Лутаева

 

          Бог – есть любовь!

 

Бог - есть любовь! Люблю тебя Господь!

Душа бессмертна, тленна только плоть.

И пред тобой, народы все – равны,  

Законы Божьи на века даны.

 

Мой разум напрягается напрасно,

Твой мир велик, создания - прекрасны..,

Во всём - дыхание, таинственность Творца,

И изволение, и преданность - Отца.

                                                       

Я чувствую безмерную любовь.

Защиту, Божьей Матери покров.

Иисуса - сына, истинное царство

И Святость Духа, Веры постоянство.

 

Хочу я быть с тобой, всегда  Господь!

Душой бессмертной, что впитала плоть.

В лучах твоих, блаженных растворяться,

Божественной частичкою являться…

 

Бог - есть любовь! Люблю тебя Господь!

Душа бессмертна, тленна только плоть.

И пред тобой, мы сущие - равны.  

Законы Божьи - людям всем даны.

 

                  Ночь         

 

Дай окунуться,  ночь, в прохладу

И воздух свежий дай  вдохнуть.

Уставшей мне прилечь бы надо.

Хочу под деревом уснуть.

 

Но колокольчик тихим звоном

Тревожит сон и тишину,

А облака в раздумье томном

Ведут печальную Луну.

 

Земля и небо, прикоснувшись,

Построили алмазный мост.

Так сказка, дрёмой обернувшись, 

Несёт меня к скопленьям звёзд.

 

Наташа Стрельцова

 

* * *

 

Небо хмурое с утра –

Просто непогода.

В детский садик мне пора,

Маме - на работу.

А на улице льет дождь.

Скажет мама "Ну и что ж.

Зонт возьмем - и пойдем.

Нам не страшно - мы вдвоем".

 

Я под зонтиком

К маме прижмусь,

Словно в домике

Вдруг окажусь.

Пусть грохочет

Над городом гром –

Нам не страшно –

Мы с мамой вдвоем.

 

Затянуло небо облаками,

Дым склонился в сторону горы,

Пахнет дом теплом и пирогами –

Мир стоит на краешке зимы.

Впереди - метели, снегопады.

Впереди - морозы, Новый год.

Не спеши, зима. Еще не надо.

Осени пока еще черед.

Осень, посчитай свои денечки.

Сколько там в запасе? Есть чуть-чуть?

Как старушка, сядешь на пенечке,

Будто бы немного отдохнуть.

Поглядишь на рук своих творенье –

Пусто все. Прозрачно и легко…

А ко мне в тетрадь стихотворенье

Новое, осеннее легло.

 

* * *

 

Ветер встряхивает ветки,

Сыпет жёлтые монетки

На газоны, на дороги,

Наземь - прямо нам под ноги.

Мы бежим, бежим, бежим,

Громко листьями шуршим.

Мы друг дружку догоняем,

В листья прыгаем, ныряем...

Кто теперь мы? Тролли, гномы?

Мы друг с другом незнакомы:

Наигрались, нарезвились-

И в неряшек превратились.

Листья из волос торчат-

То-то мамы поворчат!

 

* * *

 

- Гляньте, облако упало!

- Может быть, оно устало?

И решило отдохнуть?

Отдохнет - и снова в путь!

Может, просто увидало,

Что цветам прохладно стало –

Потихонечку подплыло

И собою их укрыло.

Может, утречком проснется,

Легким дождичком прольется,

Напоит водой цветы

И растает, как мечты.

 

     Фейерверк

 

У нас над стадионом

Вчера был фейерверк:

Огромными пионами –

Лиловыми, зелеными –

Взлетали искры вверх!

 

Тюльпанами, нарциссами,

Ирисами цвели –

Почти под облаками –

Огни, огни, огни!

 

Серебряными розами,

Мерцающими звездами,

Сверкающими брызгами

Был полон небосвод!

Под этим искропадом,

Под сказочным каскадом

От восхищенья вскрикивал

И замирал народ.

 

В прекрасном настроении

Домой вернулся я –

И вот, стихотворение

Для вас, мои друзья!

 

 

* * *

 

На столе лежит тетрадка.

Под тетрадкой - шоколадка.

А в тетрадке наставленье:

Выучить стихотворенье,

Хлеб купить, цветы полить.

Про собаку не забыть –

Покормить и прогулять,

В комнате своей убрать.

Если сделал всё подряд –

Можешь кушать шоколад!

 

Юлия Лучникова

 

В лесу чудесница-зима

Опять вошла в свои права.

Надела снежные наряды

На ели, сосны и коряги.

Запорошила снежной ватой

Стежки тропинки желтоватой.

Снежок на солнце мягкий пух

Переливается вокруг.

 

Марина Решетова

 

     Не хватит для любви     

 

Меня, наверное, не хватит для любви,

Быть может, в будущем меня уже не хватит.

И сколько не кричи и не зови –

Любовь моя надежду всю утратит.

 

Я просто не смогу себя порвать,

И в первый раз себя жалеть посмею,

А жизнь свою так буду рисовать,

Что полюбить я просто не успею…

 

Я не сумею вытерпеть опять,

Любви несчастной жёсткие оковы,

Не выйдет жить, так буду поживать,

Но не терпеть любви печали снова.

 

Любить мужчину очень тяжело,

Ведь я на сто процентов убедилась,

Когда мне душу ничего не жгло,

А я так просто на беду влюбилась…

 

Любовь – борьба и ежедневный труд,

И люди это часто понимают,

Но ведь бороться тоже устают,

И так однажды руки опускают.

 

Пусть люди меня будут осуждать,

Пусть люди ни за что не согласятся!

Но если так – спешу вопрос задать:

«Случалось безответно им влюбляться?»

 

Мне удалось, и я устала душу истязать,

Ну не судьба, но это ведь бывает!

Ну не смогла я ниточки связать,

Люблю ещё, но места не хватает…

 

Приди же ты любви моей конец,

Я на, любовь, на эту душу положила! –

Живут на свете люди без сердец,

Сейчас я тоже без него, а раньше было.
                                                                                                 26. 09. 2009

 

             Счастлива

 

Я счастлива и в неге пребываю,

От радости давно не вижу сна,

Слова и лица моментально забываю

И незаметно для меня пришла весна.

 

О счастье так мечтала, так хотела –

Вот незаметно в радости горю,

И отрываясь от земли я улетела,

Я с высоты всем счастье подарю.

 

Мне больше не важны ни дни, ни ночи,

И пребывая в сумрачной мечте

Я всё дурное разрываю в клочья

И восхищаюсь жизни красоте!

 

Сегодня я покорна, всех прощаю,

Пускай кого обидела – простят.

Я счастьем всех в округе освещаю

И мне в ладони звёзды полетят.

 

Желания загадываю смело –

Чтоб все на свете счастье обрели,

Чтоб всё сбылось... Ещё бы я хотела,

Чтоб мои тропы криво не легли.

 

Весна мне кажется ни жаркой, ни дождливой,

Мне не важна людская кутерьма,

Я счастлива, как можно быть счастливой!

Я от любви сошедшая с ума!

                                                      Апрель, 2010.

 

 

  Жить и только жить

 

У неба завтра солнце попрошу –

Хочу, чтобы оно меня согрело.

Я буду жить на счастье, поспешу

Быть только той, которой я хотела.

 

Не упустить стараюсь благодать,

Спасибо ей - моей небесной страже.

Я буду доброй, буду даровать –

Я так хочу! Я обещаю даже...

 

Я ближнего прошу: не обвини.

Учусь любить... и вас прошу – любите!

Я ночью в небе яркие огни

Прошу, не гаснете, пожалуйста, светите!

 

Прошу и верю, в долге уповать

И на любовь всевышнего, на силу!

Как я людей прошу не забывать,

Так я у Бога много попросила.

 

А ветер буйный попрошу застыть!

Тепла хочу, не замерзать пытаться.

Себя прошу лишь быть и только быть,

И не сдаваться, только не сдаваться.

 

Да мне бы больше вовсе не просить -

Я за себя давно уже в ответе.

Себя прошу лишь жить и только жить,

Дышать пока мне дышится на свете!

                                                 январь, 2011

 

Александр Никутьев

 

В серебре дорожка лунная

 

В серебре дорожка лунная,

Облаков воздушных вязь.

Что грустишь, берёзка юная,

Головой к воде склоняясь.

 

Помню, как ночами звёздными

Опьянён я был тобой.

Почему узнали поздно мы,

Что назначено судьбой.

 

И любовью одурманенный,

Как в горячечном бреду,

В светлой дымке затуманенной

Отрешённо я бреду.

 

Стынет сердце, словно от холода,

А от ландышей пахнет, как ладаном,

Станет целым то, что расколото,

Ведь дана любовь, как в награду нам.

 

Верю я, что растает лёд,

Что истает тоска белым инеем,

Вновь увижу глаза твои синие,

Миг желанья опять к нам придёт.

 

Горит звезда холодным светом

 

Горит звезда холодным светом

По воле мудрого творца,

Я не поэт, но стать хочу поэтом,

Чтобы людские согревать сердца.

 

Таится мрак по бездорожью,

Полоска в небе всё светлей,

Над шелестящей спелой рожью

Крик пролетавших журавлей.

 

Не надо жизни мне известней,

И славы в золотых лучах.

Хочу, чтоб голос лился песней

Про край родной и мой очаг.

 

И в ветра заунывном свисте,

Молчит разбитая дорога.

Оплакивает осень листья,

А до зимы не так уж много.

 

Галина Зеленкина   

 

Не видя звёзд мерцающих вдали

 

Не видя звёзд мерцающих вдали,

в твою любовь упала, словно в бездну,

не думая о том, что вдруг исчезну

из памяти несбывшейся любви.

 

Отнять душою выстраданный рай

не сможет архитектор мирозданья.

Властитель дум, не погаси сознанья,

дай силы ухватить судьбу за край.

 

Не видя звёзд мерцающих вдали,

дарю любовь, опережая время,

и, как  цветок, не бросив в землю семя,

увяну раньше времени  в пыли.

 

Не видя звёзд мерцающих вдали …

         Так незаметно

 

Так незаметно подкралась весна,

и взбаламутила сердце и душу.

Песня любви из волшебного сна

птицею рвётся из клетки наружу.

 

Так незаметно подкралась зима,

лето и осень, как миг,

                               промелькнули.

То ли в любви обманулась сама,

то ли мечты о любви обманули.

 

Так незаметно теряется след

наших надежд,

                  коих было несметно.

То ли они убежали в рассвет,

то ли в закат, как и я, незаметно…

 

       О ненастье

 

Днём ненастным, в карауле

у высокой кручи,

отливали ветры пули

из свинцовой тучи

 

и расстреливали землю

то дождём, то градом.

Я ненастье не приемлю,

если лето рядом.

 

Лариса Смелянская

 

Вера, надежда, любовь

 

Ну, вот и все! Пора мне в путь.

С попутным ветром в дождь и слякоть.

Меня Вам больше не согнуть!

В углу, забитая, устала плакать.

 

С колен подняться.  Не просить

У Бога счастья, вдохновенья.

Я знаю – он меня простит

За муки, адское терпенье.

 

Я сброшу старую одежду,

От мыслей грешных убегу.

Дай Боже, только мне НАДЕЖДУ!

Без ВЕРЫ жить я не могу!

 

Ну, а с ЛЮБОВЬЮ повстречаюсь

На трудном, праведном пути.

Я с ветром в море обвенчаюсь

Жаль - от себя мне не уйти!

 

Жизнь от запахов пестра…

 

Запах славы, запах боли,

         Запах дыма от костра,

                   Запах счастья и неволи –

                            Жизнь от запахов пестра.

 

Запах яблок, запах моря,

         Запах дивной звездной ночи,

                   Запах пороха и горя –

                            Суть, разодранная в клочья.

 

Запах мяты, запах хлеба,

         Запах полевого сена,

                   Запах грозового неба –

                            Словно лезвием по венам.

 

Запах мести, запах меда,

         Запах горьких твоих слез.

                   Запах раны, крови, йода –

                            Запах смерти моих грез.

 

Елена Горева

 

      Под стук колёс

 

Мне нравится под стук колёс

В тиши уснувшего вагона

О жизни размышлять всерьёз

На длинных тёмных перегонах,

Искать глазами вдалеке

Огни затерянных селений,

Живущих в маленьком мирке,

Вдали от шума и волнений.

Меня безудержно манит

Своим заведомым обманом

Провинциальных станций вид

Пустых, окутанных туманом,

Люблю короткий передых

На безымянных полустанках,

Холодных трав, от рос седых,

Прикосновенье спозаранку…

Себя представить за окном –

Другая жизнь и я – другая,

Другое всё – работа, дом…,

Но эта мысль меня пугает!

А поезд убегает вдаль,

Чужая жизнь несётся мимо,

Дорог и  радость, и печаль

Ни с чем на свете несравнимы!

                                                  Июль 2009 г.

 

            Старая знакомая

 

Лёгкая, воздушная, будто невесомая…

Снова ты пришла ко мне,  старая знакомая!

Целый год не виделись – я уже соскучилась!

То в жаре, то в холоде, ожидая, мучилась.

В волосах запутались листики багряные,

А глаза зелёные  – томные, туманные…

Как жила я без тебя, расскажу, не скрою,

Увлеку с собой к реке утренней порою,

Покажу мой старый лес, сильно поредевший,

И сорву тебе грибок, под осиной рдевший,

Из рябин венок сплету с  алыми кистями,

Поведу за горизонт дальними путями,

А потом, когда домой нас вернёт дорога,

Я  уткнусь в твоё плечо и всплакну немного.

                                                   Август 2009г.

 

Лидия Жарова

 

То ли было, то ли не было

 

Сердце ранено занозою?

Не зима ль, колдунья белая,

Замела, да заморозила,

Да запрятала под пологом,

Под снегами сердце девочки?

Только ждать весны недолго ей –

Прорастет заноза веточкой.

 

Что зима? Теперь в отместку ей

Сердце с Солнцем не разминется.

И любовь, уже не детская,

Расцветет кустом жасминовым,

Отзвучит свирелью свадебной,

Отметет метелью белою.

Лепестки-снежинки падают…

То ли было, то ли не было.

 

Валентина Фёдоровна Скворцова

           

 *   *   *

 

Засинел высокий небосвод,

Над посёлком засветились звёзды.

Иней белоснежной мишурой

Украсил ветки старенькой  берёзы.

 

Ни ветерка, вокруг такая тишь,

Луна плывёт по небу золотая.

Ты идёшь со мною и молчишь,

И я молчу, что говорить не зная.

 

 *   *   *

 

Покатилась в саночках

Луна по небу тёмному.

В парке на лавочке

Целуются влюблённые.

 

Клёны в белом инее,

Ветер спит под ёлкой.

Единственный мой милый,

С другой идёт девчонкой.

 

Пройду я тихо мимо,

Остыла,  не горю.

Почти уже забыла,

Почти уж не люблю.

 

Зоя Садовская

г. Звенигород

 

* * *

 

Ходит по свету с времён Мироздания

рядом с Несчастьем Закон опоздания.

Каждому встретились эти два брата,

Каждый опаздывал в чём-то когда-то.

 

Встречи, разлуки, разводы и свадьбы –

Люди торопятся: не опоздать бы!

Жизнь – многоликий и шумный вокзал:

Секунду замешкался – и опоздал.

 

Все опозданья – различны всегда:

Есть на мгновения, есть – на года.

Без украшений напыщенной лжи

Есть опозданья на целую жизнь.

 

Словно спортсмены, несёмся вперёд:

Этот обгонит, а тот упадёт.

Мы зачастую не в силах понять:

Где же нам можно

Чуть-чуть опоздать?...

 

Ходит по свету с времён Мироздания

Рядом с Несчастьем Закон Опоздания.

             Август

 

Незаметно пролетело лето –

Отблестело росами,

На лугах, на солнцепёках где-то

Отзвенело косами.

И до осени ещё долго вроде бы

По времени,

Да рябина зажглась гроздьями

Среди зелени,

Да от солнца темнее полосы

На дорожке,

Да горят огнём гладиолусы-

Длинноножки...

Август, август! Месяц ярмарочный,

Урожай новый!

Август, август, Спас яблочный,

Спас медовый!

В синем небе облако-парус,

Звон колокольный...

Месяц - праздник, месяц август,

День престольный!

..А лето и не ушло.

Румяным, маленьким

На ладонь мою легло

Яблоком.

 

Елена Шопен

             

                    Море и Я

 

Ветер треплет мою непокорную рыжесть...

Волны нежно целуют босые стопы...

За ресницами спрячу шальную бесстыжесть...

Отдаваясь ласканьям бурлящей воды...

 

Море шепчет прибоем, о том, что любило...

И что любит, тихонечко галькой скрипит...

Чайки с неба кричат, что оно не забыло...

Любит - солнце своими лучами искрит...

 

Море, море, кого же ты так страстно любило?

Я впервые стою на твоем берегу...

Только в сердце моем,  от чего-то заныло...

И стрелой по бурунам к нему я бегу...

 

Легкой тенью нырнула, в морскую пучину...

Шорох брызг, и уже, я иду в глубину...

И ликует душа, просто так, без причины...

Или, все ж оттого, что его я люблю...

 

Глубина принимает, манит красотою...

Бьется яростно пульс, замирает в груди...

Я на дно опускаюсь, морскою звездою...

Замерев в ожиданье, что же ждет впереди...

 

Море нежно колышет подводным теченьем...

Мне в подарок несет из жемчужин цветы...

Только вдруг, как огонь...всплеск тоски, огорченья...

Море, море, меня убиваешь ведь ты...

 

А по венам течет бесконечная мука...

Боль шипами вонзилась в мое естество...

Такова суть обмана...простая наука...

Море, море, за что...как же ты так смогло...

 

Покидая обман, вырываясь из плена...

Я взметнусь над волной, и на берег ступлю...

А за мной по следам, ядовитая пена...

Оглянись, возвратись...я тебя так люблю...

 

Ветер нежно обнял, потрепал мою рыжесть...

Я украдкой смахнула бриллианта слезу...

Раскидав в облаках всю шальную бесстыжесть...

Улыбнулась...не стоит идти в глубину...

 

Валерия Мазикова

 

Нас больше нет

 

Нас больше нет…

Замолкли телефоны,

Пустая комната и слезы по щекам.

Нас больше нет…

И словно незнакомы

Мы топчемся по рухнувшим мечтам.

Нас больше нет.

Холодный ветер снова

Уносит пенье птиц куда-то вдаль.

Нас больше нет…

И я уже готова,

Смириться с тем, что впереди одна печаль.

 

Юлия Дидур

 

    Слёзы бриза!   

 

Мне никогда не забыть-

это холодное лето.

Когда разбились мечты.

И сердце льдинкой согрето.

И лед меня обжигал.

И я во власти каприза.

Ждала, когда же причал?!

А по щекам слезы бриза...

 

***

Зачем ты снова

дразнишь сердце?!

На рану сыплешь

горький перец...

Ведь ты разбудишь

и исчезнешь!

А я уже

не стану прежней!

 

Надежда Цыганкова

 

                 Сёстры

       Сказки сибирской бабушки

 

На высокой скале, там где море шумит.

Где, орлы величаво летают, замок

Чудный, прекрасный стоит... и молва

Про него витает.

Две сестры там живут, одна темная

Ночь, а другая нежное Утро.

Покрывало волшебное девицы ткут...

 

Ночь прекрасная, стройной была,

Волос черный до плеч спускался.

Черноглаза, смела, горда, и кто видел

Ее влюблялся.

 

Наступало время ее, в зал огромный

Дева вошла, села в кресло она у станка,

Начала покрывало ткать, начала чудеса

Создавать...

 

Соткан первый узор золотой – это месяц

Завис круторог. Вот на бархате неба

Возник жемчугов дорогой венок.

Жемчуга не простые те, это звезды на

Небе горят, песню ночи они поют,

О любви они говорят.

Засыпает все ночью и... вдруг,

Светлячков хоровод закружился.

Осветив и поляну и пруд, нежно он

На ковер опустился.

Появилась в зале сестра.

 

Рыжий волос, брови вразлет,

Солнца луч коснулся лица, на носу

Веснушек полет.

Наступил долгожданный рассвет.

Птицы дивные песни поют,

Затрубил рожок пастуха, и коровы

Пошли нас луг.

Где-то слышно течет ручей,

Водопад стекает со скал, и

Алмазами струи блестят.

Села в кресло сестра у станка,

Начала чудеса создавать, начала

Покрывало ткать.

 

В чудном замке сестры живут –

Неразлучны они всегда.

И пусть вместе им трудно идти –

Но они не разлей вода.

 

Каролина Талагаева  

14 лет

 

           Герой           

 

На море шторм и ураган,

А так же дождь и град…

Бежит кораблик по волнам,

Как отбивает такт…

Побиты бурей паруса,

И палуба в воде,

Но парусник ещё идёт,

Качаясь на волне…

Рывок, другой… Ещё чуть-чуть

И победит «Герой».

Уже почти окончен путь:

Вон пристань за скалой…

…И море словно поняло,

Что ссориться нельзя,

Что тот кораблик всё равно

Придёт, ведь с ним друзья…

И стало тише и светлей,

И прекратился бой,

И волны понеслись слабей…

Беги смелей, герой!

 

   Ромашка

 

Наступило лето.

Лето - вот оно!

Радуются дети.

Счастье - вот оно!

Выбегу я в поле,

Мокро от росы,

И найду ромашку

С сердцем золотым.

Солнце в небе светит,

Пташечки поют.

А к моей ромашке

Погадать бегут!

Не отдам ромашку,

Защищу её!

Пусть сорвать попробуют

Милую мою!..

Вот настал и вечер,

Спать идти пора.

Я машу ромашке:

- До завтра! До утра!

 

           Весеннее        

 

Ложатся строчки на листок,

Как тёплый дождик на песок…

Они хотят поведать мне,

Что всё проснулось на Земле

И в Истринских моих краях…

О тихих ласковых ветрах,

Спокойной маленькой речонке,

Смешном хорошеньком зайчонке…

О вербы сереньких комочках,

И каплях дождевых на почках,

О том, что день уже длиннее,

А солнце ярче и смелее.

Бегут ручьи уж по дорожкам…

И новый день в моих ладошках

Зажёгся праздничной искрой…

Я поздравляю всех с весной!

 

Софья Ефремова

 

* * *

 

«Душа хотела быть звездой».

Она как бабочка порхала.

К тебе одной, одной мечтой

Из ночи в ночь перелетала.

 

Она манила и звала

Минутным ветра дуновеньем.

Она зажгла, тебя зажгла

Нелепым трепетом, волненьем.

 

Она горит, и ты горишь.

Она мечтает, ты мечтаешь.

Она поет, а ты молчишь,

Себя за глупость презираешь.

 

           

 

             Вы

 

Бегу по кругу убегая,

То, находя, то вновь теряя,

То свято веря, то моля,

Ищу других, ищу себя.

 

Близки мне речи и надежды,

Близка мне сладость бытия.

Мне близок мир, как одолженье,

Мне близок мир, где нет тебя.

 

Мир одиночества и странствий.

Мир полный света и огня.

Мир полный страсти, и в тумане

Я вновь гуляю без тебя.

 

Мир одиночества по жизни,

Жизнь унизительных утех.

Всегда во власти сладострастья,

Всегда в плену пустых помех.

 

Всегда во сне, всегда в смятенье,

Прибившись к берегу на час,

Всегда одна на побережье,

Всегда одна при встрече Вас!

 

Вы – Сон, Вы – Воздух, Вы – Смятенье!

Я на Яву, я возле Вас.

Вы – Мир, вы – Радость… извиненье,

Я снова покидаю Вас.

                                           16.04.08

 

Иван Марков

 

             Поэтам

 

Что зрите вы, о чём мечтайте

В безумной повести времён,

Какие тайны вы скрывайте

Под маской горестных имён?

 

Плетеньем чувств, словесной тканью,

Вы ищете на всё ответы

И под небесной, вечной гранью

Поёте гимны, о поэты!..

 

***

 

Как радостно, как весело

Тайком от всех страдать.

Луна свой лик повесила –

Святая благодать!

 

О Русь моя, о поле,

О тишина ночи,

О золотая воля,

Люби, веди, кричи.

 

Оставь меня с собою

На ветровой межи

И не смотри, что вою-

То песня для души!

 

Тетяна   Лісненко     

м. Ромни

 

                    В цей свiт…

 

Ми всі в цей світ приходим для любові,

Для добрих справ, для затишку  й тепла.

Щоб істину знайти в чужому слові,

Щоб в душах вічно молодість жила.

Щоб на землі сади саджати й квіти,

Щоб сіять зерно правди у душі,

Щоб сонцю, пташці, дереву радіти,

Радіть, як пахнуть білі спориші…

Приходим ми дерева щоб садити,

Любов пізнать, розлуку і плачі,

Щоб по крайнебу в щасті походити,

Й почуть, як плачуть зорі уночі…

Але життя летить, неначе птиця,

Чи все зробив, що планами було?

Збудував дім, чи викопав криницю, -

Життя пройшло, як човен пропливло…

…Пройдуть роки. Ім»я моє розтане,

Неначе сніг останній навесні,

І лиш тоді, коли мене не стане,

Не буде прикро й боляче мені…

За те, що хтось покривдив чиюсь душу,

Що хтось в саду понищив яблуні,

Але сьогодні червоніти мушу,

Й слова з душі вигукувать сумні.

Себе так часто ловимо на слові –

Прожив красиво й чесно, чи дарма?

- Ми всі в цей світ приходим для любові,

І відповіді іншої нема…

Але жорстоко думка душу крає:

Чому людей не ціним при житті?

А лиш тоді, коли уже немає,

Пробачень тихо просим в самоті…

Тоді рахуєм справи у скорботі,

Слова в душі вишукуєм дарма…

А скільки сил лишилось на роботі!

Лишилась пам»ять. Слів уже нема…

Ти мапятаєш, що зробили люди

В житті для тебе? Справи немалі!

Чи соромно тобі тоді не буде,

Коли прожив дарма ти на землі?!.

Але ж бо ні! Усе зробив, що треба,

І совість чиста, наче кришталі…

Шукав своєї долі серед неба,-

Знайшов іі на праведній землі.

…Весною пахнуть котики вербові,

Чому ж бо нам у щасті не цвісти?

Ми всі в цей світ приходим для любові,

Для щастя щоби зводити мости…

 

     Прихилився вечір…

 

Прихилився вечір до ріки,

А вона – холодна і німа…

Хоч моргають з неба їй зірки, -

Не шепоче і не обніма…

Наче ширма, вечір нависа,

Погляд неба – дивний і скупий…

Ця таємність – мрія і краса,

Неповторність цю бери і пий…

Причепивсь метелик на бузку,

Може, він отут когось чека?,,

Ні! Дивись – танцює на листку,

Чи кадриль, чи, може, гопака?..

Але свіжий вітер навпрошки

Пролетів – й метелика нема…

Прихилився вечір до ріки,

Як сестрицю рідну обніма…

 

Юлия Лебедева 

!4 лет, Мурманская обл.

 

Широко раскрытыми глазами

 

Я смотрю на Мир,

Все интересно в нем:

Шепот облаков под небесами

И закат, пылающий огнем,

Капелька росы и шум дождя,

Солнца луч и падающий снег.

Мир огромен – кто в нем Я?

Я – Землянин, Гражданин,

Я – Человек! 

                                                  

          Заполярный край

 

Губы сладкие  от бархатной морошки ,

В  сопках птичий гомон-пересвист,

В лужицу – прозрачное окошко –

Падает с березки желтый лист.

 

Отражается в озерах и речушках

Солнца летнего неутомимый взгляд,

А в лесу, на солнечных опушках,

Прячутся грибы – за рядом ряд.

 

Север мой! От края и до края

Мил и дорог сердцу моему!

Все в тебе душой я принимаю,

Бесконечно преданно люблю.

 

Жаль, лесов становится все меньше,

Зеркало озер и рек мутней,

Над осенней тундрой  опустевшей

Крик печальней уток и гусей.

 

Все ж я верю в разум человека

И пророчу счастье и весну.

Заполярный край, родной навеки,

Всех дороже сердцу моему.

 

На что похожа капелька дождя?

 

- На что похожа капелька дождя? -

У всей моей семьи спросила я?

 

- На капельку росы, - ответила сестрица, -

Попробуй той росой  ты утречком умыться.

 

- На слезы,- так ответила мне мама, -

- Ты плачешь точно так, когда со мной упряма.

 

- На брызги моря, - папин был ответ, -

Так из похода шлю тебе привет.

 

- На божью благодать, - бабуля прошептала, -

Таких чудес в природе  есть немало.

 

На что похожа капелька дождя?

- У каждого по-своему, - решила я.

 

Елизавета Абрамова  

8 лет, Мурманская область Кольский район

 

          Зимняя сказка

 

В воздухе кружась, одна снежинка

Легкой, беззаботной паутинкой

На ладошку тихо опустилась,

У меня на время загостилась.

 

Приняла я гостью как подругу,

Вестницу холодной зимней вьюги.

«Ты откуда?» - тихо я спросила,

И она ответом удивила.

 

«Далеко, за синими морями,

Высоко, почти под небесами,

У зимы дворец хрустальный есть,

В нем снежинок, нас – сестер, не счесть.

 

Мы танцуем, водим хороводы,

Не страшным нам беды и невзгоды.

Нам наряды шьет мороз-кудесник,

Посмотри: узор на них чудесный!

 

Беззаботно время пролетает,

Но зимой черед наш наступает,

Легким облаком спускаемся с небес

На дома, дороги, реки, лес.

 

И воздушным покрывалом снежным

Обнимаем землю нежно-нежно,

И в мороз, во вьюгу вместе мы

Так до окончания зимы.

 

А лишь ярче солнышко засветит,

И весна пришлет земле приветы,

Возвращаемся обратно  в небеса –

Вот такие наши чудеса!»

 

Я поверила в рассказ  чудесный этот-

Значит, сказка может быть на свете,

Поблагодарила  гостью я,  снежинку-

Тонкую, как нитку, паутинку.

 

Алла Авдеева

г. Иркутск

 

Когда ты встал не с той ноги

Нахмурен и уныл,

Вокруг мерещатся враги,

Весь божий свет не мил.

 

Коль встал с больною  головой,

Брюзжа и дребезжа,

Предался критике такой,

Что режет без ножа,

 

Займись собою, милый друг,

Зря время не губя.

В здоровом теле – здравый дух,

Воспитывай себя.

 

Ты завари зелёный чай,

А лучше травяной.

И не ворчи, не поучай,

Займись простой ходьбой.

 

И будешь ты совсем не хил,

А по-гусарски лих,

И запоёшь, как мистер Хиль,

И сочинишь свой стих.

 

Укрась календулой свой сад,

Ромашку посади,

Шмели и пчёлы прилетят –

Живому не вреди!

 

Александр Лозовой

 

                    Пыль

 

Со мною странник делился сокровенным,

Он ветром был и землю облетал ни раз.

Он много повидал и мог быть откровенным

И молвил мне свой ветреный наказ:

 

«Живи, он говорил, без сожалений,

На "пыль" вниманья своего не убивай.

Не строй себе ненужных убеждений,

И в одиночестве молись, не унывай.

 

Унынья, молвил он, я много видел,

Оно подчас не стоит и гроша.

Унынием я раз себя обидел,

Да так, что ни померкла чуть душа.

 

Где только ни летал, чего ни видел,

Какой страны ни ведал уголок.

В пути я эту "пыль" возненавидел,

Не уяснив, какой в ней прок».

 

Прохладою своей меня он нежил,

Секреты бытия легко даря!

Я понял, слушая его, что не жил,

Всю жизнь иллюзию любя...

 

Валерий Медведев

 

        Владимирка

 

Дождь стекает зелеными листьями,

Каждой капле его я рад,

Я дорогой иду лесистою

И вдыхаю весны аромат.

 

А из прошлого дальнего, мглистого,

Словно тени  шеренгами в ряд,

Россияне бредут декабристами,

Кандалами гремят.

 

И прохожие крестятся истово,

Осеняя крестом бедолаг.

Каждый близок воистину,

Словно, сын или брат.

 

Предстоит путь не близкий,

Пол-России придется идти,

И не станет никто обелиском

В придорожной пыли.

 

Сколько знала «Владимирка" горя,

Сколько видела слез,

Но с судьбой бесконечно споря,

Всё жила в мире грез:

                                                                            

Вот последний кандальник пройдет

И Россия свободно вздохнет,

Но года за годами шли

И слышны были кандалы.

 

Века прошли,

Свидетель тех времён -

Храм Троицы и колокольный звон.

 

Екатерина Фролова

 

    Под музыку дождя

 

С неба падают капли дождя,

Тонкой струйкой слетая с небес,

И омытая влагой луна

Закатилась за дальний лес.

 

И бежит вниз по склону ручей,

Ну а дождь все идет и идет.

Видно много за эту ночь

Небо слез на землю прольет!

 

Вместе с небом заплачу и я

По любви своей безответной,

И под тихую песню дождя

Вспомню я о мечте заветной.

 

В ней с тобою идем вдвоем,

Тонкой струйкой слетая с небес,

С неба падают капли дождя,

И луна закатилась за лес.

 

И сквозь тихую песню дождя

Я спокойно могу различить.

Как мне шепчут губы твои:

«Я всегда тебя буду любить»…

                                        2006 год.

 

Вера Мирная

 

Баюкает поезд, качает

 

Баюкает поезд, качает,

Плывут за окошком поля.

И мимо меня проплывает

В полночном покое земля.

И мне так легко и спокойно,

Так мысли хрустально ясны.

Болтает вагоны и можно

Спокойно досматривать сны.

И месяц кивает в окошко,

И в лунном сиянье простор,

И слышен соседей немножко

Нехитрый ночной разговор.

И пусть мне болтаться не мало,

В дороге душой отдохну.

И жизнь долистав до финала

Я с чистой страницы начну.

 

***

 

А Киев под парчовым одеялом

И на деревьях всполохи огня.

Крещатик в позолоте небывалой

Глазами окон смотрит на меня.

Застенчиво рябины в скверах рдеют,

Им бусы ягод украшают грудь.

И я тебя просить осмелясь смею:

Не уходи, октябрь, еще побудь.

Огромные каштановые листья

Толпятся под ногами у меня,

И видится все явственно и близко,

И ранит память красками дразня.

И серебрятся струями фонтаны,

И шелестит доверчиво вода,

А на душе, так горестно, так странно,

Как будто мы расстались навсегда.

 

 

           Непогода

 

Лижут ласково волны песок,

Ветер парус надул пузырем.

Пробежал по воде колесом

И застыл на запястье  моем.

Непогода тайком подошла

И из серых надувшихся туч

Дождь осенний  поспешно полил –

Неприятен, холоден, колюч.

И уже ни просвета, ни зги,

Не видать за  седой пеленой.

Лишь  танцуют по морю круги,

Льет вода беспрестанно, стеной.

 

Анатолий Козлов

 

     Снег пушистый

 

Какое чудо снег пушистый,

И бубенцов веселый звон!

Когда бокал с вином игристым

Напоминает нам о том:

 

Что все невзгоды и ненастья

Настало время позабыть.

И Новый Год предвестник счастья

О чем-то нужном попросить.

 

Здоровья для родных и близких,

Благополучия в семье,

Детей побольше голосистых

И света теплого в окне.

 

Врагов простить и пожалеть,

Душою христианского прощенья,

Чтобы напрасно не терпеть

Желанья злобного отмщенья.

 

Детишкам сказочных подарков,

Богатых девкам женихов,

Успешным всем спортсменам стартов,

Побольше старикам годков.

 

А вместе всем любви и счастья

На радость близким и родным,

И чтобы горькие ненастья

Ушли, как с белых яблонь дым.

 

И как шампанское в бокале,

Сверкает бриллиантом брызг!

Вы веселиться не устали,

Пока играет гармонист.   

 

Татьяна Тихонова

 

***

 

Ты  знаешь...  Я  хочу  тебе  сказать.

Ты  больше  не  тревожишь  мою  душу.

Мне  больше  не  за  что  тебя  прощать.

Мне  больше  незачем  тебя  всё  так  же  слушать.

 

Мне  безразличны  все  твои  упрёки,

И  лишь  смешно,  смешно,  когда  ты  злишься.

Нет,  люди  не  бывают  одиноки.

Они  для  фото  лишь  позируют  на  крыше.

 

***

 

С  сердцем  играла,  хоть  не  умела.

Оно  лишь  нагрелось  и  перегорело.

И  не  было  взрыва,  а  только  осколки.

Я  склеила,  но...  Немного  толку.

Пыталась  зашить,  маскируя  шрамы,

Но  вновь  кровоточили  рваные  раны.

Я  сердце  разбила...  Но  я  не  хотела!

Я  просто  любила:  ни  робко,  ни  смело...

Безумная  страсть,  я  навеки  люблю!!!

Прости.  Извини  за  ревность  мою.

 

***

 

Рассвет  крадётся,  звёзды  гаснут,

В  тиши  сияющий  покров.

Не  плачьте,  звёзды,  понапрасну,

Та  сказка  не  вернётся  вновь,

Но  просыпается  посёлок,

И  снова  шум  машин  и  смок.

Жизнь  для  того,  кому  так  дорог

Укрытых  щебнем  звук  дорог.

 

Юрец Ташкинов

 

           Жизнь!

 

Жизнь – беспечная дорога,

Где терниста, где ровна.

Ты вини себя, не Бога,

В том, что не прожил сполна!

 

В том, что не достиг ты цели,

В том, что не прошёл пути,

В том, что будни надоели,

Что не смог себя найти!

 

В том, что став лишь пешкой серой,

И не чёрной, и не белой,

Мир решил вдруг изменить,

Некого тебе винить!!!

 

        Снова дождь

 

Снова дождь закрывает небо,

И из туч серых льётся вода.

Где найти нам беспечное лето,

Чтоб остаться в нём навсегда?!.

 

Пусть от будней мы снова устали,

Не рассыпятся в прах никогда,

Те мечты, что звездою сияли!

Снова льётся из неба вода…

 

Людмила Шевчук

 

             Я с тобой

 

Я тебя отогрею в морозы

Добрым словом и писем теплом.

Не беда, что ты - в сердце заноза

И что сам ты к любви не готов.

Но, когда ты уставший, потухший,

Засыпаешь в постели своей,

Я котенком пушистым, послушным

Пробираюсь к подушке твоей.

Прикоснусь я к щеке шерсткой нежной,

Мягкой лапкой поглажу висок,

И задремлешь ты сном безмятежным,

И не так ты уже одинок...

Я - котенок...сквозь вьюги и версты

К тебе носиком тычусь в плечо,

Ну, и что ж, что сердечко с наперсток,

Но, ведь любит оно горячо!

Ночь растает, как снег на ладошке,

Растворится котенок - мираж

И забрезжит в рассветном окошке

Зимней сказки морозный кураж.

На работу тебя провожаю

И молитву вдогонку шепчу.

Ты нахмуришься строго, я знаю,

Отмахнешься, а я ...промолчу.

Лишь подумаю: «Будь осторожным!»

Отведу я все беды, иди!

А поранишься, я - подорожник

На саднящие раны твои!

Лариса Есина

 

                Разлука

 

Громада чувств, что накопились вдруг,

И скомканность последнего свиданья.

Чуть затянувшийся союз прощальный рук

И слезы после мига расставанья.

А после – призрак самых первых встреч

Вернет воображенью образ близкий,

Который будешь ты всегда беречь,

И ожиданье скорой переписки.

 

 ***

 

Иногда себя чувствую загнанным зверем,

Когда я одинока, все против меня:

Вдруг темницей сырой мне покажется терем,

И врагами вчерашние станут друзья.

 

Вот тогда, не найдя средь людей пониманья,

Дневнику доверяю печаль, пока чист.

А наутро стихи – иногда без названья –

Сохранит для меня весь исписанный лист.

 

             Луна

 

Луна запуталась в ветвях

И брызнули осколки света,

Оставив блики на стволах,

Тропинках, крышах, окнах, стенах...

 

Царит меланжевая ночь,

И мыслей путаются нити.

Сомненья и печали - прочь

Из ряда будущих событий.

  

Довольно в прошлом было их -

С лихвой хватило бы на многих.

Жаль, в мире этом для двоих

Преступно коротки дороги.

 

Жизнь быстротечна, как река.

Резки и круты повороты.

И вечный выбор - берега:

Добро иль Зло?.. Перед рассветом

 

Ночь наиболее темна,

Но все ж бессильна перед солнцем.

Поднявшись, полная луна

Переливается в оконцах...

Диана Пташинская

 

            Воспоминания

 

 ... Открою запылившийся альбом,

И прошлых лет страницы пролистаю.

Летят года, как листья за окном,

Как шумных птиц в осеннем небе стаи.

 

В саду ковер из листьев золотых,

И пахнет осень соком яблок спелых...

Воспоминаний, ярких и цветных,

Намного меньше снимков черно-белых.

 

Наивных лиц знакомые черты,

Ошибок старых вырваны страницы...

Мгновенья жизни – желтые листы,

Летят года, как в сером небе птицы.

 

Несут на крыльях боль былых утрат,

Все дальше, в бесконечность улетая...

И я гадаю - рай там, или ад?

Альбом старинный в сумерках листая.

 

Проходят дни, как сны - за годом год,

И все короче жизни полустанки...

Но бережет потертый переплет,

Цветов сухих бесцветные останки...

 

Я живу на окраине лета

 

... Я живу на окраине лета,

Где в лесу водопады звенят,

Где сливаются в нежном дуэте

Шелест ветра и трели цикад...

 

Где русалки резвятся в прибое

В океане при полной луне,

Воздух терпкий от сладкого зноя

Льнет под вечер к прохладной волне...

 

... Я живу на окраине лета.

Ну а ты – в седине февраля,

На далекой, холодной планете,

Где в безмолвии стынет земля.

 

Где закаты печально-красивы,

Где рассветы прозрачно-нежны,

Но... бывает до боли тоскливо

От звенящей вокруг тишины.

 

Вспомнишь ты обо мне у камина,

Пепел жизни былой вороша, -

Вспыхнут вдруг угольки, как рубины,

И немного оттает душа.

 

Ты почувствуешь запахи моря,

Поцелуй ветерка на щеке,

Ты увидишь парящие горы,

Звезд морских на горячем песке...

 

Ароматы ночного зефира

Негу томных мечтаний сулят.

... Я живу на окраине мира.

Между нами – лишь Вечности взгляд...

 

Римма Табунщикова

 

***

 

Я тебе постелю на постели затертые рифмы.

Опустели мои закрома и карманы пусты.

Разве это мешает увидеть кораллы и рифы

И песок манной кашей во сне, там где плещешься ты.

Не мешает морского ежа, как большой ртутный шарик

К теплой коже прижать сильно - сильно, чтоб он не дрожал.

А потом тихо дуть на беду, на термометра жало.

Липким потом пижаму марать утопая в бреду.

 

Генрих Ужегов

 

        Огонь любви

 

Огонь любви –  подарок  Бога,

Но  он даётся нелегко,

«Любовь одна. Подделок много».

Как говорил Ларошфуко.

 

Чем ярче свет, тем гуще тени,

И чем огонь любви сильней

Тем круче стёртые ступени,

Нас приближающие к ней.

 

Трудна большой любви дорога

Сулит она и ад, и рай,

Любовь одна. Подделок много.

Ищи!  Надейся!  Выбирай!

 

 

 

 

Елена Сюваткина

 

              Что внутри

 

Не дай мне утонуть в своей печали –

Тяни меня из зыбкости, тяни.

Тебе в глаза смогу сказать едва ли,

А я хочу считать до встречи дни.

А я хочу творить тебя мечтами,

Беречь и защищать от суеты,

Будить губами, лаской и стихами

И отдавать потоки теплоты.

Вяжи меня по ниточкам из счастья.

Какая есть – прочти и оцени,

Я сделана из нежности и страсти.

Лишь только ни за что не обмани.

 

Alex Odeski

 

* * *

 

Разложенная нотами в тиши,

Пропитанная радостью и болью.

С орнаментом, украшенным любовью,

Загадочная музыка души.

Ничем неподражаемые звуки,

Порою ранят, мысли бередя.

Как будто плачет малое дитя,

Капризничая в комнате от скуки.

Но вот душа стрелой взмывает ввысь,

Слезу роняя, тронув мельком струны.

И всплеск волны средь солнечной лагуны,

И свист в ушах, и только крик - держись.

 

Ступенька за ступенькой, шаг за шагом,

Идем туда, где горный водопад

Роняет воды серебристым градом,

Ручьем петляя, словно наугад.

Туда, где озеро раскинулось в долине,

Средь гор лесистых, обретя покой.

Там, где форель, как будто на картине,

Написанною Божьею рукой.

 

Валентина Назарова

 

                   Мама

  

Много прекрасных есть слов на свете,

Одни из тех – что напишут дети...

 

 С детства мы помним мамины песни,

 Помним, как книжки читали с ней вместе.

 Маму зовем мы в минуты несчастья,

 Мама, как друг даст надежный совет.

 Дарит улыбку ей, наше счастье,

 Струится из глаз ее солнечный свет...

 

 Мама. Такое знакомое слово,

 Словно молитву, шепчу его снова...

 

 Мама холит тебя и лелеет,

 Если ушибся – она пожалеет.

 Мы огорчаем ее – нас накажет,

 Но этим нам путь к исправленью укажет...

 Мамины руки все трудятся, вяжут,

 Много историй нам мама расскажет...

 

 С ней мы встречали свой первый рассвет,

 С ней мы поймем, что ее лучше нет!

 

 Смотрит с небес за нами луна,

 Как и мама, а мама у нас одна...

 Мама так часто о нас тревожится,

 Голос ее сквозь года нас зовет –

 Мама нас ждет, и опять беспокоится,

 Любовь ее к нам никогда не умрет!!!

 

  Друзьям посвящается

 

 Года раскидали по свету,

 Но в сердце тревогу храня,

 Чуть-чуть притворяясь поэтом,

 Я вас вспоминаю, Друзья!!!

 

 Мой жизненный путь, без сомненья,

 Был ярок, под вашей звездой.

 В счастливых и грустных мгновеньях,

 Вы мысленно были со мной!

 

 Шли рядом тернистой тропою,

 А в тяжкие, скорбные дни –

 Вы рядышком были со мною,

 И сделали все, что смогли!

 

 Приятно было жить, такой судьбою,

 И добрую, я посылаю весть:

 Спасибо вам за то, что вы со мною,

 Спасибо вам за то, что просто Есть!!!

 

 

 

 

Наталья Завьялова (Бодайбинка)

 

               Господин Петербург

 

Господин Петербург, извините меня за разлуку,

Вы дарили мне дождь в оторочке из белых ночей.

Мокрый сфинкс у Невы засыпал под прощальную фугу,

Этот сфинкс был моим, а теперь он, наверно, ничей.

 

Господин Петербург, Ваших улиц прямая осанка

Помогала держаться, не падать под тяжестью бед.

Изгибалась судьба от истока до устья Фонтанкой,

Каждый год "плюс один" добавляя к количеству лет.

 

Господин Петербург, если б знали Вы, как я скучаю

Без трамвайного звона на Стрелке у невской воды,

Без изящных мостов и парящих над волнами чаек...

Вы мне дороги так, что не смею Вам вымолвить "ты".

 

Господин Петербург, я приеду... Не знаю, как скоро.

Вы - любовь моя, вера, надежда и, может быть, рок.

Самый близкий на свете, пропахший туманами город,

В церкви свечку поставлю, храни Вас вовеки Ваш Бог...

 

Анатолий Романчук

 

Цветёт черёмуха

 

Цветёт черёмуха.

Вся в белом...

Красива –

глаз не оторвать!

И в каждом взгляде

первым делом –

желанья мысль:

цветок сорвать!

 

Вдохнуть нектар!

Остановиться

на миг!

От жизни непростой –

отречься!

Чтобы насладиться,

опять и снова, 

Красотой!

 

Цветет черёмуха.

Струила

в мой сон,

под утро, аромат.

Там, грёза ль, явь?

Не ясно было,

Душа,

Не ведая преград –

Любила! Верила!

Надеясь...

 

Презрев

законы бытия,

её теплом,

блаженно, греясь,

проходит

третья жизнь моя!

 

Олеся Светозарова

 

         Вера в лучшее

 

Пусть сейчас вокруг вьется ненастье,

И не видно просвета вдали.

Все ж я верю, что встретится счастье

Где-то там, у меня на пути.

 

Что исчезнут, растают невзгоды,

Что утихнет буран на душе.

Пусть не будет хорошей погоды,

Мне иллюзии хватит вполне.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

       Проза

 

 

 

 

 

 

              

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Владимир Сапрыкин

                                    

                                                         Шурави

 

  Когда и откуда  он  появился  в  этой станице,  у  самого  Чёрного моря,  никто  толком не знает, но  местные  женщины  утверждают, что его приютила бабка Евдокия за два года до своей смерти. Муж Евдокии пропал без вести за три месяца до  Дня  Победы, а единствен-            ный сын, Алексей, майор Советской Армии, погиб в Афганистане, где-то под Кандагаром. Так и коротала бы Евдокия  свой  вдовий век в одиночестве в доме  довоенной  постройки,  если  бы не  случай,  который в  корне изменил  её  скучную  и  однообразную жизнь.

 Однажды  ранним  осенним  утром, обустраивая  своё  торговое место  на местном рынке, она услышала грустную  песню, доносившуюся из толпы  отдыхающих, утренних  покупа- телей – любителей  кубанских  овощей,  фруктов,  парного  молока,  творожка,  сметаны  и разнообразных  мясных  и рыбных деликатесов, которых даже в крупных  городах  России днём с огнём  не найдёшь.  Торговля шла вяло.  Покупатели  ещё  только  подтягивались  к рынку, зная что здесь в светлое время суток можно купить всё, что только душа пожелает. Потихоньку,  опираясь на  клюку, её  верную  двадцатилетнюю  подружку,  она  пошла  на голос  певца,  который  ей  показался до  боли  знакомым. Такой  же тембр голоса был у её Алексея, виртуозного  гитариста  и  неплохого певца. И в школе,  и в  военном училище он был руководителем и солистом ВИА, писал  стихи, на которые его друзья  сочиняли музы- ку. В академии он полностью отдал себя учёбе и, только став комбатом, вернулся к поэзии и песням.  Его батальонный ВИА имел  успех не только в части, но и далеко  за пределами гарнизона.

 У пивного ларька архитектуры развитого  социализма  с броским названием «Пиво-воды» в инвалидной коляске сидел невзрачный на вид паренёк  лет 23-25 и, упёршись взглядом в фуражку-афганку, скупо наполненную мелочью, аккомпанируя  себе на гитаре, пел  незна- комую ей и грустную песню о злодейке судьбе:

                                                 …   Ты зачем, судьба моя,

                                                                        душу изувечила,

                                                  Загубила молодость,

                                                                        тело покалечила…

                                                  Жизнь моя, ядрёна вошь,

                                                                        как меха гармони:

                                                   То застонет от тоски,

                                                                        то хрипит от боли…

 Худенький, взъерошенный, словно воробышек, и без ног. Вернее сказать, ноги есть, но на правой ноге нет ступни, а  левая нога  ампутирована до колена.  Рядом  устрашающе стоял протез левой ноги, который был сварганен отечественными мастерами из подручных мате риалов  и  весил  около полупуда. Что-то  в  его лице притягивало,  что-то было  родным и знакомым: такой же, как и у сына,  озорной прищур  глаз  и ноздри так же подрагивают от волнения. Присмотревшись внимательно,  она  заметила  и шрамчик  на  правой  скуле, ну точь-в-точь как у Алёшки. В 7 лет он неудачно упал с велосипеда, получив долго не  зажи- вающую рваную рану  нижней  части правой  стороны лица.  С годами  молодой организм сам навёл косметику на лице, но метка  озорного детства  осталась и  придавала ему муже- ственный вид. Как заворожённая  простояла  бабка Евдокия  у  ларька до самого  закрытия рынка и, когда парнишка остался один, подошла к нему…

 Через  пару  месяцев дом  Евдокии  превратился  в  ремонтную мастерскую.  Алексей, так звали паренька, перебрался к бабуле на постоянное место жительства и стал чинить утюги и  пылесосы, телевизоры  и  магнитофоны,  а детворе – убитые  до  «не могу» велосипеды, реставрируя  их  почти из ничего.  Ремонтному  ремеслу  он научился ещё в детском доме, куда попал в трёхлетнем возрасте после того как мать лишили родительских прав. Кто его отец, он так и  не  узнал, мать  всего за год дошла  до белой  горячки и ушла в мир вечных снов.

 Раз в год, в дни новогодних праздников, Алексей посещал детский дом, который находил- ся  за  многие  сотни  километров  от  станицы,  привозил малышам  кучу игрушек,  всякой вкуснятины и, возвращаясь  домой, неделями не выходил из депрессии. За долгие годы его отсутствия в детдоме ничего не изменилось.

 Нищета,  безысходность  и  полная  изоляция  от  цивилизованного  мира  под   названием «детство». Несмотря на частую смену  обслуживающего персонала, который по-прежнему тянет  из  детдома  в  квартиру  всё,  что  можно  утащить,  штат работников  заполнен под завязку.  Зарплату, как  и  прежде, не платят  месяцами,  поэтому обирают  и  обкрадывают чужих детей, чтобы накормить своих.

 Из депрессии Алексей выходил  трудно и долго: пить не пил, что-то играл на гитаре и пел без слов,  сильно прикусив  фильтр  сигареты зубами.  За эти серые и изматывающие душу дни работы накапливалось, и ежедневные вопросы станичников : «Ну что, Алёха, починил мою рухлядь?»- заставляли отрабатывать невыполненные заказы.

 Бойкая  и  шустрая  Евдокия  ушла  из жизни  неожиданно. Не болела,  перед  сном была в хорошем  настроении.  Легла  спать  и  больше  не  проснулась. Бог   даровал  ей  хорошую смерть.  После  похорон  Евдокии дом  опустел.  Одиночество  не  пугало  Алексея,  но  он сердцем  чувствовал,  что в доме  должна  быть  ещё  хоть какая-нибудь живая душа. Так в доме появился щенок породы «двортерьер»: помесь немецкой овчарки и какой-то без роду и племени дворняжки с  непонятной для  станичников кличкой  Шурави.  Через год щенок превратился в зрелого, но очень доброго пса, любимца местной детворы и верного домаш- него помощника. Шурави мог почти всё: принести пачку сигарет и коробку спичек, приво- лочь куртку или насос, подпевал хозяину, когда тот пел, а самое ценное, чем  обладал  пёс, так это умение молча и долго  выслушивать  нелицеприятные  монологи  хозяина о жизни, дружбе,  работниках   всевозможных   служб  администрации  своего  района и  о   Родине, которой  он  присягал  и  с  честью  выполнил свой  долг до конца и которая до сих  пор не рассчиталась с ним по долгам.

 Я  с  Алексеем  познакомился, когда Шурави  было уже месяцев восемнадцать. Моя хоро- шая  подруга и  соавтор  будущей  книги  о  жизни  и  философии  людей с ограниченными возможностями  здоровья жила  с ним по соседству и в один из моих приездов пригласила его к нам на ужин. Меня поразили его голубые до синевы глаза с  каким-то  своеобразным прищуром:  они одновременно  и  что-то  спрашивали, и  чему-то постоянно  улыбались. В нём было то, что я больше всего люблю в людях, - умение слушать, не перебивая  собесед- ника. Мы долго и много спорили о житье-бытье бывших защитников  Отечества,  ставших инвалидами при исполнении  обязанностей  военной службы, и о  многом-многом  другом, пели  песни,  я  читал  хозяйке  и  гостю  стихи  до  самого рассвета. Прощаясь,  я  подарил Алексею авторский  сборник стихов и песенных текстов,  набранный  собственноручно на стареньком, еле дышащем  и  очень долго  думающем,  персональном  компьютере в  пяти экземплярах, подготовленный для показа будущим спонсорам и издательствам. С Шурави я по-дружески попрощался за лапу.

 Через годик с небольшим я в очередной раз был в гостях у своей подруги, и она мне пове- дала  о  том,  что  Алексей  месяца  через  два-три после нашей встречи, а точнее,  в начале бабьего  лета  исчез  из  дома.  Вся   станица   обсуждала   трагическое   событие,    которое произошло с Алексеем. Пропал его верный друг и член семьи Шурави. Станичные пацаны облазили всю округу, но тщетно. Скорее всего, этого симпатичного  и  доверчивого четве- роного друга забрали с собой цыгане, которые с середины весны и до конца  лета располо- жились  табором   недалеко  от  станицы.  Чтобы   хоть  как-то   утешить  горе,   постигшее Алексея, студентка из Саранска (старшеклассники за неординарное  поведение  и   нестан- дартные решения дали ей  кличку  Блаженная, хотя в миру она  звалась Людмила),  прохо- дившая педагогическую практику в местной школе и часто приглашавшая  его  на  темати- ческие  школьные  вечера, посвящённые военно - патриотическому воспитанию школьной молодёжи,  купила  в  районном  центре  щенка  породы пекинес  и,  преодолевая  чувство смущения и неловкости,  зашла вечерком с этим живым и симпатичным подарком  к нему в гости…

  Прошло  лет  семь или восемь со дня  нашей  встречи с Алексеем. Мы с женой  возвраща- лись  из  города  Кирова,  где  проходили  плановое   лечение  в  военном  госпитале  НИИ микробиологии Министерства обороны Российской Федерации, по месту бывшей службы. Купейный вагон был  заполнен  до отказа отпускниками, любителями морского отдыха на широких и благородных просторах кубанского Причерноморья. После Саранска или Бала- шова я вышел в коридор и стал у окна против своего купе. Вечерело, но за окном отчётли- во  просматривалась  вся  красота и  ширь  природы  матушки  России.  Где-то  через  купе шумела и пела молодёжная компания. Неожиданно слух уловил в песне знакомые строчки моих, написанных сразу же после развала Союза Советских Социалистических Республик стихов:

                                           …Ты, Россия моя необъятная                               

                                           Ты и нищая и богатая,

                                           Гениальная и наивная,

                                           То беспомощна, то всесильная…

                                           Ты то мачеха, а то лапушка,

                                           Русь священная, моя матушка.

                                           Никогда тебя я не брошу, нет!

                                           Ты – судьба моя, негасимый свет…

 Распираемый  любопытством,  я  заглянул в купе…На меня  уставились  шесть пар удиви- тельных глаз двух молодых семей, среди  которых были и знакомые мне голубые  до  сини глаза с озорным прищуром. Это был пышущий энергией и здоровьем Алексей. Мы узнали друг друга. Я был приятно удивлён, когда Алексей, передав гитару жене, встал из-за стола и  стоя,  распластал  руки  для  объятий, пригласил  в  гости   скоротать  вечерок.   Алексей познакомил  меня со своими  соседями по купе: женой Людмилой,  той самой  Блаженной, сыном Иваном, братом жены Владимиром, женой брата Светланой  и  их дочерью Дарьей. Последним, кого Алексей мне представил, был пекинес по кличке  Шурави. Ночью,  когда  все отошли ко сну, мы вышли в тамбур, и Алексей поведал мне об этих  годах жизни…

 Он исчез из станицы вместе с Людмилой, это  она уговорила его уехать с  ней  в  Саранск, где у неё много друзей: у одних родители работают в системе здравоохранения, у других – в системе высшего и профессионального  образования, у третьих – представители  бизнеса и занимаются меценатством и благотворительностью. Алексей дал согласье, и как-то всё у них склеилось. Виновником в  создании  семьи был пекинес  Шурави.  Поселились у Люд- милы, вернее, в квартире  её  матери, которая  после смерти  мужа  вышла  замуж и уехала жить в Германию. Через  месяц  поженились. Открыл  своё  дело,  мастерскую по  ремонту бытовой электротехники. Поступил в местный вуз на экономический факультет. Через два года родился сын. Назвал сына Иваном, так как  уверовал, на все сто, что Россия только на Иванах и держится. Тёща организовала  протезирование  в  Германии  –  как подарок от их семьи за рождение единственного внука, в котором она души не чает. Расширил  бизнес, в партнёрах  –  ведущие  иностранные   фирмы  и  компании. Людмила  –  декан  одного   из факультетов местного педагогического института, сын Иван осенью идёт в школу.  Жизнь удалась,  говорит  Алексей.  Он  добился  своей  финансовой  независимости.  Раз  в  год  с подарками  посещает  свой детский дом, где, как и в прежние годы, серость и убогость, а в глазах детдомовских мальчишек, девчонок и воспитателей – тоскливая безнадёга.

 Утром они всей шумной компанией выходили где-то перед Крымском, и, прощаясь Алек- сей,  крепко  обняв  меня,  тихо-тихо  на  ухо  сказал  свои  самые,  может   быть  сокровен- ные  слова:  « Михайлович!  Самое  святое, что  есть  у  меня  –  это  моя  семья, и, можешь  верить,  а  можешь  не  верить,  –  моя   Россия,  необъятная,  нищая  и  богатая, гениальная и наивная, беспомощная и всесильная,  она  то  мачеха,  а то лапушка, но  для  меня и моей семьи всегда будет священна, и  никогда я её  не  брошу,  а  буду  делать всё, чтобы  моего сына  и его  детей  Родина, призвав их на  защиту  Отечества, не оставила  один на один со своими жизненными проблемами.

 Поезд  тронулся,  я  зашёл  в  своё  купе  и  в  блокноте сделал  запись: «Россия держалась, держится, и будет держаться на таких Иванах, как Алексей, и таких Марьях, как  его  жена Людмила!».

 

Владимир Корнилов

Владимир Корнилов родился 10 января 1947 г. в селе Октябрьское, Челябинской области. Выпускник Литературного института им. А.М. Горького.

 

                                                  Колька Жмых  

                                                

                                                                  Рассказ

 

  В  деревеньке  нашей,  утопающей  летом  в  зарослях  черемухи  и  сирени,  состоящей  в основном из коренных  русских  жителей, –  во время последней и самой страшной из всех войн,  когда-либо  выпадавших  на  долю  человечества, – осело  немало  разноплемённого люда, бежавшего на Урал и далее на восток от неминучей смерти.

 Так  по  рассказам  моей  бабушки Ефросиньи,  у нас  в  Рождественке  наряду  с  другими эвакуированными  во  время  войны прибился одинокий, похожий на подранка, мальчуган. Это  был  худенький, русоволосый  подросток с испуганными  глазами, наполненными  до краёв слезами и горем.

 Деревенские жители сочувственно, по-отечески, относились к страданиям беженцев, мно-  гие из которых поселились в их семьях.  Помогли на первых порах с одеждой, обогрели их своим душевным теплом и приветом, разделили между собой кров и последний кусок хле- ба.

 Приютили и Кольку  –  так  звали  двенадцатилетнего  сироту-горемыку,  потерявшего  во время  одной  из  бомбёжек  своих  родителей. Дел  и  забот в эту грозную пору хватало на всех с лихвой. Кольку поначалу по решению  колхозного  собрания  направили  на  уборку урожая. И он, согретый сочувствием и вниманием  старших,  старался ответить  им  на это своим честным, по мере мальчишеских сил, трудом.

Но,  из  поручаемых  ему  заданий,  больше  всего  любил  Колька сопровождать груженые овощами или другим, не менее ценным по тем временам, грузом подводы, направляемые в районный  центр  для сдачи государству. В дороге  мальчуган ласково  понукал изможден- ных  работой лошадей.  Никогда не  позволял себе  хлестнуть  их кнутом или гибкой лози- ной.  Знал  норов  и  клички каждой.  И умные животные  в знак  благодарности терпеливо сносили свои непосильные тяготы.

 Председатель  колхоза,  Анна  Васильевна  Ступина,  приметив  однажды  такое радение и любовь  мальчика к  животным,  доверила  ему  вместе с вернувшимся с войны инвалидом Михеем  Гориным   пасти  общественный  скот,  сопровождать  лошадей  в  ночное.  Так  и прижился Колька при конном дворе,  совмещая в себе обязанности «ночного директора» и младшего конюха.

 Ночью  он  сторожил лошадей, охранял от разора  колхозные корма и постройки… Сны  у  него были  всегда  короткими и тревожными. Они приходили к нему из той жуткой жизни,  когда  погибли его родители,  со вселенскими  грозами и пожарами, сметающими на своем пути  все  живое.  От страха  Колька  вздрагивал  и  в ужасе просыпался.  Незадолго до его пробуждения как всегда по утрам Михеев петух   уже успевал  оповестить деревню  своим заливистым пением о новом зарождающемся дне.

 А  в  это  время  занимающийся  в окнах  рассвет, уже  сулил мальчишке нескончаемые на весь день хлопоты…  Продрогшие за ночь в своих стойлах кони, незлобливо всхрапывали, стучали копытами о деревянные настилы пола. И он, наскоро одевшись и  сполоснув лицо студёной  колодезной  водой,  принимался   за  свои  нехитрые  крестьянские обязанности. Входил в конюшню,  оглядывал  похрапывающих лошадей,  осматривал  капканы на крыс, которые в последнее время несчётно развелись на колхозном подворье и,перебегая стаями  по конюшне, пугали  мирных  животных. Успокоенные его появлением  кони, приветство- вали друга радостным  ржанием,  тянули  к  нему  свои  теплые  влажные  губы.

 Колька,  ласково  оглаживал  каждую  из  приветствующих   его  лошадей,  разговаривал с ними, внося в  их  быт  спокойствие  и  умиротворение…  Воздух конюшни,  наполненный ночным  дыханием  животных  и  смешанный со струящимися запахами конского навоза и пота,  остро  проникал  в его  ноздри, словно  едким нашатырём  высекал из глаз слезы. Но эти  терпкие  деревенские  запахи  не  вызывали  у  Кольки  отвращения  и  неприязни.  Без лишней  спешки  и  суеты выполнял он привычную работу. Носил со двора корм, доставал из  колодца   воду,  поил  лошадей,  чистил   конюшню,  натаскивал  свежую  для   настила солому…

 Управившись  с  беспокойным  хозяйством, Колька  запрягал  своего  любимца  Гнедого в кошёвку и по  заснеженным  зимним улицам  объезжал все подворья, оповещая  колхозни- ков  о  предстоящем  собрании  или  вручая  кому-либо  из  взрослых  парней   повестку  о призыве в армию…

 Сверстники  уважали   Кольку  за   его  самостоятельность,   за  бесхитростный,    щедрый характер.  Перед  ними  он  никогда  не  задавался,  разъезжая  с поручениями по деревне в разукрашенной председателевой кошёвке. Несмотря на свое  сиротство он не озлобился на жизнь, а оставался  добрым и отзывчивым подростком,  готовым в  любую  минуту прийти на помощь.

 Но, как говорится в пословице: «В семье – не без урода»,– так и в нашей Рождественке не всем была по нутру  эта  Колькина самостийность.  Особенно невзлюбил  его  тринадцати- летний Шваня   (так звали по кличке здесь первого забияку  и  драчуна Шевцова Ваньку за не сходящие с его  лица ссадины  и  шрамы).  Он  буквально не  давал мальчишке прохода, постоянно  при  встрече  оскорблял его,  обзывал  Жмыхом,  укорял  в  жадности  и рвении перед начальством только за то, что Колька не давал растаскивать по ночам  с  колхозного двора собранный урожай овощей и подсолнечника, за которые  Анна  Васильевна строго с него спрашивала. Особым  дефицитом и лакомством  для деревенской ребятни считался  в то  голодное  время  подсолнечный  жмых,   привозимый  из  райцентра  для  поддержания ослабленного  после  болезни и  отёла скота. Невзирая на приказ председателя, вменившей с самого начала подростку  охрану колхозного  подворья,  Колька  всё  же  на  свой страх и риск  в редких,  лишь  в  исключительных   случаях,  позволял  кому-либо из  сверстников, крадучись  от  Анны  Васильевны, взять  несколько плиток  жмыха для поправки больного братика или сестрёнки.

 Нелегко жилось деревеньке в эти ужасные годы. Все чаще  слышался в избах неутешный, раздирающий душу, плач, – означающий,  что опять  в чью-то мирную  жизнь похоронкой ворвалось горе или вернулся с фронта  искалеченный  до неузнаваемости, единственный в семье кормилец.

 Вдов  в  Рождественке  к  окончанию  войны  было  чуть  ли  не  полдеревни. Но сельчане, сплоченные   одной  общей  бедой,  помогали  друг  другу  пережить  это  лихое,  никаким высшим разумом не оправданное по своей жестокости, время…

 Не остался  безучастным к людскому горю, – отгородившись от всех высоким заплотом, – и  Колька  Жмых.  За два  с  лишним  года,  как  очутился  он  в  Рождественке, вырванный огненным  смерчем  из  родного  гнездовья,  Колька  заметно подрос и окреп. Ежедневная, изнуряющая  крестьянская работа не сломила подростка, а закалила  характер,  влила в его мышцы молодую,  не  знающую  устали  силу. Это  был  уже  рослый,  красивый  юноша  с густой  шевелюрой  русых  волос,  из-под  которой  всегда  приветливо  смотрели  на  всех синие, с потаённой грустью, глаза.

 Одряхлевшие старушки  и  многодетные  вдовы  часто  обращались  к нему с просьбами – подсобить  им по хозяйству. И Колька, управившись со своими  делами  и отпросившись у Анны Васильевны, спешил на помощь. Латал и чинил прохудившиеся  от времени крыши, пилил   дрова,  косил  сено,  копал  подоспевший   к  уборке  картофель…  За безотказный характер деревенька любила своего приёмыша.

 Оказывали  пареньку  внимание и подоспевшие к этой  поре  Рождественские  невесты.  В редкие,  свободные минуты не прекращающейся четырёхлетней страды, они умели подчи- ниться охватившему их внезапному веселию, выразить в стремительных плясках и песнях   ту  неистребимую  на  Руси  веру  в силу молодости  и  нескончаемости жизни. И   Колька, изредка бывая по их приглашениям на вечеринках, чувствовал  себя в эти  минуты особен- но счастливым и сильным, готовым свернуть любые горы, которые могли бы встать на его пути и посмели бы застить счастье деревеньки.

 Так и случилось однажды. На  7-ое  Ноября  после  окончания уборки  урожая  Правление колхоза  решило устроить в клубе торжественный вечер,  посвященный  27-ой  годовщине Октября   с вручением  скромных  подарков  и  грамот  от  райцентра лучшим работникам, добившимся во время страды высоких результатов. Событие это отмечали всем миром. Не часто выпадали на долю селян такие передышки, когда  можно  было выпрямить в полный рост согбенную спину, стряхнуть с себя стопудовую усталость и,  игриво развернув  плечи и  стан,  кинуться в стремительный пляс или, настроившись душой  на  родное  и  близкое, исстрадавшимся сердцем затянуть песню о русской доле.

 И вот в самый разгар  гуляния  на  клубном крыльце, где покуривали после жарких танцев парни  и  стоял,  слушая  их   разговоры,  Колька,  появился  в  расстегнутом  полушубке  и съехавшей  набекрень  шапке подвыпивший  Шваня.  Легкий  озноб  пробежал  по  спинам ребят. Все хорошо знали, каким страшным и задиристым бывает этот пьяный  верзила,  на голову возвышающийся над своими сверстниками.

 А Шваня тем  временем, обведя  мутным  взором  испуганных ребят и выбрав для очеред- ного скандала  подходящий объект, шумно навалился с кулаками на  сгрудившуюся толпу, которая под его  дерзким натиском  враз  схлынула  с  крыльца и кинулась  врассыпную. И только взволнованный   постыдным  бегством  парней  один  Колька  оставался   стоять  на месте, до конца еще не понимая, что может на сей раз выкинуть озверевший подонок,  чем может завершиться для него этот угрожающий жест огромных  Шваниных кулаков. А тот, не  знающий  никогда  противления своей силе,  дыша в лицо  Кольки самогонным перега- ром, всей тяжестью  пьяного  тела  наваливался  на  юношу,  пытался  схватить за грудки и бросить его с крыльца оземь. Но  Колька  успел  опередить этот,  оскорбляющий  мужское достоинство,  жест  и первым со всего размаха нанёс удар в челюсть ненавистному Шване. В  воздухе  что-то  хрустнуло  и  верзила, охнув, начал грузно оседать на ступени, пытаясь еще по инерции ослабевшими руками достать обидчика. Но тело и ноги уже не слушались своего грозного хозяина, а лишь судорожно загребали под себя снег.        

 В  это  время  в клубе, узнав о случившемся, селяне с тревогой  высыпали на крыльцо.  Но никто, даже Анна  Васильевна, не пытались  прийти  Шване  на  помощь.  Слишком много зла   и  обид   принес  он   жителям   Рождественки,  постоянно  задирая   и   калеча   ребят, оскорбляя  все  эти  годы  беззащитных девчат и женщин. Люди понимали, что со стороны Кольки  это  было  справедливым  возмездием  за все пролитые им ранее  сиротские слезы. Навряд  ли посмеет теперь этот посрамлённый  принародно громила поднять на кого-либо руку: ибо вырос в деревеньке свой заступник и опора для слабых –  Колька Жмых.                                                                            

 

                                                                       II                           

                                       

 Откуролесила,  отплясала  последними  метелями  лютая  зима  1945-го. Весна  наступила ранняя и, как никогда, дружная, В начале марта ноздреватые сугробы под ярким огнистым небом  почернели  и  завалились  набок.  В оврагах и низинах быстро накапливалась талая, звенящая по-вешнему ручьями и напоенная  хмелем  весеннего солнца, студёная вода.

Всё   оживало   вокруг   и   вносило   в   людские   души   затаённый  трепет  и  надежду  на возрождение утраченных за долгие годы войны, дней мирной жизни. Обезумевшая стихия  со своей смертельной жутью всё дальше откатывалась от наших отчих границ…   И люди, окрыленные успехами на фронтах советских войск, все чаще и пристальнее  вглядывались в изможденные  лица,  возвращающихся  домой после ранения  солдат, надеясь в ком-либо из  них  опознать   сквозь  прищур  заслезившихся  глаз  эту  нечаянную  и   долгожданную                      радость  встречи  с  мужем  или единственным  кормильцем, оставшимся в живых у соста- рившихся от непосильного в это лихое время, нечеловеческого труда, родителей.

 Ждали  этой  весной возвращения  своих  и  жители Рождественки. На обветренных после сошедшего  снега,  едва  просохших  прогалинах  и  взгорках  по вечерам на голос гармони собиралась молодежь. Девушки и ребята после изнуряющей за  день крестьянской работы, заслышав песню, словно обретали второе  дыхание.  Наспех перекусив и принарядившись, они  с  радостью  летели  по  раскисшим  от  вешнего  половодья  улицам  к  излюбленным местам  навстречу  чарующим  мелодиям,  –  распахнув  свои  исстрадавшиеся  от   тяжкой жизни юношеские сердца.  

 К этому времени заметно окреп и стал уже  смахивать  своей рослой статью на  взрослых, подлежащих  призыву в  армию  парней, и  Колька Жмых.  После одержанной над Шваней победы,  юноша  чувствовал  себя  уверенней  и уже не боялся быть застигнутым врасплох своим прежним обидчиком.

 А Шваня, сломленный  принародно  позором  непредвиденного, постыдного поражения, с той  самой  минуты  словно  сломался  изнутри,  утратил  свой боевой петушиный пыл. Он редко появлялся в клубе и других людных местах, но всегда был один,  без  сопровождаю- щей его многочисленной трусливой свиты.

 Это еще более снискало Кольке уважение среди жителей деревеньки и вызвало искренние  к нему  симпатии  даже  самых привередливых  местных  красавиц…  В ту весну в расцве- тающей,  непорочной  душе  паренька  ярко  раскрылся  самобытный талант гармониста. В совершенстве освоив  единственную из сохранившихся в клубе  музыкальных  инструмен- тов, старенькую  гармонь,  Колька  со всей страстью  отдался  этой  пленительной  стихии,  играя  в свободные вечера на заливистой тульской двухрядке. И она, чувствуя его умелые,  ловкие  руки,  словно  выговаривала  своим  трепетным  сердцем   полюбившиеся селянам  наигрыши  и  песни. Слаженно  и  задушевно  звучали  в  вечернем  воздухе  голоса  ребят,  объединённые одной общей русской душой, способной даже в лихие  годины так страстно откликаться на все радостные и трагические проявления жизни.

 Особенно чистым голосом, поднимающем песню  до  самых  ангельских высот, славилась Даша Малинина  –  хрупкая  белокурая  красавица  с  вечно сияющими в улыбке ямочками щёк и с голубыми, как само пасхальное небо, глазами. Её-то и заприметил однажды своим вызванивающим  шестнадцатую   весну  сердцем   Колька   Жмых.  С  того  дня  оно  стало напоминать  ему  о  себе  тихими,  грустными вздохами,  легкой,  подрагивающей  в  груди болью.  Но это ничуть не огорчало Кольку, а наполняло его душу каким-то таинственным, доселе неизведанным чувством, объяснения которому он не знал, а  лишь  смутно  догады- вался…

 Стремительно  летели  дни, приближаясь  к  вешней  страде.  Природа, набухая почками и наливаясь   неистребимыми   соками  жизни,   заметно  обновлялась.  Вербы,  обласканные лучами солнца, позванивали на ветру распустившимися серебристыми серёжками. Словно Христовы невесты, овеянные легкой весенней дымкой, вырядились они в парчовые платья к Вербному Воскресенью.

 Повеселел в эти дни и Колька, замечая на  себе  при встрече с Дарьей  потаённые  взгляды её ласковых  васильковых  глаз… Робко  зарождалось  в   их  душах  несказанно  светлое и глубокое  чувство.  Все чаще  искали  они предлог, чтобы хоть на минутку, ненароком где-нибудь  встретиться  и  вновь  убедиться истосковавшимися сердцами в том, что нет выше на земле счастья, чем видеть осиянные любовью друг к другу глаза.

 Но  время  настало  горячее.  Всем  миром  готовились  селяне  к  посевной.  Прибавилось хлопот  и  у  Кольки.  Тракторов  для вспашки полей не было. С самого начала войны весь подвижной  состав  колхозных  машин,  кроме  сеялок  и  прочего  инвентаря,   забрали  на действующие фронты.

 …А   вспашку  земли   проводили  на  исхудавших,   еле  переставляющих  ноги,  быках  и лошадёнках,   вместе  с  которыми   зачастую  впрягались  и  женщины.   Поэтому   Колька              заранее готовился к этой  ответственной поре. Старательно холил за зиму подопечных ему питомцев, чинил к весне их конскую упряжь, помогал кузнецу ремонтировать изношенные плуги, подковывать своих четвероногих друзей. Особенно бережно ухаживал он   за   ослабевшими  от  непосильной  работы  лошадьми.  Подкармливал  их  жмыхом   и остатками  сбережённого для подобных случаев сена, поил теплой, настоянной на ржаных отрубях  водой,  вместе  с  ветеринаром  делал  им  прививки  от  болезней. И благодарные животные, поправившись  к  весне,   вновь  становились  в  свой   «копытно-гвардейский»  строй и безропотно тянули лямку на этом трудовом фронте…

 А  закуражившая  весна  брала  свое, – отпущенное  ей  недолгое  хмельное   счастье.  Дни заметно прибавили в силе. На засеянных пашнях появились дружные  всходы.  Зазеленела, преобразилась  по-праздничному  земля. Зашелестели, засветились на солнце  своей моло- дой, прозрачно-дымчатой  листвой  берёзки…  Воздух,  напоенный  ещё  не сошедшими  в падях  талыми  водами  и  уже напитавшийся  тонкими  запахами  зацветающей  черёмухи, пьянил и дурманил своим весенним хмелем сердца.

 Бередил он  души и Дарьи с Колькой. Снова  по вечерам  заговорила  гармонь. И  Дашино сердце,  чуя  этот, давно  запавший ей в душу, голос, птицей  летело к их заповедному, под раскидистым шатром черёмухи, месту.

 Сладкими поцелуями осыпал юноша на свиданиях свою  возлюбленную. Больше всего на свете боялся он, что каждая такая встреча с Дарьей может быть для него последней: вдруг по  чьему-то  злому  умыслу  оборвется  их,  так  внезапно  начавшееся  счастье. И Колька, трепетно  обнимая  свою  единственную,  за   годы  сиротства, радость, – нежно шептал ей самые  ласковые,  самые  заветные  слова,  выстраданные  его  истомившимся сердцем   за  долгие дни разлуки.  

 

                                                            Масленица

 

                                                     Лирическая зарисовка

 

 Зима  в  этот  раз  выдалась холодная… Даже накануне весны мороз  пощипывает ребят за нос и щёки. Но  их  это  не очень беспокоит. Они потирают лицо рукавичками и веселятся. В такие морозные деньки ребята катаются с горок, играют в снежки и ходят на каток… Как  хорошо мчаться на лыжах по снежной  извилистой  лыжне  или скользить на коньках, рассекая синюю гладь льда!

В лесу в эту пору очень красиво. Пеньки стоят в снежных шапках, как  казаки... По-царски пышно  убраны  инеем  хвойные  леса.  Они словно  одеты  в  дорогие нарядные шубы. Им зимою  не  холодно…  И  лишь  лиственные  породы  деревьев,  зябко позванивая на ветру голыми ветками, неуютно чувствуют себя зимой.

Медведи в это время спят.  Но на снегу чётко  видны следы других зверей и птиц, которые оставили свой узор на заснеженных полянах…

В  конце  зимы  дни  становятся  дольше и светлее. Солнце всё выше и выше взбирается по морозному   небосклону,  приветливо  улыбаясь  из  глубокой  сини  и  освещая всё окрест  золотыми  лучами…  И  люди,  истомившиеся  долгим  ожиданием  тепла,  всем   сердцем  ощущают уже приближение весны…

На исходе  февраля звонко затенькает  на солнцепёке  первая капель.  Сугробы набухнут и почернеют  от  влаги…   В  марте  побегут  наперегонки  с  крутоярий   говорливые  ручьи, наполнив   вешним  шумом  овраги  и  ложбины.  Ребята  в  такие  дни,  возвращаясь после занятий из школы и весело размахивая портфелями, торопятся домой,  где  они с друзьями в  своих   дворах   будут   мастерить  скворечники…  В   апреле  небо  оживится    гомоном перелётных птиц, которые возвратятся к своим родным гнездовьям.

На  деревьях  к  этому  времени  набухнут  почки.  Ольха  и  верба   распустят   золотистые серёжки…  Из-под  земли  пробьются  к свету  подснежники, робко красуясь среди чёрных прогалин  своими  фиолетовыми  лепестками.  Жизнь в лесу  заметно оживится. Зверюшки вылезут  из  своих  тесных,  не уютных  нор  и,  затаившись  где-нибудь  в  затишке,  будут греться  на  солнцепёке… Проснутся  от  зимнего  сна  пчёлы  и  мохнатые  шмели…  Дети повсюду  будут  запускать  в  небо  воздушных змеев и, задрав головы, долго следить за их планирующим полётом… И всё это  подарит  весна, с наступлением которой придут к нам и    долгожданные праздники: «Масленица», «Вербное воскресенье», «Пасха»…

Особенно хороша  «Масленица». Это один из самых  замечательных, издревле славивших- ся на Руси праздников, на котором с особой силой раскрывается  русская  душа и удаль.  В городах  и  сёлах   к  «Масленице»  готовятся  заранее. Для этого на их главных площадях, где собираются люди, специально устанавливают высокие, гладко оструганные столбы, на крестовинах которых подвешивают разные призы. Чуть поодаль сооружают помосты. Там фольклорные   ансамбли   в  национальных    костюмах   будут  исполнять  песни  и  танцы народов России… Тут же разместятся разукрашенные латки, пышущие  изобилием  снеди. Они станут зазывать празднующих аппетитными горячими блинами и чаем.    

Самые ловкие и смелые попытаются  покорить  вершину  столба  и  снять  понравившийся сувенир.  Но  это  удастся   далеко  не  многим.   Зато   счастливчики,  сумевшие  достойно преодолеть это препятствие, будут ходить героями среди празднующих.

Устраиваются  на «Масленицу»  и  спортивные состязания, среди которых наиболее попу- лярными  издавна  славились  гиревой  спорт  и  кулачные  бои.  Но в наши  дни кулачный спорт  изжил  себя: так как во время поединков бойцы часто жестоко калечили друг друга.

Но наиболее запоминающимся  в  «Масленице»  является  сожжение  чучела,  символизи- рующего зиму. Этим обрядом  люди освобождают дорогу приближающейся весне. Взявшись  за руки и двигаясь  вокруг костра, они призывают весну скорее вступить в свои права, провожая зиму до следующего года.

В  такие  минуты  душа,  словно  соприкасается  с  отзвуками сказочной старины из жизни своих   далеких   сородичей,  –  и  человеку  от  этого  становится   незабываемо   светло  и радостно.    

 

Кристина Зайцева

 

                                                  Родина

            

                                                                                                       В края луговые уводит дорога,

                                                                                                       Уводит в степные края,

                                                                                                       Как  мало мне надо,

                                                                                                       Как много мне надо,

                                                                                                       Жила бы деревня моя…

 

Родина … Что это такое? Какой смысл вкладывается в это понятие? А может быть, Родина – не понятие,  а  скорее  чувство? Чувство соединения с землей и со всем лучшим, что есть на   ней?   Я   считаю,  что   Родина  –  это  большое  и   малое  в  нашей  жизни,   личное  и общественное, далёкое и близкое, которое, переплетаясь, вырастает в сложное, загадочное и  прекрасное  чувство.  Счастье  человека  –  иметь  Родину!  У Гаршина есть печальная и трогательная  сказка  о  прекрасной  пальме,  увезённой  с  далекого  юга  и  посаженной  в темницу. Она безумно хотела свободы, родного синего неба и,  в  конце  концов,  погибла. Умная  сказка.  Надо  уметь  любить  и  ценить  Родину,  понимать свой народ, искать своё место среди него, а не на богатой чужбине. И хотя  и  говорят, что по-настоящему любишь только  то,  что потерял, имея в виду тех,  кто  уехал,  и кто не может вернуться на Родину. Может  быть.  Но,  думается,  что  это не так. Разве нельзя любить и ценить родителей при их жизни, не уезжая от них? Ты можешь забыть о них, можешь радоваться на чужбине, но это  все пройдет, и ты всегда незримо будешь  чувствовать за плечами сердцу милый край.

С  чувством   любви   к  своей  родине  у  каждого  связано   что-то  свое.  Для  кого-то  это большие   леса,   для  кого-то  –  величественные,  неприступные  горы.  А   для   меня   это оренбургские степи… Чудный край! В этом чудном крае живут  казахи,  русские,  чуваши, татары, украинцы, - всех даже не перечтешь!  Такое разнообразие в жителях, но не только, и  сама  местность своеобразна. Как мне дороги бесконечные степи со своими просторами:

                                           

                                             Степь широко на просторе

                                             Поперек и вдоль лежит,

                                             Словно огненное море,

                                             Зноем пышет и палит.

 

 Мы любим его просторы, реки, раздольные степи и леса, бодрый морозец зимой и жаркое лето.  И  у  каждого  есть  свой  особый  любимый  уголок   Оренбуржья.  Для  меня  таким близким  сердцу  уголком  является  моё  родное  село Таналык. Я очень люблю свое  село, каждую  улицу,  каждый  дом. Люблю даже речку, которая опоясывает наше село вокруг и которая  в  особо  жаркое  лето  пересыхает.  В  такой знойный день – вокруг простирается безграничная   степь,   везде   простор,  везде   свобода.  И   от   этого  аромата  и   свободы становится радостно на душе, хочется утонуть в этом море трав.

Жемчужиной природы нашего края  является  река  Урал, которая  стала в последние годы популярным местом  отдыха и самостоятельного  туризма. Чистая, прозрачная гладь воды, степной воздух. А сколько таинственных скал и увалов, сколько цветов и зелени на берегу Урала.  И  мне  кажется,  нет  на  земле  лучше  места,  чем  наш  Урал.  Как  мне  здесь все понятно, дорого и мило. На берегу реки в разгар лета кроме нас, местных жителей, можно увидеть  немало  иногородних  отдыхающих.  Урал  привлекает всех  чистотой своих  вод, обилием  рыб  и  великолепными  пляжами.  Именно здесь, на реке Урал, чувствуешь себя беспредельно  счастливым.  Ведь  она приносит только радость людям. Это настоящий дар природы и ее памятник, прекрасный и ни с чем несравнимый.

Но, если бы меня спросили, за что любишь свой край, я бы не смогла ответить. Люблю, за что не знаю сама, как в «Родине»  Ю. М. Лермонтова.   Может  быть,  потому,  что  я здесь родилась и выросла, что здесь мои родители, моя семья, мой дом, моя школа, мои  друзья? Может быть, потому,  что  именно  здесь научилась  отличать добро от зла, понимать,  что хорошо, что плохо? А может потому, что здесь я своя? И хотя с переездом в город родина не  меняется,  остается  той  же  с  гордым  названием   Россия,  все  равно  там,  далеко  от Таналыка,  я буду  чувствовать себя неуютно. Меня всегда будет манить простор степей и крошечное  село,  приютившееся  у   речки,   потому  что  только  здесь  я  чувствую   себя свободной.  И  это  не  пустые слова. В подтверждение этого могу привести такой пример: года два назад я ездила в гости к подруге, рассчитывая погостить у неё недели две. Но уже на  второй  день я начала скучать по Таналыку, и с каждым днём это чувство усиливалось. В итоге уже через неделю я ехала домой. И когда я вышла из машины, ступила на родную землю, то была безумно рада.

Сейчас  я  ученица  одиннадцатого  класса,  очень   скоро   окончу  родную  школу  и  уеду учиться  дальше. У  меня в роду нет  учителей,  но  почему-то  я  давно  решила,  что  буду учительницей.  В  школе мне одинаково нравились и математика, и литература, и история. И  только недавно  я окончательно  выбрала: история.  Хочется побольше узнать культуру, прошлое  своей  страны.  Я  надеюсь,  что  со  временем  стану  хорошей  учительницей,  и обязательно в своей школе.  И мне не понять своих сверстников,  которые  мечтают о  том, чтобы «быстрее отсюда уехать, покинуть это Богом забытое место». Почему? Зачем? Разве где-то  на  чужбине  лучше?  Не верю!  Да,  конечно,  сегодня  Таналык  не в лучшем своём наряде, но разве всё так плохо?  Разве впервые наше село в трудном  положении?  И ведь  каждый  раз  жители  Таналыка  все  вместе  его  возрождали.   Из  истории  села,  мы помним,   что   деревня   наша   была   маленькая,   деревянных   домов   было  всего три,  а остальные  землянушки  да  мазанки.  Улиц  не  было,  все  было  разбросано. Больницы не было, садика не было.  Был  маленький магазин и небольшой  клуб для молодежи.  Вот так нелегко начинало свою жизнь наше село. А потом была война. Тяжелое время. Приходилось много работать, люди  жили в  голоде и холоде. Каждый с нетерпением ждал победы. И вот наконец-то дождались.  Вот  как  вспоминают  об  этом  старожилы  нашего села:  «О  победе  узнали  в мае  1945 года.  Все  были на работе. Приехал посыльный, всех собрали к магазину. Состоялось собрание, на  котором  нам  сообщили,  что  кончилась эта проклятая война. В село стали возвращаться мужчины. «Сколько было радости и слёз!»  

В  феврале – марте  1954  года  правительством   СССР   была  сделана  ставка на освоение целинных и залежных земель.  Для освоения целины и залежей по решению правительства  был создан и наш зерновой совхоз «Таналыкский».  В  конце апреля целинники выехали с железнодорожных   станций   к   своим   постоянным   местам.   Шли   грузовики;  полевые вагончики, широченные сани с грузом. Новоселы везли со станций  сельскохозяйственный и  бытовой  инвентарь,   продукты,  строительные   материалы,   топливо.   Таким образом, маленький   хуторок,  затерянный  в  степи,  после освоения целины  стал  селом  Таналык.     В  настоящее  время  у нас двухэтажный дом культуры, детский сад, замечательная школа, торговый    центр.   Строятся   дороги,  проводится    газ.  Село  красивое,   зеленое.   Но,  к сожалению,  с каждым  годом все больше становится заброшенных домов, пустеют улицы, молодежь  уезжает. Неужели  на  нашем  поколении  закончится  жизнь села?   Нет,  невоз- можно, я в это не хочу верить. Я точно знаю, что наше село будет процветать. Это зависит только  от  нас.  Процветание  нашего  села нужно не только местным жителям, но и   всей стране  в  целом.  Ведь  из  любви  к  своим  родным  и  близким,  к  своему жилищу, своей школе,   своему  селу,  району  и  области  складывается  любовь  к  России.  Чем  краше  и надёжнее малая родина,  тем мощнее и прекраснее  Россия. Неразрывно существуя вместе, малая и великая родины  не мыслимы друг без друга.  Могущество  России  в  расцвете  её областей,  городов,  сёл,   в  процветающей  великой   Родине  –  гарантия   и   перспектива развития нашего Оренбуржья, а вместе с ним и моего села.                                                                                                          

                                                         Оренбургская область, Кваркенский район, с. Таналык

 

Галина Мягкова

 

                                    Снимается кино о животных  

 

 "Снимается фильм о животных" – сказал режиссер. "Идея есть. Дело за малым. Сценарий  надо   написать.   Сюжет  прост:  лес,  лоси,  белки  и  волки".   Кто  нынче   встречается   с волками?  А  я  встретился.  Вот  так,  идя  по  лесу, обратил  внимание на два сверкающих глаза. Как настоящий городской житель, я решил – бездомная собака.  И  тут  из-за  кустов на меня вышла волчица. Я подумал, сначала, лайка. Одна вышла, без детенышей,  странно как-то остановилась  около меня.  У  меня  была  колбаса,  я хотел было дать ей  кусок,  да ясно  понял,  что  это  волчица.  А  вдруг  бросится, если рукой пошевелю. Я решил подать голос,  интонацию  животные  чувствуют  хорошо. И спрашиваю ее вежливо и мягко: "Что случилось?" Она ведет ухом, не отрывая от  меня  взгляда.  Потом вдруг поворачивается и, оглядываясь на меня, скрывается за кустом.  Я трогаюсь следом, она опять оглядывается и ведет меня вглубь леса. Я иду, как завороженный. И вдруг замечаю кровь на земле. Много крови. Понимаю, что кто-то ранет и сразу успокаиваюсь. Мне хочется ей помочь. Волчица подводит меня близко к логову, и  я  действительно  слышу,  как скулит  щенок.  Он лежит пластом,  весь  изодранный  и  в  крови.  Вокруг  листва,  ветки, разрытая земля. Я даже не могу сначала понять, что здесь произошло и  зачем  я  нужен  волчице.  Ведь  она  привела меня  к  самому  логову.  Медленно подхожу,  разгребаю  листву и вижу страшный капкан, въевшийся  намертво  в  лапку  волчонка. Щенок маленький совсем, обессиленный, лежит как мертвый,  только  скулит по  инерции.  Никто ему  не может помочь,  кроме  меня.  Он изойдет кровью или умрет от заражения. Помочь можно двумя способами: отрубить лапку или открыть капкан.  Дрожь  бежала  у  меня  по спине от такого зрелища, от дикой забавы цивилизованного  человека.  Сколько  несчастных  белок,  зайцев,  лис  и  прочих животин мучается от нестерпимой боли в течение нескольких дней в ожидании  смертного  часа из-за жадности,   жестокости  да  просто  развлечения  сытого  царя  природы.  Такие   мысли промелькнули в моей голове за одну минуту. Рубить лапку я не  мог.  Надо  было  открыть капкан...

 У меня всегда с собой  шикарный  перочинный ножик.  Только им можно открыть капкан. Сколько  времени  я возился, не знаю. Не чувствовал ничего, кроме боли, которая перешла от волчонка в мое  сердце.  Капкан  пришлось  приподнимать, щенок верещал от боли. Как билось   его  маленькое  сердечко!  Но  он  остался  жив.  Капкан  я  сломал.  Бедная мать – волчица бросилась к щенку, облизала его всего и утащила в логово.  Больше я ее не видел.

 Когда  я  рассказал этот сюжет на киностудии, меня спросили: "Это действительно с вами произошло?"

                                                                                                                                       1997

 

 

Инга Касьянова  

                                                             Песня

В начале  сентября  прошлого года я попала в больницу с каким-то глазным заболеванием. Кто  когда-нибудь  лежал  в  больнице,  тот  знает тамошние порядки и общую атмосферу: строгий  режим  и невыносимая скука, скрашиваемая только разговорчивыми соседями по палате, приветливыми  медсестрами или изредка приносимыми друзьями и родственника- ми книгами  и  журналами.  Как-то  раз,  после  всех  положенных  утренних  процедур,  я решила  пройтись  по  этажам  больницы,  дабы  осмотреть  остальные  отделения  и,  быть может, найти знакомых, кому тоже довелось попасть в это нелицеприятное местечко. Надо  сказать,  что  больных  в  палаты заселяли по половому признаку, дабы не возникало конфликтов и неприятных ситуаций. Я очень удивилась, когда в одной палате на, кажется, третьем  этаже,  увидела  трех  женщин  и  двух мужчин – каждый лежал на своей кровати. Кто-то  глядел  в  потолок,   кто-то  что-то  писал,  кто-то  читал   старую,  в   потрепанной обложке,  книгу.  Все  люди  были  совершенно  разного  возраста:  одна женщина была не старше  моей  сестры,  которой  неделю  назад  исполнилось  двадцать шесть лет, а один из мужчин  на  вид был чуть старше моего же деда. Они все были разные; таких каждый день можно  встретить  на  улице и  не обратить внимание. Но что-то объединяло этих пятерых. Что-то было написано на их лицах или в глазах - я не понимала что,  но  невольно  остано- вилась подле этой палаты и молча смотрела на людей.
Меня окликнула вдруг пожилая медсестра с нашего отделения и спросила, что я делаю на чужом этаже и в другом отделении больницы. Ответив ей, что просто решила пройтись, я поинтересовалась о людях в палате напротив.
– Почему палата смешанная? – спросила  я,  имея  в  виду различия по половому признаку.
Медсестра взглянула туда и тяжело вздохнула.
– Все вы спрашиваете...  надо, значит,  так.  Сами  они  попросились.  Хочется  им...  а  мы пошли навстречу. Все равно ведь уже...
Я  не  поняла  смысла  слов  этой   женщины  в  белом  халате  и  с  повязанной  на  голове косынкой. Лицо ее было в морщинах, а на лице - ни грамма косметики. Заботясь о других, она забывала о себе;  все ее существо  занимала  одна  забота:  как бы облегчить страдания тех,  кого  каждый  день  видит  рядом,  как бы сделать их боли меньше, а на душе – легче. Когда   она  говорила  о   выздоравливающих,   лицо  ее  прояснялось,   даже   становилось моложе.  Когда  же  рассказывала  о  тех,   чье  состояние  вызывает опасение или еще того  хуже,  оно словно  завлекалось  тучами.  Но сейчас,  когда она  отвечала  на  мой  вопрос  о больных  из  четвертой  палаты  –  номер сразу врезался в память,  и,  похоже,  навсегда,  –  выражение ее лица было не похоже ни на какое знакомое. Только потом я поняла,  что  это было  выражение  тупой  боли, похожую  на  ту,  которая  преследует человека  с  больным зубом - ноющую, но уже привычную. Это было выражение обреченности,  чувства скорби без проблеска надежды. Знание тяжелым грузом лежало на сердце женщины.
Но  в  тот  момент  я  ничего  этого  не  знала,  не  могла  знать, и  поэтому  и  дальше стала расспрашивать медсестру.
– А что с ними такое, чем они больны?
– Страшная у них болезнь,  девочка...  никому  бы  не  пожелала  такой  участи...  ни одной живой  душе. А  вот  они  живут  с  этим,  – сказала  медсестра  и,  снова  увидев  на   моем лице немой вопрос, добавила: – у всех рак... опухоль. Неизлечимо...
Я пораженно застыла, а  она,  словно рассердившись за свои слова, прогнала меня, отослав в мою палату.
Весь  оставшийся  день эти люди не выходили у меня из головы. Разве возможно жить так, как    живут  они,   с таким  знанием  на   сердце,  знанием   собственной   обреченности   и совершенной   беспомощности   перед   своей страшной  болезнью?  Разве  есть  такие, кто достоин   такой   участи?   Почему   жизнь   обошлась   так   с  ними,   почему    вселенская случайность остановила свой выбор именно на них?
Следующим  вечером,  уже  довольно  поздним,  когда  все  уже  спали,  ко  мне  в  палату тихонько, стараясь не разбудить моих соседок, зашла медсестра - та самая, кто рассказала мне  прошлым  утром  о  людях в четвертой палате. Она знала, что я обычно не сплю в это время  –  давняя  привычка  ложиться  поздно. Медсестра  поманила  меня  за  собой, и мы прошли с ней на третий этаж, где я была вчера - она повела меня к четвертой палате.
Дверь туда была немного приоткрыта, а около самой палаты стояло несколько больных  в халатах и словно к чему-то прислушивались. Я и сама слышала какой-то  неясный  звук, а подойдя поближе, поняла, что это.   Это  был  хор  голосов,  пение  удивительной красоты.
Песня  было  мне  незнакома, но  к  словам  я  не прислушивалась. Меня поразила сила, та сила,  с  которой  пели  эти  пять человек. Они  все  понимали – и то, что нарушают режим больницы,  и  то,  что, может  быть,  мешают сну других больных. Но они пели и не могли остановить себя в этом, вбирая все звуки и слушая свой голос с такой  жадностью, словно в последний раз. Да, вполне вероятно, что это и был тот самый последний раз...
– Может, сказать им, чтобы прекратили? Ночь все-таки... больных разбудят - предложила молодая женщина, вероятно, из соседней палаты. Но  медсестра только покачала головой.
– Не стоит... и так недолго им осталось... слышите, как красиво? Пусть поют...
И  они  пели. Пели так, что захватывало дух и, наверное, каждый из слушателей, стоящих рядом, каждой  клеточкой   своего  тела  подпевал  им  и  всей душой  разделял с ними их чувство. И каждый унёс эту песню и это чувство с собой,  сохранив их в сердце и памяти. Навсегда.

 

Мари Либерте

 

                                               Чашка кофе и холодный лёд

 

Всем влюбленным,
любящим и ищущим свою любовь
в этом Мире  посвящается.
В чудеса нужно верить,
всем сердцем, всей душой и даже холодным разумом.

 Однажды, когда землю укрыл  первый снег, а воздух наполнился зимней свежестью, в эту
ночь мне приснился сон. Дивный и прекрасный. Эта история случилась со мной как наяву.
Не было привычной дымки, легкого тумана, присущих большинству снов.
 В мой сон явился совершенно мне  незнакомый мужчина.  Красивый, сильный и одновре- менно по-аристократически утонченный.  С  копной  темных  волос  и  с  синими,  широко распахнутыми глазами.
Его трепетный обжигающий взгляд моментально запал мне в душу.
Я  стояла  растерянно  и безмолвно смотрела на него. “О, Бог мой, как он красив!” —  чуть ли не вырвалось у меня.
Мне захотелось сбежать,  но  ноги   на удивление  не слушались,  как и все тело больше не хотело подчиняться моей воле.
Незнакомец стремительно схватил мою руку  и притянул меня ближе к себе.
Оказавшись в  его  власти  и  преодолев  смущение,  я  почувствовала   сладковато-пряный аромат, исходивший от его кожи. Чувственный и головокружительный - запах настоящего мужчины.
И  вдруг  он  слегка  разжал  свои  руки  за  моей  спиной,  отпустил  меня,  но  я  не  упала, оказавшись   на   небольшом   расстоянии  от  него.  Взглянув   из-под  густых  ресниц,  он произнес:
— Я  пришел  для  того,  чтобы  научить  тебя  танцевать.  Это  очень,  очень трудно, но ты сильная и сможешь научиться.
— Но…
— Тссс… —  он будто догадался, что я хотела возразить ему, и поднес свой палец к моим
губам, — не говори ничего.
После этих слов он стал показывать мне танцевальные движения. Я послушно выполнила некоторые па.
Наш  танец  был  плавным,  легким.  Мы  парили   над  комнатой,  в  которой   находились, поднимаясь все выше и выше,  при этом  ноги мои не отрывались от пола.
Нет-нет,  это  была  совсем  не комната, а большой, будто бы тронный зал, со множеством огромных зеркал, и золотыми украшениями на стенах в стиле Рококо.
Музыка не была слышна. Но мы  c таким упоением   танцевали, что порой  чудился  целый
оркестр  звуков.
Мы  остановились  для  того, чтобы перевести дух, и я поняла, что уже не в силах молчать.
С любопытством заглянула в его большие глаза, и спросила:
— Кто же ты?
— Кто я? Я  Андрей, — произнёс он. Его имя мне не говорило совсем ни о чём.
Он наклонился над моим лицом, его длинные, темные локоны задели мои щёки.
Нежно и совсем неожиданно, Андрей  поцеловал меня.
Как-то по-детски, невинно и одновременно с желанием. Как женихи целуют своих невест.
Потом мы почему-то оказались  на  берегу  моря.  Солнце  быстро погружалось в голубую
пучину и неизведанную  даль.
Небо стало растревоженным, затянулось алыми разводами.
Подул морской прохладный ветер и растрепал мои длинные волосы.
Андрей держал меня за руку и что-то говорил.
Мой слух ласкал  шум волн,  и их неистовые   удары  о  прибрежные скалы.  Белоснежная морская пена, покрывала камни ажурной дымкой.
Мы  шли босиком по влажному, ещё горячему от дневного солнца блестящему песку.
А море заигрывало с нами.Своими приливами волн и накатами  вода смывала наши следы, и песок снова становился гладким и ровным.
Прекрасная   ультрамариновая  стихия  в  эту  секунду  казалась  абсолютно  прозрачной  и спокойной.
Я увидела, как на мелководье резвились маленькие золотистые рыбки.
Меня захлестнуло необъяснимое состояние счастья...
Хотелось,  чтобы  этот  миг  длился   вечно,  но  мою  мысль обрывает резкий ветер. Туман вперемешку с ветром и песком, крадёт образ Андрея.
Мой любимый постепенно исчезает, еле внятно слышу его  приглушенный голос:  «найди  меня».
Большие   капли   дождя  гулко   упали  мне  на  лицо.  От  неожиданности  я  пробудилась.
Погрузиться снова в сон не получалось, лежать в постели не было больше сил.
Проснувшись, ещё больше часа после такого странного сна я не могла прийти в себя.
Мельком  бросаю  взгляд  на часы, стоящие рядом на тумбочке — еще глубокая ночь. Дом сладко спит.

 Тихонько я встала с постели и на цыпочках подошла к окну. За окном, как и прежде, шел
снег.  Безмятежный  и  легкий,  пушистыми  хлопьями  укутывал  поля  и  леса,  и  от  этой
снежной белизны всё вокруг сияло.
Я ощутила себя одинокой: наверное, за все  свои 25-лет я мало думала  об  этом, просто не
было времени для того, чтобы показать свою чисто женскую слабость.
Когда  есть  тот,  кто  готов  поддержать  эту  слабость,  то  она уже не слабость, а радость.
Несмотря  на  то, что одна  я  никогда  не была, отсутствие  душевного  родства  со  всеми
моими  прежними  возлюбленными  теперь  стало  очевидным.  Думаю,  многие  молодые женщины испытывали подобное.
Пройдет   время,  и  я   иногда  буду   вспоминать  тот  необыкновенный  сон.  Да и как  не помнить его, такой явственный и чистый.
Но видно чудеса в жизни бывают,  иначе,  как  назвать  можно  все  то,  что  приключилось дальше.
Как-то   я  смотрела  что-то  по  телевизору  и  не  пожелав  смотреть  более,   машинально переключила на другой телеканал.
На меня с  экрана смотрел он, юноша из моего сна. Губы, глаза, волосы —  все как во сне. Сходство?! Нет, его лицо хорошо запомнила и не раз еще вспоминала.
Он улыбался и, молча, сидел, пока  судьи наперебой ставили ему заслуженные оценки за выступление
Нескольких эфирных минут  хватило для того, чтобы узнать, кто же он. У моего посетите-
ля снов такое же, как и во сне, имя — Андрей.
Он фигурист, виртуозный мастер своего дела…
Теперь, когда я знала кто он, мне не составляло труда найти его.
Может для кого-то Москва и большой город, но только не для влюблённых.
Странно даже звучит «влюблённых», разве можно влюбиться или полюбить во сне?!
На летучке в редакции я без промедления заявила  главному редактору, что хочу написать
небольшую статью о малоизвестном фигуристе, но очень талантливом.
Об   Андрее  мало   что   было  известно:  лет  пять   назад  участвовал  в  чемпионатах   по фигурному  катанию,   выиграл  пару  серебреных   медалей,  и,  как  правило,  тут  же был забыт.
До приглашения в популярное телевизионное шоу последние годы жил и работал в США. И не одного интервью глянцевому изданию.
Главный  редактор,  узнав  столь  скудную  биографию моего героя,  насупился, шмыгнул  пару раз носом, что-то пробормотал,  махнул рукой и  согласился. 
За  два  года  моей  работы  в журнале он научился терпеть мои странные выходки относи-

тельно статей, и доверять журналисткой  интуиции.
На следующий день с утра я оказалась на одном московском катке.
Среди  «тренирующихся»  я  сразу  заметила   высокого брюнета  с яркой  внешностью. Ну конечно, это был Андрей.
Его  предупредили  о  визите  молодой  журналистки.  Я  стояла и наблюдала   за  тем,  как
фигуристы   тренируются,  и  ждала  моего  героя.  Вот-вот   он  должен  был  подъехать  к трибуне. С беспокойством и предвкушением чего-то необычного думала о нем. Бесподобное ощущение неизведанного.
Неожиданно зазвонил мой  мобильный  телефон.  Как назло,  звонил зам.  главного  редак- тора.  Мне  совсем   было  не  до  него!  С   нервозностью  нажала  на  кнопку  «без  звука».
Маневры с телефоном не прошли даром.  И  Андрей  куда-то  исчез  из  поля моего зрения.
И тут меня кто-то осторожно тронул  за плечо, я обернулась.
Передо  мной  стоял   Андрей.  Придя  в  себя  от волнения, я  решила излажить цель моего прихода:
— Я - журналистка. Хотела  бы побеседовать с Вами…
Он не дал договорить мне последние слова и перебил:
— Ты?
Я растерялась от такого обращения и вопроса.
— Слушай,   мы  нигде   не  могли   раньше  встречаться?!  Да,  вспомнил!  Можешь  даже
посмеяться надо мною, но я видел тебя во сне.
— Так не бывает, – c иронией в голосе произнесла я. Только  сердце  предательски заныло от несправедливости и моей сдержанности.
— Бывает,  ещё  как  бывает!  На  свете  столько  чудес,  что  обо  всех  знать не можем, — настойчиво парировал Андрей.
Мы  оба  так   сильно   рассмеялись,   что  все  присутствующие   на  катке  c   удивлением
посмотрели в нашу сторону.
Через  час  мы  сидели  в  маленьком  уютном  кафе, по которому разносился  дурманящий аромат жареного кофе и свежеиспеченных булочек.
Кафе выглядело полупустым благодаря раннему часу.
И всё же нам не хотелось привлекать к себе  внимания окружающих, и я выбрала дальний столик возле окна.
Наконец-то мы смогли начать нашу беседу.
Пили кофе по-арабски  и ели восточные сладости с миндалем.
Говорили  много  об Андрее:  его детских годах,  первых шагах в  любительский спорт.  О жизни  в  Америке  и  сильной  ностальгии  по  России:  как часто  ему не хватает исконно русской культуры, быта,  морозной зимы, московских улиц…
Он даже принялся декламировать стихи Бродского с огромной грустью в глазах и поэтич- ностью.
На половине стихотворения он замолчал. Вздохнул тяжело и  отпил глоток кофе.
Обхватив  руками чашку с кофе, словно боясь выронить её, я не могла поверить тому, что мой сон стал явью.
Нам  было  так  тепло,  спокойно вместе.  Андрей коснулся  рукой  моей руки. Наверное, я желала этого.
Смотря   на   Андрея,   такого   романтичного   и   воодушевленного,    я    не    чувствовала одиночества.
Мир  стал  каким-то  ярким,  насыщенным,  размеренным,   волнующим.  Не  одиноким  и чужим, а сотканным из прекрасного. От того ли это было, что  сон сбылся или оттого, что  влюбленные  всё   видят  иначе,  через  призму  лепестков  роз.  А,  впрочем,  какая теперь разница…
Все прежние  мысли так незначительны, ничто  не противоречило  любви.  «Когда  рядом любимый человек, то нам принадлежит Вселенная».
А  за  окном  маленького кафе  снова пошел снег,  мне больше не было холодно,  я больше уже не была одна…

 

 

 

 

 

 

Леонора Сеит-Османова

 

                                                          Грех во спасение       

 

 Солнце садилось, озаряя снежную пыль багровыми всполохами. Умирал день. Но, умирая для  меня,  он  продолжался  в  иной,  неведомой  мне  параллели. Хотя, какое мне до этого дело!   Самое   счастливое  утро  моей  жизни  постепенно  подходило  к  своей  последней ступени, а я ощущал себя так, словно вместе с этим зимним днем умирал я сам.

Странное состояние. Голова полна, но не мыслями – фразами. « Главное не то,  что проис- ходит, а то, как ты к этому относишься». И я изо всех сил стараюсь относиться к тому, что происходит  в   моей   жизни  в  данный   отрезок   времени   спокойно  и  мудро.   Нет,   не получается:  внутри,  от пищевода  до пупка,  дрожит  какая-то  нервная  струна,  а к горлу подкатывает противный тошнотворный комок.

Бросаю случайный взгляд в больничное зеркало и вижу, как в портретной рамке респекта- бельного  молодого  мужчину  с  необъяснимо-спокойным  лицом.  Это  я?  Это  я!  Стою в коридоре реанимационного отделения и жду.

Коридор  очень  длинный,  словно  уводящий  в  никуда.  Мягкий  свет  суперсовременных ламп  успокаивает  взгляд.  На  стенах жизнеутверждающие, хорошо написанные картины. Пахнет  почему-то  пирожками  с  капустой,   лекарствами  и  еще  чем-то,  чем пахнут  все больницы.  Все  так  тихо и умиротворенно,  словно  ничего  не происходит. Как будто нет вокруг боли и горя. Как будто все остановилось и ждет… Ждет вместе со мной. Остановилась  даже  жизнь.  В  ней  ничего  больше  нет.  Нет  моего  офиса,  нет дома, нет друзей, врагов, товарищей по партии, нет суетливого прожигания жизни.

Время будто бы сгустилось, остановившись. Его можно нарезать кусками и раздавать тем, кто,  как  и,  я  вечно  спешит.  Съешь  такой  кусочек,  замрешь   на   мгновенье   и   вдруг задумаешься. Мы в наш сверхскоростной век не успеваем думать. Живем  инстинктами и привычно-низменными чувствами. Они – наш компас, наш маяк, наш камертон. Возможно,  именно поэтому  судьба преподносит нам трудности и горести, заставляющие понять Истину, что-то изменить в себе и собственной жизни.

Из  глубокого  самопогружения  меня выводят  шелестящие  звуки, словно муха попала на липкую ленту. Но откуда здесь мухи и?.. А мысль уже побежала по закоулкам памяти…  

 

Муха отчаянно перебирает своими слабыми ножками.  Зачем?  Как будто эти нелепые движения помогут  ей  вырваться  из  плена, еще минуту назад манившего сладостью… Она не понимает,  что ли,  что это конец, и  через некоторое время от нее останется только сухое чучельце. Его, вместе с этой  сладостью и  другими жертвами, брезгливо выбросят в мусорное ведро, а потом вытряхнут на зловонную кучу за околицей. Только  при жизни  люди  обращали внимание  на  надоедливое  настырство,  а после смерти…

Глядя на ее тоненькие лапки, мне сначала очень хочется оторвать по очереди каждую

из них. Потом это желание проходит – она так мала и беззащитна. И она обречена. Я, мальчишка лет семи,  смотрю на муху так долго,  что явственно  представляю  себе ее боль, отчаяние и ужас... Чтобы прекратить это,  медленно, большим и указательным пальцами,  сдавливаю  хрупкий  панцирь…    Я  чувствую   себя  Богом,  приближающим спасение. Спасительную смерть. 

 

Все мои мысли сходятся вдруг к этому слову. Ледяному. Колючему. Пугающему. Да нет, зря я так!  Смерть  уже не  страшит меня, как  когда-то в детстве, когда это понятие было неотделимо  для  меня  от  моросящего  липкого дождя  и  запаха любимого дедушкиного одеколона вперемешку с воском.  

 

Сырым осенним днем мы – мать,  отец и я – молча входим   в хату и, не говоря друг другу ни слова, занимаемся своими делами.  Мать неторопливо растапливает печь, ставит на нее большую кастрюлю с водой  и  только тогда, вздохнув,  произносит: «Дымили ж, как паровозы,  сызмальства».  Отец   только  кашляет  натужно и затягивается сильнее. У

него давно уже обнаружили пятна в легких, но курить батя не бросает, упрямо  полагая, что обойдется. Мать кидает быстрый затравленный  взгляд в его сторону  и   выходит во двор. Сегодня мы «поховали» отцова брата, дядю Мишу, балагура и насмешника. Молодого парня, который сгорел за два месяца от рака легких. А неделей раньше от того же помер и его отец, мой дед. Бабушка в последние их дни все металась между больницей и  церковью  и  твердила:  «Бог  не  оставит!  Поможет.  Ведь  мы  ж  то  завсегда  всем помогаем. Разве ж можно нам-то не помочь!».

Соседи и знакомые у могилы дяди Миши сочувственно кивали головой, переговариваясь: -  «Не  смог  Иван  без  Михаила,  увел  за  собой»;  -  «Так  это  и понятно.  Кто б ему там анекдоты  травил?  Эх , какие  люди  уходят!»;   - «Надо ж, какая напасть на семью!»; - «Может, порчу кто навел? Ведь здоровые ж  мужики  были,  статные.  Столько  добра несли, никому ни в чем отказа… Жить бы да жить…».

С сердцем, переполненным ужаса, замирающим от мысли о моей собственной смерти, о том, как и меня однажды  засунут  в  такую  же  яму,  и у меня больше не будет ничего… никого… я сам себе упрямо твердил: «А я не умру! Я сильнее всех! Я не умру!..» 

 

Не  знаю,  по  какой  причине,  но  я  всегда много размышлял о смерти.  И в конце концов пришел к выводу, о том, что она - логическое завершение любого жизненного цикла (муха на липкой бумаге). У каждого – своя.  И  не  по прихоти  судьбы,  а как итог того, кем (или чем) ты стал в этой жизни. Только  исполнив свое предназначение на  Земле, дух покидает оболочку. И поэтому никто на земле, НИКТО не бывает лишним.

Да и, собственно, что наша жизнь? Урок с множеством заданий и тестов, во время которо- го все мы играем разные роли. И завершается он звоном колокола. Ответив  на  все вопро- сы  и  решив  все задания,  мы покидаем  этот класс,  чтобы перейти в следующий. Я знаю, что  мой  жизненный  путь  закончится,   лишь  только  я  наберу  необходимый  максимум знаний. Не раньше и не позже.  И  я  набираю  его, набивая шишки, падая и поднимаясь. Я готов ко всему. Так мне кажется… Казалось…

Я вдруг понял, что в данный отрезок времени  совсем не готов встретиться с этой теткой в белом.   Почему?..  Мне   было  страшно...   Так  иногда   бывает  во  сне,  когда  угрожает опасность. Хочешь бежать и не можешь, потому что ноги не слушаются. И чем быстрее их передвигаешь,  тем  медленнее  (как в рапиде)  движешься  вперед.  Горло  перехватывает, кричишь изо всех сил и понимаешь, что наружу вырываются только сиплые звуки и никто их не слышит. Становится жутко, неимоверно жутко, до холода в животе. И, проснувшись никак не можешь поверить, что это был только сон.

Нет,  стоп,  надо  взять  себя  в руки. Разминаю затекшие ноги едва заметным движением и вновь  застываю.  Кажется,  что  я   уже  вечность   нахожусь   здесь,  в   коридоре   лучшей столичной  больницы  и…   ничего  не могу  сделать.  Тяжесть  бессилия давит на плечи. А портретная рама зеркала дарит мне сильный взгляд уверенного человека. Я? Нет. Это не я. Это оболочка, которую я ваял много лет. Каждый божий день. Творил. Лепил папье-маше. Наклеивал кусочки напускной  беззаботности и показного  счастья на живого себя. Тонкие слои мнимой  интеллигентности  хорошего  человека,  живущего  во  благо своих близких, скрывали истинные,  собственные  желания.  И  вот  теперь  настоящий  «я»  выплывает из прошлого.  Мечется,  словно  загнанный  зверь, в этом холеном панцире. Все то, что много лет хранилось под оболочкой (якобы защищающей от ударов судьбы), теперь как морской мусор после отлива, переливается на берегу души.

 

С детства я не имел права быть слабым, испытывать истинные чувства при встрече с неизведанным  и  пугающим.   Отец  наказывал  за  любое  так  называемое   «проявление слабости» ремнем, приходя в еще большую  ярость от моих слез и вдалбливая в душеспа- сительных (!) «беседах» что слезы –  удел слюнтяев и трусов. Мать  была с ним  заодно. На мои жалобы всегда  следовало:  «Сам  виноват, не надо  быть таким слабаком!  Ох, и тютя же ты!».   Нет,  она  любила  меня.  Наверное,  так сильно, что сама боялась своей любви. Это я понял гораздо позже, а тогда…  Она не  подпускала  меня к себе, боясь, что океан материнской нежности сметет меня, как щепку. А в ее мечтах я реял над волнами жизни гордым сильным парусником, легко проходящим сквозь бури и тайфуны. Она очень редко меня целовала, еще реже хвалила. Если это и  происходило,  то всегда  косвенно: «А мой-то вчера…»  Моя  память хранит  все  эти случай, как музейную  редкость. С  малых лет   я пытался доказать  отцу  и  матери свою  значимость в их жизни. Убедить в том, что имею право  быть  любимым  ими, вызывать  их гордость.  Внутри меня всегда сидел маленький  червячок  страха.  Страха быть… недостойным…  «Докажжи!  Докажжжи, что  ты  достоин! Достоин  Любви  своей  мамы,  Уважжения отца!» -  сверлил изнутри червь. И  я  творил невероятное! Этот  червячок руководил  мной,  моими поступками.  Я стремился  быть  самым лучшим,  самым сильным и смелым. Я отлично учился,  считался подающим  надежды  спортсменом, был школьным  активистом,  затем  перспективным студентом,  отдающим  родителям  повышенную  стипендию.  По  мнению  всех соседей, друзей  семьи  и  педагогов,  впереди  меня  ожидала безоблачность счастливой жизни,  а родителей – спокойная старость.

 

Свет стал тусклым… Он падает откуда-то сбоку и не освещает ничего, кроме меня в зазер- калье…  Уже  за  полночь.  В  окнах больницы, выходящих на городскую улицу, сплошная тьма.  Фары  проезжающих  изредка   машин  проходят  по  стенам   коридора   неровными крестами  оконных  рам,  высвечивают  кусочки  чьей-то жизни. Оказывается, она продол- жается там, за стеклом. Гуляют парочки. Пробегают одинокие, сгорбившиеся фигуры. Идет  снег. Огромными  хлопьями. Ветер порой выстраивает из них причудливые фигуры. Природа живет.  А я?..  Но  ведь  совсем  недавно  я был наполнен  жизнью  до отказа,  как воздушный шар…

 

 Мы  встретились  случайно,  в ресторане,  где  проходила корпоративная вечеринка моей фирмы.  Но,  наверное,  все-таки не случайно. По-другому просто не могло быть. Я увидел Лилю  сразу.  Она  была  наивна, юна и как будто невинна, но… Женщина до корней волос. Привыкший   ко  всему  подходить  рационально,  я  в  один  момент  дал  оценку   всем   ее параметрам, вывел среднее арифметическое, и  высветившаяся  сумма  оказалась  макси- мально  приближенной  к  идеалу.  Что-то  щелкнуло  в  голове,  и  я  понял,  что  это  моя женщина.   Меня   тянуло   к  этому   ребенку,   который    выглядит    так…  невыносимо притягательно.   Странно,  что  она  была  гораздо  более  женщиной,  чем  моя Наташа, вместе с которой я прожил восемь счастливых, как мне казалось, лет.

Моя  жена  в  первом браке родила дочь, многое испытала и в момент нашего знакомства знала о жизни много больше, чем полагается молодой жене крупного воротилы. Нелегкие будни красивой вещи, безжалостная ревность мужа закалили ее и многому научили. Несмотря  ни   на   что,   она   осталась   хоть   и   несколько   приземленной,  но  простой искренней  женщиной  без  истеричных  заморочек.  Я  ценил  в  ней  и  это, и  то, что она опытно вела наше нехитрое семейное хозяйство и меня  по  жизни.  Жена творила семью со  вкусом  как  изысканный  салат,  из разных составляющих, не привлекая к этому меня. Это  блюдо  и  способ  его  приготовления  меня   вполне   устраивали  и,  практически,  не хотелось   ничего   более   пикантного. Сумбурные будни начинающего бизнесмена, коим я являлся, были гармонично организованы.  Ее  дочь  звала меня папой, а я считал Кристину родной и совершенно не хотел «своих» пеленок и подгузников – так  было удобно и хорошо всем.  За  годы  совместного  существования первоначальные страсти поутихли, оставив умиротворение,  и  пока  не пугающий  покой.  Я  достойно  нес  на  своих  плечах  счастье нашей малышки и почти идеальной семьи на (умиротворяющую собственное  тщеславие) зависть    соседям   и   на   светлую   радость   родителям.   Легко  доказывая  жене  свою значимость в ее  жизни,  я с удовольствием  прозябал в  коконе серых буден, и  мне как-то совсем не хотелось искать смысла бытия, барахтаясь в эпицентре любовных страстей и бурных чувств. Я свыкся со своим  положением,  я  чувствовал  себя  Богом  Своей  Семьи. Мне  не  нужно  было больше ничего. Только этот размеренный покой, продуманная скука вечеров,  обязательность  ночей...  В   тот   момент   я   не   осознавал,   что   наш   союз, построенный  на  чувстве ответственности и долга друг перед другом, это тоже папье-маше.  И  порыв  сильного  ветра  легко  разметет  его  на  исходные составляющие – мое детское  желание  быть  кому-то   нужным   и   ее  непреодолимую   потребность   быть защищенной. 

 

Я  стою  напротив  зеркала.  Призрачный свет  люминесцентных  ламп,  едва  освещая мой темный силуэт,  делает  его  мистически – пугающим.  Зачем  я  здесь  стою?  Ведь  можно найти  другое  место.  Можно  присесть,  в конце концов.  Мягкие объятья кожаных кресел готовы принять мое уставшее тело. Ноги налились свинцом давящего ожидания, но я стою рядом с дверью, ведущей  в неизвестность.  Боюсь от нее оторваться.  Мерцающая над ней надпись  стала  маяком.  Лишь  только он погаснет,  все встанет на свои места. А пока мой взгляд натыкается на стройного красивого мужчину  напротив.  Наш  немой диалог глаза в глаза взрывает мир на тысячи  мелких осколков – вопросов:  «Чья здесь вина?  Почему это случилось со мной?  Чем я заслужил это?  Неужели я не достоин счастья?..». Я прошу ЕГО дать мне ответ хотя бы на один из этих вопросов, но…

 

Страсть   между   мной  и  Лилей   заискрилась на той  же вечеринке,  при первом танце.  Я   приобнял  ее  за  тонкую  талию.  Обжегся  огнем  сквозь  мерцающую   ткань  платья и…пропал. Пятиминутный диалог двух тел стал  мини-романом.  С  прологом  –  нежным прикосновением рук, знакомящихся в легком прикосновении; постепенным развитием – от полу   взгляда   мельком  на  губы...  в глаза...  до  требующего,  откровенного  –  в упор...  С учащающимся дыханием…все  более смелыми движениями… абсолютным отрешением от действительности... Словно воспарив над землей в самом начале танца, мы с каждым новым  тактом  отрывались от нее окончательно, сливаясь в вихре чувственной истомы. Неожиданный  кульминационный  поцелуй  случился  как-то  сам  собой.   Невесомый и от этого совершенно сумасшедший, разрывающий  Вселенную  моего  существа  на  мириады ярких  звезд.  Я неожиданно для самого себя вздрогнул, прикоснувшись к ее губам, и понял, что  ЖИВУ!  Чувствую!  Я  люблю  эту  жизнь! И эту маленькую женщину тоже люблю!

После  того  вечера  я думал о ней каждую секунду и каждую секунду благодарил Господа за  это  счастье.  Встречались  мы  редко  и  ненадолго  –  обстоятельства, казалось мне, были  выше  нас.  Оттого  мы не могли  насытиться  друг  другом, и любая новая встреча полыхала,  словно  комета,  в  последний  миг  полета  отдающая   мирозданию  все  сразу, ничего не оставляя себе.

На  тот  момент  я  был  уже  директором собственной небольшой фирмы. Несмотря на то,  что  я  постоянно  прикладывал колоссальные усилия для ее успешного развития, дело продвигалось  вперед  медленно,  со  скрипом разваливающейся телеги. Лиля появилась как раз  в  тот  момент,  когда я,  отчаявшись и решив,  что это – не мое, собирался бросить все  и  уйти.  Но,  странное  дело,  после  встречи  с  ней  все  в  моем   маленьком   бизнесе непонятным  образом   закрутилось,  завертелось,  пошло   кувырком,  взлетело  в  воздух, перемешалось там, как в маслобойне, и, опустившись, встало  на  свои места.  На  глазах заядлых скептиков старая арба превращалась в золотую карету. 

 

За окном брезжил  рассвет, моя уверенность  на  лучший  исход  становилась  все  сильнее. Мне  хотелось  вдохнуть воздух полной грудью, поскольку я стоял совсем близко к ответу на   терзавшие   меня  сейчас   вопросы.  Только   ответив  на  них  самостоятельно,   я  мог надеяться на снисхождение к своей судьбе оттуда, сверху.

 

Внутри  меня  шевелился  червь,  который   уже,  оказывается,   подрос  и  превратился  в маленького  удавчика.  Он душил изнутри: «Ты обязан…От тебя зависит счастье близких людей...  Думай  не  о  себе,  а  о  тех,  кто  живет  рядом с тобой, кто нуждается в тебе больше… Без тебя они пропадут…»  Это  ежедневное,  ежеминутное  давление станови- лось тем сильнее,  чем больше меня тянуло к Лиле.

Я  понимал,  что  предаю  дочь,  которой  был  необходим.  Предаю  жену,  которая  была опорой в самые сложные  дни.  Хорошего  верного  друга,  которым  она  для  меня  всегда являлась,  я  менял на необъяснимое чувство. Долг перед теми, кого приручил, - на счастье и  довольство  каждой  минутой  бытия.  Меня  осуждали  друзья и  родственники. Мать отказывалась  со  мной  говорить,  приводя  в  оправдание  этому   единственный   веский аргумент: «Ты – подлец!» Знаю, что отец, будь он жив,  поддержал  бы  ее.  И мой страх душил меня, грыз изнутри, рвался наружу, принимая самые  различные  формы:  разруши- тельной гордыни – страх  быть  не тем,  кем  тебя  хотят видеть; обоюдно унижающей жалости  –  страх  прослыть  плохим  мужем  и  отцом;  дрожащей  нерешительности – страх перед непредсказуемостью жизни. Я ждал Господнего наказания за прелюбодеяние и  безумно  боялся  потерять  Божественный  дар  судьбы.  Я,  как герой народной сказки, стоял  на  распутье  (распутье-распутстве – ха!).  Невозможно  было  разрушить семью, что  долгие  дни   создавалась   как  крепкий   надежный  тыл.   Невероятно  больно  было отказаться от подарка, что вручали мне прямо в руки: от  любимой  женщины, от вихря чувств и новых ощущений, просто от радости бытия. Танец  счастья уже  кружил  меня, выталкивая то, в чем более не было нужды.  Все быстрее… быстрее… быстрее!.. Теплая липкая масса, именуемая семейной жизнью, разлеталась в разные стороны! Я, как Адам в раю,  оставался  наедине  с  Любовью.  Я  уходил  навсегда!  Я вгонял  своего удава глубоко вовнутрь, но… он и оттуда жег своим ядом, шипел: «Ты не  можешшшь… Не имеешшшь права… Счастье  твое  соткано  из  горя…  Ш-ш-ш…».  Загоняя  страх  в  самые  дальние глубины  сердца, я исподволь  все же к нему прислушивался… и возвращался в семью… А в  самые   интимные   минуты  с  Лилей   мысли   мои   были  заняты  не  тем,  что  я  делаю счастливой любимую женщину, а  тем,  что  несчастными  стали  двое  других.  Как  все-таки  много  вложила  в  меня мама своим извечным: «Сначала подумай о других, а потом уже  о  себе!»  О,  Господи,  это  же  невыносимо!  Мне  вдруг  начинало  казаться,  что я понимаю причину смерти деда, дяди Миши, отца, умершего от пневмонии. Им всем  было тяжело вдыхать Жизнь полной грудью!  Поскольку из поколения в поколения  наша  семья славилась  именно  самопожертвованием  во  имя  партии,  дела,  народа,  родни… Всегда ТОЛЬКО для других и никогда для себя! И все мужчины сгорали рано! Возможно и я… 

 

Фигура в зеркале казалась натянутой струной уставшего контрабаса, которая грозила либо лопнуть, либо гулкой болью разнестись по этажам.

 

Когда я узнал, что  моя любовь материализуется и принесет плоды, я вдруг в полной мере осознал,  что  такое  Жизнь.  Это  было  как  озарение!  В моей жизни появились простые человеческие   радости,  приближающие   к   Богу.   Меня   уже  не   раздражали  шалости соседских  детишек  и  хорошее  настроение  окружающих  меня  людей. Вдруг, как воздух стали нужны бессмысленные прогулки по осенней  набережной, со  швырянием  листьев и поцелуями  под  дождем,  стали  нужны  рассветы в горах и закаты на море в обнимку со счастьем. И мне нужна была жизнь  с  лучистой улыбкой Лили, которую я учился любить просто за то,  что  она  есть,  жизнь  со  смехом будущего малыша и его любовью ко мне. Маленький   человечек   мог   дать  мне  то,  чего  я  не  получал  сам,   будучи   ребенком –  безотносительную Любовь! На какой-то недолгий миг мне переставало быть страшно. 

 

Надпись  над  дверью  погасла.  Как-то   вдруг  стало  громко.   Все  ожило  и  задвигалось, приобрело очертания. Оказалось, что в креслах сидели люди.  Родные…  Родные?.. Самые родные мои люди сейчас там, за  этой дверью – Лиля и новорожденный сын, пришедший в мой  мир  для  меня,  для  нас.  Сейчас  он на  волоске от Смерти, которая, криво улыбаясь, дышит  мне  в  лицо  знакомым  запахом  дедушкиного одеколона, а я… Я стою перед Ней на коленях и умоляю исчезнуть. Судорожно вспоминаю все молитвы, которым меня учила бабушка.  Вижу  перед  собой  всех  святых  и  мысленно  зажигаю  свечи. Молюсь. Молю. Никогда  и  ни  у  кого  я  ничего  не  просил  («...сами придут и все дадут»). И вот теперь я – сплошная мольба. Эй, вы, там! Кто-нибудь наверху! Услышьте меня! Это я ползаю здесь перед вами. Я сам стал червем. Он  уже не внутри. Он – это я. За  две дорогие мне жизни я готов  отдать…  Что?..  Что у меня есть?  Только  страхи,  сделавшие  меня  телом.  Телом, желающим  получать.  Телом,  чей  дух в извечном  страхе. Мне стало тесно в нем. Душно. Мысли в голове перекатывались темными волнами. 

 

Первая беременность Лили прервалась выкидышем. Я не мог понять – почему? А ведь мне как будто оттуда,  сверху пытались  сказать что-то,  сигнализировали. Самым большим моим  желанием  был  сын.  Самым  дорогим  человеком – Лиля.  Но  поскольку  сам я  был бесчувственным куском мяса, не до конца разорванного напополам, меня доставали  через боль самых дорогих людей. Я не понял. Ничто во мне не дрогнуло и не изменилось.  Вторая беременность  едва  не  убила мою любимую, когда она родила мертвого восьмимесячного малыша. Внутри меня затрепетало что-то, но тут же было задушено удавом – страхом открыть   глаза  и  увидеть   правду.   Время,  потраченное  на  зализывание   ран,  многое прояснило. Мелкими неуверенными шагами я выходил на тропу истины.

Разговор  с  Натальей  не  был  легким, но, придя в своих  долгих ночных перекурах к тому, что  сила – это  не  искусство  выкручиваться,  а  смелость  быть  собой, я все же сделал решительный шаг.

Нашего  третьего  малыша  мы  вынашивали вместе. Я оберегал Лилю от каких бы то ни было  потрясений и каждый шаг, причиняющий ей боль в спине, готов был сделать сам. Я хотел  купить  ей  все,  что  она  пожелает,  опустошить все магазины для беременных и новорожденных,  все  отделы  игрушек.  Я  не  пропустил  ни  одного  обследования,  легко откладывая «важные» встречи и «совещания при…». Все это сразу  становилось  мелким и ненужным, когда я со странным трепетом  и  невероятной  нежностью  рассматривал нашего малыша в экране телевизора.  И тогда,  когда он был  еще  крошечным, со спичеч- ный коробок.  И  когда бултыхался в невесомости безбрежного счастья, уже точно зная, что он – мужчина  («Вот она ваша попка, а вот... смотрите сюда! Видите, хвостик?»). Я лопался от гордости,  я хотел быть самым лучшим папой в мире. А он… он очень хотел родиться,  мой  мальчик,  мой сын…  Хотел  так  сильно,  что просто волчком крутился в ожидании свободы!.. Сегодня утром он явился на свет, туго  обвитый пуповиной. И хотя диагноз  врачей  был  суров,  мой  сильный  сынок  вот  уже  двадцать  два  часа  пытался выжить. Мы пытались…Мы оба хотели остаться в этом мире. 

 

То, чего я боялся, настигло меня. По закону жизни. Это  пришло,  как  озарение.  Я  всегда боялся  не  получить  любви,  считая  себя  недостойным ее. И в то же время, боясь любить себя,  я  не позволял себе быть любимым другими просто так. Я считал, что любовь нужно доказывать.  А  любовь  к  себе  считал грехом.  Но  грех – это  страх.  Мы  загоняем себя в рамки,  и,  желая  быть  хорошими  для  других,  перестаем  любить  собственные желания. Свои  чувства  и ощущения.  Мы  разрешаем  себе только то, что разрешают нам другие. И этим  убиваем  в  себе  себя, убиваем в себе Бога. Убиваем своих неродившихся детей. А в родившихся – убиваем  Любовь...  Прячась  за  ширму   благочестия,  мы  нарушаем   сразу несколько библейских заповедей… И, в первую очередь, основную – «Возлюби  ближнего своего как самого себя».

Я закрыл лицо руками, не в силах вынести понимания ИСТИНЫ, искомой мною так долго и  найденной  только  сегодня,  этой  ночью.   Почему   же  она   пришла  с  такой  болью  и горечью?  Почему  не  пришла  немного  раньше?  Ведь  тогда  я  уже  давно  мог  бы  быть счастливым,  даря  счастье  любимым,  оберегая  от  боли  тех, кто любил меня… Господи, неужели  для  того  только,  чтобы  спасти  мою  грешную  душу,  ты так долго отнимаешь жизнь  у  маленького,  невинного  тела?   В  этом  твой  урок?  Я   понял  его…  Но  как  же невыносимо больно! Душно…  Как  же  душно…  Душе  душно…  Что-то  рвется  наружу. Мой  удав…  Мой  страх-х-х… Ты не нужен  мне больше.  Я отпускаю  тебя!  Вырываю из сердца!  Открывая  лицо,  я  рыдаю  во  весь  голос!  От этого звука мой панцирь лопается, обнажая живого меня, освобождая душу. В мутной раме зеркала  я  вижу темное сгорблен- ное существо  с  уродливой  гримасой вместо лица.  Вот он – я!  Это  то,  что я сотворил из себя в этой жизни. Это то, что мне необходимо полюбить…

Будто  услышав мое отчаянье, дверь операционной открывает усталая женщина – врач, и я понимаю все по ее взгляду. Я понимаю, что спасен.

 

Медленно  бреду  к  окну, словно к мессии,  как будто этот свет,  ослепительно-белый свет раннего утра, слепящий глаза, может заполнить пустоту внутри. Улица  пустынна. Чистый белый   снег   покрывает    землю,   дома,   деревья,   пряча   вчерашнюю   грязь,   разрешая

почувствовать себя приближенным к Богу.

Уткнувшись  лбом  в  холодное,  моментально  запотевшее  стекло,  я  первый  раз  в своей взрослой жизни разрешаю себе по-детски горько заплакать, облегчая  боль.  Спасибо тебе, сынок. Благодаря тебе я приобрел потерянную часть себя...Исполняя свое предназначение,

ты оживил мою душу. Я постараюсь растить тебя в истинной Любви…                           

            

                                            Мы постараемся…

                                            Мы будем помогать тебе понять этот мир…

                                            Ты будешь помогать нам понять себя…

                                            Мы вместе будем учиться любить…

 

Анастасия Гуливатенко

 

                                       Легенда об омской  сирени

 

  1934 год. Омск. 7 декабря этого года решением ВЦИК была образована Омская область с центром  в  городе   Омске   в   составе   территорий   современных  Омской  и  Тюменской  областей. Неудивительно, что центром области был выбран город Омск. Всякий, побывав- ший в Омске тех лет, одобрил бы это решение.

  В  довоенные  годы  на  улицах,  в  скверах,  парках  и дворах было нечто, объединяющее городской  пейзаж.  И  это  не  одинаковые  скамейки  в  парках,  не  бабушки,  сидящие  у одинаковых подъездов, и не плакаты, призывающие бороться с алкоголизмом.  И хотя, как везде,  были  плакаты  с идеологией  того  времени – в Омске  было  еще нечто… Жителей города  объединял,  роднил  великолепный  душистый  аромат  кустов  сирени.  В  те  годы сирени было очень много. Сегодня трудно поверить, что главным ароматом  Омска был не нынешний запах переработанного бензина и серый дым из высоких труб  многочисленных заводов, а невесомый и приятный душе  запах  приближающейся  весны.  Май  был  потря- сающим  месяцем.  Казалось, именно так и пахнет настоящее счастье. Счастье не от денег, не от высоких карьерных взлетов, а счастье от жизни  на Земле, от жизни в замечательном городе.  Именно   такому   городу   поэты   посвящали   стихи,   писатели   –   рассказы,    а журналисты  –  статьи  и  заметки.  Хотелось  жить,  творить  и  мечтать! Мечтать, что май будет вечным…

Но  пришла  война.  Многим  пришлось пожертвовать.  Город  стал бойцом тыла, принял у себя много новых заводов и новых людей. ... Русский дух сломил  вражескую силу. Жизнь возродилась! Победу  ждали. Отчаянно и верно. Ждала  и  сирень. Малые и хилые кустики расцвели  несмелыми  и  скромными  гроздями  за  развалинами  былого.  Счастливый май 1945 года омская сирень встречала со всеми.

…Менялся  облик  города.  На  фоне  обретений  были и потери.  Пострадала и сирень.  Ее стало намного меньше на улицах  Омска.  Сейчас  за  высотой  отстроенных   многоэтажек мы  часто  забываем  о  том,  что  нужно  просто  радоваться  жизни.  И  помнить прошлое, отдавая дань уважения прошлому.  Ведь  оно – часть  настоящего.  Довоенный  город  был поистине  городом-садом,  городом  сирени.  Наши отцы и деды жили и дышали ароматом фиолетовых гроздьев...  Как хочется, чтобы в многокрасочном образе сегодняшнего Омска нашлось  место  сирени,  помнящей  май  45-го и сохраняющей  свет юности наших дедов! Мне кажется, сирень – это душа Омска.

Нынешней  весной  мы,  студенты «политеха», будем высаживать сиреневые аллеи. Хотим сделать это доброй традицией. Кто с нами?

 

Григорий Салтуп

 

                                                        Императорская уха

 

 На  нашем  Лембозере  водяник  испокон  веку  жил. Хозяином. Полноправным хозяином.

Само  имя  у  озера   стародавнее,  от  карел,  которые  здесь  раньше  жили.   По-карельски «лембой» значит: черт лесной или озерный. Выходит, еще в древние времена его тут люди приметили и имя ему дали – «Бурчало».

Старые люди  рассказывали, что  Бурчало  характером  не вредный  был. Понапрасну  душ христианских не губил, не было за ним такого. Но – нравный, шибко нравный…

Видом  Бурчало  был  страшного, – на две головы выше самого здорового мужика, ручища длинные, ниже  колен, ладони с перепонками. На  нем  рубаха из  рядна, пузо  висит, сзади из-под рубахи хвост по  траве волочится – гладкий, как у налима. Борода и усы  зеленые, в них тина озерная запуталась. Глаза  круглые, на выкате, ровно у лягухи болотной, а голова лысая, шишком.

Водяник любил пугать народ. В тихую ночь вдруг зашлепает своими ладонями перепонча- тыми по воде – да так звонко! Страх берет, и волосы на голове шевелятся. Мог и злобство- вать  Бурчало  Акимов, мог  человека  за пятку  ухватить, – если  тот  не по времени, после захода  солнца, купаться  надумал, а  креста  с  себя  не  снял! Но  до  смерти  редко топил: попугает, пощекочет и отпустит.

Много чего рассказывали люди о водянике Бурчале, рассказывали и  знаменитую историю о том, как он для «Императорской ухи» рыбу поставлял…

Как-то  летом, отошла  дневная  жара, и под  вечер  выбрался  Бурчало  на  тихий  берег  за Марушкиным  болотом. Взгрустнулось  ему, или  просто  задумался? Присел  он  на люби- мую  коряжину, мурлыкал  себе  под нос, костяным  гребнем  тину и водоросли  от  усов и бороды счесывал, - вдруг затренькал невдалеке колокольчик.

Вылетела на берег двуколка со становым  приставом  Ипполитовым. (Должность в те годы была, вроде  начальника  РОВД  по нынешним временам).  Слева и справа от двуколки два урядника  верхами,  вроде  нынешних  участковых,  Семён  Ермилов,  да  Петр  Кузя. Ипполитов  ещё  издалека что-то  на  них  орал да прикрикивал. 

Бурчало от греха  подальше убрался, – растаял в воздухе, только  гребень  под  коряжиной лежит.

Ипполитов с двуколки соскочил, кругами забегал:

– Смотрите  мне! Чтоб по чести было! Сам  губернатор  обещался  почтить  пикник  своим посещением! Чтоб улов на славу был! Тройную императорскую уху! С палией! С лососем! – у станового пристава  сабля по голенищам  стучит, под усами  тонкими два золотых зуба блестят. Сердитый  больно. – Что бы  сом  был на три пуда! А то я… Я таких чертей на вас напущу!

Урядники  Семен  Ермилов  да  Петр  Кузя  спешились.   Кузя   наклонился  к  начальнику, попросил шепотком: -

– Ш-ш-ш! Ваше  Благородие! Тиш-ша!  Да  нешто  мы...  Водяник  в  наш-шем  Лембозере, Бурчало,  ш-шибко  нравный. Не любит он, кода  громко  бают. И ругаются. Все от него: и улов,  и рыба! Он токо Акима Бурчалова слухаеть.

– Кто таков? – взвился становой пристав.

– По  пачпорту  Акимка, мельник  местной  Петров  сын, Кикин, –  пояснил  Ермилов.

– Бурчало!? Кто таков? Беспаспортный? Бродяга?Вор? – аж подпрыгнул на месте Ипполи- тов.

– Ш-ш-ш! Ваш-ше Благородие! Ну – не любит Он, кода ругаются. Водяник он. Порядок на Лембозере блюдет. Хозяин, значится. Испокон веку здесь… – Кузя все  шепотком,  шепот- ком старался говорить.

– Три тысячи чертей! Двадцатый  век на носу, а мои  полицейские  в  леших верят? Кем же мне приходится командовать? Идиоты! Быдло! Тупые скоты!

– Осмелюсь доложить:Бурчало не Леш-шой, а чистый Водяник, – поддержал  своего прия- теля урядник Ермилов.

– С Лешим он друголетошный год разругался. Кода ему в карты Федосьено болото  проиг- рал. Топерь Бурчало токо с мельником, Акимом Бурчаловым, и знаеться.

–  Другие хрестиане яго и зреть не могут. Потому и зовут их:«Аким Бурчалов» да «Бурчал Акимов». Чисто братья.

Становой пристав вроде как  успокоился  немного, портсигар серебряный вынул, папирос- ку прикурил, да как ткнет Кузю папироской в нос! Чуть усы ему не подпалил:

– Так!!! Ты!!!  Рысью  за  мельником!  В шенкеля!  В шенкеля! – и  к  Ермилову  на  одном каблуке  повернулся: – А  ты  за мужиками! В деревню! Подводы сюда, палатки, припасы! Все!!!  Быстро!  Чтоб к утру  всё  поставили.  Столы и лавки  сколотили!  Лодки пригнали! Сети закинули!

Повскакивали урядники нА-конь, погнали начальственные приказы исполнять.

Ипполитов один на берегу остался, ручонки в бока упер, - папироска во рту так и прыгает! Подошел  он  к  бурчаловой  коряжине, увидел  его  гребень, а гребень  размером с детские грабельки. Опять неожиданно обозлился, истоптал гребень каблуками:

- Иди-оты! О!!! Быдло сермяжное!

… … …

Стали подъезжать  коляски с припасами и телеги с пилеными  досками, слегами и больши- ми плетеными  корзинами. Работники  собрались. Поставили  шатры рассадистые, столы и лавки  на  козлах  сколотили,  две  купальни  полотняные  для  дам и господ  соорудили  на самом берегу.

Мужики  пригнали  лодки  из  Лембозера,  приготовили  сети,  мережи, –  невод  на  берегу расправили и вновь уложили. Отставной солдат в фуражке без  кокарды  водрузил на пару с  урядником  Семеном Ермиловым  высоченный шест для государственного флага. Повсюду суета, шум, стук топоров.

И  повсюду  мелькала  фигурка  станового  пристава   Ипполитова  в  белом   парусиновом кителе. Он махал руками, указывал, грозил кому-то кулачком. Только один его  визгливый голос раздавался на берегу, – словно крику в становом было на пятерых человек!

А  над  берегом,  по-над  озером  луна  уж  встала:  бледно-желтая,  круглая  и  большая – с тележное колесо. Белая  ночь незаметно слизнула  остатки  летнего  вечера. Озерная  гладь мир  раздвоила:  две  луны,  два  неба  друг  на  друга  смотрелись,  и  лес  островерхий   на дальнем берегу  раздвоился. Божья  благодать на Лембозеро  сошла! – только начальствен- ный голосок всю гармонию царапал визгливо и настырно…

Недовольный  Бурчало  Акимов  из-за тресты  следил за суетой на берегу. Сам  водяник по ноздри  в  воде  сидел  не шелохнувшись, только  пузыри  изредка  подпуская.  Голова  его шишковатая и лысая торчала из озера, словно камень прибрежный…

Вернулся наконец  урядник Кузя, а за ним на телеге трясся Аким Петрович. В тот же миг к ним Ипполитов подлетел, заговорил быстро-быстро, нагайкой взмахнул.

Мельник  с  телеги  слез, шапку  степенно  снял, стоял  понурившись, пережидая  вспышку начальственной  активности, – мелкий  ростом  Ипполитов  был  едва  по  грудь  матерому Акиму,  и  потому,   наверное,   всё  подскакивал  и  подскакивал   на  одном   месте,   чтоб побольше пространства собой заиметь...

Отпрыгался  становой,  крик  его  приумолк, – и  Акима  Петрович  указал:  где  надо  сети ставить, где мережи расправлять, и откуда следует невод заводить.

Ипполитов в свою двуколку  вскочил, к рыбакам  ринулся, приказы  насыпал и, наконец, в деревню направился. Отсыпаться.

Акима Петрович уздечку со своей  кобылки снял, побрел, прихрамывая, к  берегу,  поднял сломанный  гребень, присел  на  коряжину, самокрутку  скрутил, и только  хотел кресалом щелкнуть,как из влажного зеленоватого воздуха воплотился рядом с ним Бурчало Акимов.

– Народ-то не пугай! – попросил соседа мельник.

– Не видят они меня. Не волнуйся. Угости и меня табачком!

– Кури, Бурчалушко! – улыбнулся Аким Бурчалов и кисет ему подал.

– Нет уж, сам и скрути. Знаешь же, что неловко мне, пальцы-то с перепонками.

Покурили  они  не  спеша,  и  мельник  принес  из телеги штоф да пару стаканов граненых. Выпили по первому.

– Надо  будет  тебе  новый  гребень  смастрачить, – разливая  вторую  порцию по стаканам сказал Аким Бурчалов. – Ты шибко-то не серчай на плюгавенького. Его  должность  такая: на всех ором орать.

– Экий он юркий! Ну, ровно – головастик! Только  хвостика  не отрастил. Ну, я ему хвост-то вытяну! – погрозил водяник и водку в себя вылил.

Тут Аким Бурчалов прикинул о своем и стал водяника уговаривать:

– Не  серчай,  Бурчалушко. Прошу  тебя:  не серчай.  И  подпихни  ты  им  сома  из запасов своих.  Не  ровен  час,  заставят  меня  плотину  срыть. Ведь  без  плану  мельница строена. Мою плотину сроют, и тебя без родного омута оставят…

– Лады… Наливай ишо, что там осталось. Не  пришёл  ишо  плюгавому его час.  Топить не буду. Но…

… со стороны могло показаться, что тронувшийся разумом мельник с воздухом чокается и сам с собою беседу ведет.

        … … …

 

День для  торжества  выдался, как по заказу: легкий  ветерок  мошкару  и  гнус от столов и палаток  отогнал.  Скорый  дождик  воздух  омыл.  Столы  были накрыты, под салфетками угадывались закуски и ведерки со льдом под «Шампанское». Все было  готово  для пикни- ка.

Стали  съезжаться  гости: и в колясках  рессорных, и на таратайках, и верхами.  Появились дамы  в  кринолинах – пестрые  и  воздушные, как  бабочки, и с кружевными  зонтиками  в руках. Господа чиновники и господа офицеры  вальяжно  друг  с  другом  раскланивались, господские детишки в матросках сразу же запустили в небо воздушного змея.

Прибыл и сам губернатор: статный  седой красавец в золотых эполетах, – как на картинке! Становой пристав двумя руками взмахнул – дирижируя встречу, – и слева, из патефонного раструба – «Боже царя храни!...» – захрипело.  А справа, с приплясом, – «К нам приехал, к нам приехал!...» - цыгане вышли цветастые.

Урядники  Семён  Ермилов  да  Петр  Кузя  на  флагштоке  Российский  флаг  вздернули. Господа чиновники в единый миг все разом  засверкали на солнце  лысинами и проплеши- нами, а господа офицеры во фрунт  вытянулись, честь  государственному  символу отдали. Все – как положено!

Подошли к берегу лодки рыбачьи, мужики  стали вытягивать корзины с семгой, окунями и палией. Общество  налюбовалось  уловом  из сетей и мереж. Дам и господ  сменили  около корзин повара и кухонные мальчишки.

«Купаться! Купаться, господа!» – веселые  возгласы, смех. Дамы  и  господа по купальням разделились…

Ипполитов  по-хозяйски  весь  берег  оглядел:  не нужно  ли  где  распорядиться?  Нет,  все отлично идет своим чередом. Становой  пристав  последним в мужскую  купальню  зашел, разоблачился  до  полосатых  трико в обтяжку, плеснул  на себя  водой, – тут  из  камышей выплыла   молодая  крестьянка  с  золотыми  волосами.   Смутилась  при   виде   господина пристава, улыбнулась  загадочно, хихикнула как бы испуганно. Ипполитов нырнул за ней, пытаясь  ухватить,  –  волна  от  купальни  дальними  кругами  разбежалась  по  спокойной воде…

Наплескавшись, дамы и господа выбирались на берег, долго звенел смех из-за полотняных стен купален.

– А где же сом, господа? Обещанный? На три пуда? – громко  вопросил  губернатор, когда общество вновь собралось к столу.

– Сейчас-сейчас, Ваше Сиятельство! Сейчас! – поспешили к лодкам рыбаки.

Вывели  мужики  невод  на  всю  загубину, с  песнями  вытянули  на  берег  тугую мотню с рыбой и тиной, выпростали сома плоскоголового и усатого под пять пудов весом.

Толпа  завздыхала  на  разные  лады:  –  «Чудо!»  –  «Истинное  чудо!»  –  «Словно  кит!» – «Императорская уха будет!» – «Истинно!»

Сом  ошалел от страха, глаза закатил, даже  хвостом  не шевельнуть не может, –  в  пасти у него под усами что-то блеснуло, как слюной…

Сома  на  огромном  серебряном  блюде  водрузили  посреди  стола, – сразу же бутылкам с наливками, настойками и водкой от Смирнова стало тесно рядом с ним. Защелкали тут пробки от шампанского, зазвенели бокалы и рюмки.

Восторженный молодой чиновник руки к небу возвел: -

– Этот  сом  войдет  в  анналы!  О  нём  в  наших  «Губернских   ведомостях»   надо  поэму написать! Стихами  Гаврилы  Романовича  Державина!

Губернатор радостным взором общество окинул:

– А где же наш становой пристав? Что-то я его не вижу! Где  же  Ипполитов, господа? Его слава, ему и потрошить!

Пехотный штабс-капитан усы подкрутил, голос подал:

– А я вот слышал, Ваше Сиятельство, что перед ухой сома надо обязательно высечь. Хорошенько высечь!

– Зачем?

– Какое варварство!

– Странный обычай?!

– Дичь! К чему это?

– Сома? Шомполами? Сечь?

– Конечно же, не шомполами! Лозой, вицами! – не сдавался штабс-капитан. – Положено… По  уставу  Императорской  ухи положено. От порки сом  огорчится, а от огорчения у него печень увеличится! В Императорской ухе главное: печень сомовья!

Урядники  Семён Ермилов да Петр Кузя   вежливо  подступили к господскому  обществу с пучками прутьев:

– Их Благородие господин становой пристав Ипполитов расстарался!

– Пожалуйте! Ваше  Сиятельство! Свеженькие! Их  Благородие  приказал  приготовить  на такой случай…

Пикник на взлете!

Цыганский хор заходится в «Барыне»!

Господа  офицеры и господа  чиновники  пьют  шампанское и наливочки, дамы  щебечут и веселятся, губернатор произнес здравицу обществу, похристосовался с вице-губернатором и Благочинным, и все гости по очереди подбегали с прутьями к сому, и секли его от души. Даже сам губернатор к такой забаве генеральскую  руку приложил, – взмахнул  вицею, как саблей! – и рубанул по сому с оттяжкою!

Особенно  довольны  мальчишки! – как  же! Случай  такой  редкий! Не тебя за шалости по попке  наказывают, а ты сам сома  сечёшь! Надо же! Так ему! Так ему! Так ему! Голохвос- тому!

Сом извивался и дико пучил глаза.

К серебряному блюду с сомом уже подобрался шеф-повар с длинным узким ножом в руке. Кончиком  ножа  он  прочертил  на  желтом  сомовьем брюхе косую линию над печенью, – намереваясь следующим движением вскрыть пузо и вынуть печень…

Вдруг! – пушечный  выстрел, фейерверк  и  конфетти  взлетели  в  воздух, –  дым  цветной растаял, конфетти ветерок унес, – а на серебряном  блюде посреди стола оказался  полуго- лый становой пристав Ипполитов! Со свежей  царапиной на животе, и с красными полоса- ми  на  спине  и  ниже, – следы  усердия  всего  благородного общества по увеличению его печени…

Его купальное трико было разорвано в клочья на ягодицах. И не только на ягодицах! Жалкие лоскуточки даже срама не прикрывали…

Завизжали  дамы  от  смущения, из-за  стола  повыскакивали.  Губернатор  бокал  красного вина  на  свой белый  мундир, на ордена и звезды опрокинул! Офицеры и чиновники, – кто поперхнулся, кто  гогочет, кто свою супругу успокаивает. Шеф-повар содрал с себя белый колпак, на корточки  возле  стола  присел, – нож  из  его рук выпал. Хватает повар, хватает ножик в траве, а все схватить не может, – пальцы трясутся! С одним  господским  мальцом чуть родимчик  от страха  не случился: заколотил  кулачками  по  воздуху: – «Уберите его! Уберите  его! Уберите  его!» – кричит, остановиться  не может.  Лишь  цыганки  оказались довольны  скандалом  и  нагло смеялись из-за господских  плеч, трясли монистом и звонко хлопали в ладоши.

Губернатор,  с  кроваво-красным  пятном  «бордо»  на  белом  мундире, м возвысился  над столом, над голым приставом:

– Ипполитов?!  Вы – негодяй! Как вы посмели!  Что за казарменные шутки!?  Вы забывае- тесь!

– Да я, Ваше Сиятельство, сам в полном недоумении…

Губернатор, не слушая извинений, встал из-за  стола, к своей рессорной коляске направил- ся.

– Ваше Сиятельство!..Ваше Сиятельство…– глотая  воздух, взмолился с серебряного блю- да Ипполитов.

… … …

Пикник  оказался окончательно испорченным. Какая там «Императорская уха» с сомовьей печенью!?

До неё ли?!

Ведь офицера чуть живьем не съели!

Добро бы, как сие издавна принято между коллегами по государственной  службе:  интри- гами, докладными записками и доносами чиновника «съесть»,– а тут ведь в натуре живого станового едва не выпотрошили и чуть не сварили!

Скандал! А если до столичного начальства слух дойдет?

Сердитые  и  голодные  гости  рассаживались  по  коляскам и таратайкам, не глядя друг на друга, и разъезжались по разные стороны, едва раскланявшись.

Некоторые  офицеры и чиновники – кто  помоложе  и  поотчаянней, – наскоро, не чокаясь, хватанули  по паре  рюмок  водки  «на посошок», и  прихватили с собой  в  дорогу  «сухим пайком» астраханского балычка да по бутылке прозрачной слезы от Смирнова…

Долго  сидел  на  серебряном   блюде  становой  пристав   Ипполитов,  пучил  глаза,  мотал головой и все никак не мог прийти в полное сознание…Вероятно, от огорчения у него всё- таки сильно увеличилась печень.

– Вот, Ваше  Благородие. Прикройтесь, – подал  начальнику  свою  шинель урядник Семён Ермилов. – Прохладно на озере будет. Еще и простынете…

– Нравный наш Бурчало Акимов… Очен-но нравный! – удрученно вздохнул урядник Петр Кузя, – Ну,  не любит  Он, кода  громко  бают и ругаются…  Очень  не любит. Чуть  что не по нем, так такое отмочит! Диву даешься…

  

А  в  это  время  на Лембозере неяркое  солнце  уже  клонилось  к  закату,  и,  невдалеке  от кромки  берега,  торчал  из  воды  странный  гладкий   камень  –  шишком,  –  и  почему-то всплывали из-под него пузыри…

 

Алсу Мухарлямова

 

                                                           Новое рождение

 

    Передо  мной  сидит  молодой  человек,  которому  на  вид  можно   дать   лет  тридцать,  совершенно седой и с такой болью во взгляде, что у меня от  выражения его глаз то и дело сжимается сердце.

Первый раз я увидел его в мечети Нью-Йорка.  Он стоял в стороне  от других мусульман и смотрел  в  окно.  Так  продолжалось  несколько дней. Каждый день я находил незнакомца все там же.

Через  пару  дней  он подошел ко мне сам. После обычных приветствий, незнакомец начал беседу с вопроса.

- Вы Ахмед Шариф?

- Да, - ответил, я удивившись.

- Я знаю, что  Вы писатель, - просто сказал незнакомец. – Если Вы уделите мне пару часов    своего драгоценного времени, я расскажу историю  моей  жизни.  Если  сочтете  ее  поучи- тельной, можете опубликовать ее.  Я лишь  хочу,  чтобы  никто, никогда не повторял моих ошибок.

Я  согласился  без  малейших  раздумий.  Надо  признаться  на  тот  момент  я  пребывал  в бедственном    положении,   и  лишь  вера  и  надежда   на   милость   Всевышнего   Аллаха поддерживала меня.

После  джамаат – намаза  (общей  молитвы)   вместе  со  всеми  мусульманами,  мы с моим новым знакомым направились на второй этаж мечети.

И вот.… Вот он сидит передо мной…

Этому юноше оказалось 29 лет. Его имя – Амин, в миру Льюис Стивенсон. Оказалось, что этот  молодой  парень  в  свои  годы прошел большую часть самой глупой и беспричинной войны мира. Однако же, пусть лучше он сам расскажет нам обо всем, что пережил.

 - Вполне  возможно,  что  вы  часто видели меня здесь, Ахмед. Я пришел в ислам недавно, два месяца назад, пришел, Хвала Аллаху, но как!

Голос моего собеседника сорвался.

- Впрочем, обо всем по порядку.

Меня  зовут  Льюис  Стивенсон,  я  лейтенант  ВВС  США.  Мне  29  лет.  7  лет я служил в армии, пару из которых провел в Ираке.

Первые несколько лет прошли довольно спокойно, без всяких стычек.  Я учился в военной академии,  меня  обучали лучшие солдаты военных сил США. Ко второму году обучения я стал  лучшим  среди  своих  сверстников.  Я  был самым метким стрелком, искусно владел холодным  оружием,  был  непревзойденным  борцом.  Я  был,  пожалуй, одной из лучших машин для убийств нашей академии, - горько хмыкнул юноша.

- Годы   учебы  и  первые  годы  службы  прошли  относительно  спокойно.  Было,  правда, несколько  стычек на  Ближнем Востоке,  я  участвовал в них, конечно. Но ни одна из этих стычек  даже  приблизительно  не могла сравниться с тем, во что вылилась война  в Ираке.

Юноша  тяжело  вздохнул.   Было  заметно,  что  ему  тяжело  все  это   вспоминать,  но  он продолжил.

- Навечно  отпечатается  в  моей  памяти  тот  день,  когда  Буш  ввел войска в Ирак. Аллах свидетель,  я  сто раз жалел о том, что в тот же день не погиб в перестрелке или не подал в отставку.   Но  сделанного   уже  не  изменишь, - сказал  юноша  с  такой   горечью,   что  я содрогнулся.

- Как бы это не было ужасно, обещайте, прошу, обещайте, Ахмед…

- Обещаю  рассказать  об этом всем,  брат. Не беспокойтесь, - успокоил я Амина, которому очень тяжело давался этот разговор.

- Спасибо, - искренне сказал мой собеседник. – Итак…

С первых часов боевых действий я  понял, что пощада не в обычае у американских солдат. Путь армии устилали трупы.

Что  мог  знать о войне, настоящей войне, я, зеленый юнец?!  Да ничего!  Иногда от звуков разрыва снарядов, грохотанья танков, пушек, я пугался, в моей голове  зарождалась мысль о бегстве. Я, казалось мне, попал в настоящий ад. Да, впрочем, так оно и было.

Помню каждое  мгновение, которое мы провели в Багдаде, каждый выстрел, каждую свою жертву.  Да, да,  именно  жертву, а не противника! Я убивал совершенно невинных людей. И не только из-за приказов. Нет…. Я просто  больше ничего  не умел и не хотел делать. О, Аллах, смилуйся, прости меня! Я хотел убивать.

Голос юноши оборвался. Он долго молчал, собирался с мыслями, затем начал снова.

- В  моей  голове  замкнуло,  во мне бродил  невиданный  адреналин.  Это  было  ни  с  чем несравнимо. Разве что, походило на действие наркотика.

Клянусь Аллахом, все в армии, от самого  рядового солдата до высшего офицерского чина толком  не понимали,  зачем  началась война,  что нам сделали  плохого  арабы, за что или, если  угодно,  во  имя  чего  мы  воюем  с  этими  невинными  людьми.  Все мы, однако же, тщательно, аккуратно исполняли приказы, как и подобало  солдатам великой  державы. На пути нашей армии не оставалось ничего. Лишь развалины и трупы.

Амин замолчал. После долгого молчания он произнес очень печально:

- Я не буду рассказывать  Вам всего об этой войне. Я не буду рассказывать, как мы разоря- ли  дома и оскверняли  мечети, как  насиловали девушек-мусульманок, как  расстреливали ни в чем не повинных женщин и детей, нет! Я не буду об этом рассказывать! Нет, нет!

Льюис закрыл лицо руками и глухо застонал.

- Даже  после  того,  что  я  Вам  расскажу,  Вы имеете полное право плюнуть мне в лицо и проклянуть меня на веки веков. И, Аллах свидетель, Вы будете правы! Я творил чудовищ- ные вещи…

Помню,  отчетливо  помню  одну  нашу  операцию.  Мы  должны  были  захватить  группу повстанцев, захватившую одну из центральных мечетей города.

Лишь только рассвело, мы двинулись в пригород. Наш  взвод – молодые парни от 20 до 25 лет – смотрели  на  эту  вылазку,  как  на  забаву. Улицы были пустынны, как всегда, когда шла в поход великая армия США!

Амин горько хмыкнул, но продолжил.

- Знаешь,  а  ведь  мы  и  на  самом  деле  чувствовали  себя  великими,  всемогущими,  мы чувствовали себя Богами!

В глазах юноши на миг проскользнула вспышка боли.

- Я помню, как будто все происходит сейчас. Мы дошли до намеченного пункта довольно быстро, всего минут за сорок. Дороги были  пустынны, ничто  не  мешало  передвижению. Нас боялись даже животные…

Мечеть   покорила  меня  с  первого   взгляда  своей   божественной  красотой.   Это было белокаменное  здание  с  голубыми  минаретами,  витражными  окнами, резными арками и оконными  проемами,  с  арабской  вязью  над  входом. Я никогда в жизни не видел ничего более красивого, но не остановился. Я  вместе  со  всеми  бросал  «Коктейль  Молотова»  в окна мечети. И как у меня рука поднялась???

Как только первая  бутылка с зажигательной  смесью  влетела  в  окно мечети и разбилась, из  здания  выскочили  люди.  Их было около двадцати. Все это были мужчины и юноши в традиционных  длинных  одеждах. Первое что мне бросилось в глаза, это то, что они были безоружны.

- Эй,  ребята!  Это  точно та мечеть?  Это точно повстанцы? Мы не ошиблись? – крикнул я товарищам.

- Ты что, Кузнечик (прозвище)? Мечеть «Свет веры» - все верно!

Я не стал  перечить  командиру и вместе со всеми начал  наступление. Мы взяли автоматы на изготовку, но огонь пока не начинали. Ожидали реакцию повстанцев.

А они, они…

Голос рассказчика сорвался.

- Они взялись  за  руки  и  преградили  нам   дорогу.   Эти  мусульмане   преградили  своей колонной  дорожку  к  мечети.  Эти  юноши и мужчины стояли плечом к плечу, держась за руки и говоря  такбир.  До сих пор в моих  ушах звенят слова этих людей: «Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! Аллах Велик!».

По щеке юноши сползла слеза.

- Мы расстреляли строй этих мусульман.  Совершенно  не  понимая,  зачем мы это делаем, понимаешь?  Лишь  через  неделю  мы  узнали,  что это были совершенно невинные люди. Невинные, понимаешь, брат?

Еще две слезы упали на грудь Амина. Третью он счел своим долгом сдержать.

- Мы проходили  мимо  трупов  спокойно,  без  всякого  сожаления  и  угрызений  совести, обшаривая  их  в поисках добычи. Ни в одной душе не шевельнулось совести, сострадания или милосердия. Когда все было кончено, и наши ребята уже уходили с поля перестрелки, только я обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на дело рук своих.

У  одного  из  мусульман  сидел  маленький мальчик лет пяти, мне показалось, что это был его  сын.  Я  удивился, что ребенок был совершенно спокоен – ни слезинки не упало из его глаз.  Мальчик  сидел  у  трупа  отца  на  коленях  и,  подняв  руки,  делал  дуа (молился) за своего отца. Он спокойно провел руками по лицу и внезапно взглянул на меня,  прямо мне в глаза.

Мы встретились взглядами, несколько секунд между нами словно проскальзывала искра…

И вдруг, я с ужасом понял одно – мы никогда не победим этот народ…

 

Амин  долго  молчал.  Он  пытался  сглотнуть  комок,  подступивший  к  горлу.  Его плечи сотрясались от беззвучных рыданий.

Я смутился.

- Брат,  я  вижу,  что  вам  невыносимо  больно  это  рассказывать.  Прошу вас, молчите, не говорите ничего, - уговаривал я собеседника.

- Нет, - облизнул  пересохшие  губы  мусульманин, -  я  слишком долго скрывал это в себе.

Поверите  ли, брат, этот взгляд снился мне каждую ночь с того дня. Не потому, что он был полон ярости и ненависти, нет,… Он был совершенно ясен и хладнокровен.

Я поразительно отчетливо понял, что пока останется хотя бы один  такой ребенок, женщи- на или старик, то наши беззакония будут  отмщены и война  никогда не кончится.… Пусть даже только в наших сердцах, но она будет продолжаться.

Это  было  мое  первое   реальное   воспоминание  о  войне,  первой  настоящее,  серьезное убийство.  Я  помню,  что  очень  тяжело переживал это. Но, как ни странно, очень быстро очнулся и вернулся к прежним злодеяниям.

Нас  словно  зомбировали.  Молодые  сердца, как пластилин, легко гнулись под давлением командиров,  но,  что  интересно,  подчас,  нам  даже  не  требовалось  этого давления. Это очень  трудно  объяснить.  Не  знаю,  в чем причина,  но  мы  убивали без всякого зазрения совести.

 Мой собеседник вновь замолчал. Я разрывался от жалости к нему,  потому  что видел, что каждое слово дается ему с еще большим трудом, чем предыдущее.

Но все же Амин собрал всю свою силу воли и продолжил рассказ.

- Мы  творили  ужасные  беззакония.  От  одного  напоминания  о  них  мои волосы встают дыбом.

Из  всего  подразделения, из всех  военных частей, дислоцировавшихся в районе Багдада и его окрестностей, пожалуй, лишь  я  и несколько  других  солдат изредка пытались понять, зачем мы все это делаем, зачем  мы  развязали  войну – остальные всего  лишь  выполняли приказы и получали от этого удовольствие.

Всемогущий  Аллах  уже тогда пытался осветить мое сердце, указать путь, истинный путь, но я,  никогда  себя  не  прощу  за это,  я был слаб; понимая, что совершаю преступления я боялся, что меня не поймут и делал то же самое, что и другие, то есть убивал.

 Слова  Амина,  казалось,  словно  кинжалы  вонзались в его  сердце. Он уже не сдерживал слез – они свободно текли по его щекам и падали на одежду, смачивая ее.

– Аллах  не  раз  пытался  пробудить  во  мне  милосердие.  Хотя  бы  даже тогда, во время уличных боев в Багдаде.

Мы с нашим  взводом  выбили  арабов из квартала, который  нам велено было очистить от повстанцев. Повсюду  пестрели  одеждами  трупы. Это  были  молодые  мужчины, юноши, порой даже  совсем  юные  подростки,  почти  дети, на лбах некоторых зеленели повязки с надписями арабской вязью «Нет Бога кроме Аллаха».

Помню, мы даже смеялись, проходя мимо них. Мы  не понимали, за что они погибали, эти «глупые люди», насмехались  над их якобы  «священной войной».  О,  как  же  мы  ошиба-

лись!!!

Когда  мы уходили из квартала,  весело шутя по этому поводу, мимо нас провели телегу. Я тотчас же захлебнулся смехом. Телега  была  наполнена обгоревшими трупами детей. Мое сердце словно оборвалось, сделало  двойное  сальто и подпрыгнуло  к горлу, трепыхаясь в нем.

С трудом произнеся слова, я спросил:

- Что произошло?

Солдат, везший телегу, ответил:

- Да вот, генерал (имени генерала приводить не буду) разрешил воздушный удар. Зацепили школу, слегка…

Он говорил об этом так легко и просто, словно  речь  шла  не о людях,  а  о  животных. Все выглядело  так  омерзительно, что  я  едва  не вцепился  ему  в  горло.  Сдержался. Зря, зря сдержался! Зря следовал за своими друзьями, зря следовал за большинством! Я так поздно понял это!

Знаешь, мне теперь всегда приходит на ум один пример, который слышал из уст одного из братьев-мусульман. Наше общество, словно стадо баранов, которое  идет  в одну  сторону, за  одним  бараном,  говорил  он.   Стоит  одному   инакомыслящему  барану   двинуться  в другую сторону, то все сразу сплачиваются  против  него и стараются  его  уничтожить.  Я боялся  стать  этим бараном в нашей армии, понимаешь? О, Аллах, неужели я не понимал, что, став этим  бараном, я всего лишь выйду к истине и свету? Понимал, в глубине души я все понимал, брат. Но  этот  страх,  он так глубоко врос в подсознание людей, понимаешь? Страх того, что  скажут  о  тебе  друзья, родственники,  сослуживцы, страх общественного мнения, страх выступить одному против всех, страх того, что  ничего не получиться… Мы обладатели такого рабского мышления…

Но всё же, это не самый  переломный момент в моей жизни.  Рассказать ли тебе об этом? – провел  рукой  по  лбу  Амин, в  растерянности. – Это ужасно. Я… Я, все же расскажу…

Это случилось  после  полутора  лет моей службы в Ираке. Эта операция была совершенно обыденной – нам был отдан приказ  очистить  один из пригородов  Багдада  от  агрессивно настроенных местных жителей.

Светило  солнце,  почему-то  необыкновенно  мягкое  и  нежаркое  в  этот  день.   Небо – голубое, подчас переходящее в свинцово-серое, было как всегда глубоко и прозрачно. Над зданиями, развалинами, кружились сотни стервятников. С некоторых пор, эти падальщики стали   неотъемлемой   частью  местного  пейзажа.   Это  и  неудивительно,   им   было  где поживиться.

Даже заунывный крик птиц  и  вид  разрушенных зданий  не портил  нам  настроения – мы весело пересвистывались, шутили. В целом, все было, как всегда.

В нашем районе послышались звуки выстрелов.  Мы  насторожились, взяли  свои  М-16 на изготовку,  и  пошли  медленнее. Выстрелы слышались то ближе, то дальше, то громче, то тише. Мы рассредоточились и стали предельно осторожны.

Вдруг  из-за угла здания передо мной возникла женщина  в  черном.  Да,  как бы ни избита была эта фраза, она была в абсолютно черном хиджабе и платке.

Женщина посмотрела на меня, и ее рука вдруг поползла вниз, к подолу одеяния.

- Что ты смотришь?  Стреляй!  Она же сейчас взорвет себя! – заорали мне друзья на бегу, с дальнего конца улицы.

Я   словно  во  сне   нажал   на   курок.   Все  происходящее  представлялось  мне  словно  в замедленной съемке. Я видел  пули, летящие к арабке, видел, как очередь попала в ее тело, видел, как моя жертва падала.

Все сбежались к ней, стали проверять карманы и ….

Амина  начала бить  лихорадочная дрожь, он,  захлебываясь  рыданиями, продолжал  свой рассказ, словно проживая заново каждый миг той проклятой войны.

- Когда  мы обшаривали  труп арабки, то  обнаружили  только англо-арабский разговорник при нем. Пояса смертницы на нашей жертве не было, конечно…

Понимаешь, брат? Она просто хотела что-то сказать нам!

Осознав это, я отпрянул от трупа в ужасе. Тут к нам  вприпрыжку  подбежала  девочка лет пяти со словами:

-Умму! Умму! (мама по-арабски)

Я до сих пор вижу перед собой глаза этой девочки и слышу ее нечеловеческий крик, который она издала при виде трупа матери.

Это было  последней каплей  для меня. Я  явственно  видел свои руки  по локоть  в  крови.

Выбросив  автомат,  совершенно  безумно,  бездумно  побежал я, куда глаза  глядят. Вслед мне что-то кричали друзья, но я  не оборачивался,  а бежал, бежал, бежал, бежал, абсолют- но не понимая, что происходит, и где я нахожусь.

Я бежал долго, очень долго….

Очнулся я только  через несколько часов и понял, что вконец заблудился. Похоже, я был в пригороде, где когда-то совершил свое первое убийство в Багдаде.

Безусловно, это место навеяло  тяжелые воспоминания.  Они  помноженные  на только что произошедшее,  чуть  не  свели  меня  с  ума.  В  воспаленном мозгу проносились какие-то свинцово-тяжелые мысли.

Меня мучила одна мысль. А именно: «Черт возьми!  Что  это  за люди, которые умирают с улыбкой на устах? Что заставляет их  бесстрашно  улыбаться  в лицо  смерти и умирать со словами свидетельства на губах?».

В моем мстительном, злобном,  воспаленном,  маленьком  сознании  прежде  не укладыва- лось даже мысли о том, что толкало этих людей на такие действия.

 Я  в  совершенно  потерянном, обезумевшем состоянии ходил по кварталам. Вдруг передо мной   возникла   мечеть,  именно  та  мечеть   «Свет   веры».   Истинно,  велика   мудрость Всевышнего – он привел меня именно туда, откуда начался мой крестовый поход  убийцы, туда, где началось мое превращение в монстра.

Наверное, эта мечеть  была  единственной  в  том  районе,  которая  полностью  уцелела от погрома….   Истинно,  милость  Всевышнего  велика!  Наверное,  крылья  ангелов  скрыли ее….

Трудно передать, что я тогда чувствовал, - сглотнул  подступивший к горлу ком  Амин. - Я  не смел приблизиться.  Впервые  в  жизни меня  сковал такой вселенский ужас. Ужас не перед людьми, мечетью или чем-то еще материальным, а ужас от содеянного мною. Клянусь  Аллахом,  тогда  я  был  так  напуган,  что  если  бы  передо  мной  была пропасть геенны, я с большим облегчением прыгнул бы в нее, чем  переступил  порог  этой  мечети.

Если сказать честно, переступая  порог  дома  Аллаха  ватными  ногами  (и  откуда  только силы нашел?!)  я  втайне  ожидал  того,  что  меня поразит кара небесная. А как же иначе?! Я же явственно видел свои руки по локоть в крови.

К  моему вящему  удивлению,  ничего  не  произошло.  Ровным  счетом   ничего.  Меня  не поглотила земля, не  поразила  молния,  своды  мечети  не  обрушились  –  ровным  счетом ничего.

Я с безумным трудом переступил порог мечети. Ничего, абсолютно ничего….

Но…. Испытания тяжелее предыдущих ожидало меня впереди….

Когда  я  прошел  вглубь  мечети,  устланной   коврами,   мне  навстречу  вышел   какой-то юноша.

Его  вид  поразил  и  ослепил  меня.  Это  был  юноша  чуть старше двадцати лет, высокий, статный, в белых одеждах. Глаза незнакомца приветливо и спокойно смотрели на меня, во всем его облике чувствовался дружелюбный интерес. Но главное, что поразило меня – это лицо. Оно сияло. Да, да, сияло! Я, с непривычки, даже прищурился – мои глаза никогда не видели такого.

Лишь потом, много позже, я понял, что это сияние являлось светом веры.

Юноша смутно напомнил мне кого-то. В расстройстве чувств я не мог понять кого.

- Чем я могу помочь вам? – осведомился юноша на чистейшем английском, чем немало удивил меня.

Я стоял, онемев, не в состоянии сказать ни слова.

- Что привело вас сюда? – вежливо осведомился загадочный незнакомец.

Я молчал, мои ноги подкашивались.

Тут  к  этому  юноше из глубины  мечети  подбежал  маленький  мальчик с криком:  «Брат, кто пришел?».  Это был именно тот мальчик,  глаза  которого преследовали  меня  в   моих кошмарных снах.

Мальчику хватило несколько секунд,  чтобы  узнать  меня. До сих пор в моих ушах звенит его  громкий, разрывающий  душу крик: «Убийца!  Убийца!  Убийца!», огласивший своды мечети.  До  сих  пор  перед  моими  глазами   стоят   глаза   этого  мальчика,  полыхающие ненавистью. Они никогда не перестанут преследовать меня.

Это  стало  последней  каплей.  Мои  колени  подломились,  и  я  рухнул  на  колени  перед молодым  человеком,  рыдая,  закрыв  лицо  руками.  Аллах  свидетель, впервые в жизни  я плакал так горько!

 

Амин  вздохнул.  Каждое  слово  ложилось  непомерной  ношей  на  его  плечи и с каждым словом  он, казалось, становился  все меньше, тяжесть  рассказа  словно  придавливала его к  земле. Но я  не мог  даже  пошевелиться,  не  то,  что  возразить – столь  увлекательно  и захватывающе было его повествование. Юноша продолжил.

 - Тот имам сказал младшему брату, (этот мальчик оказался его младшим братом): «Подожди  снаружи  Ахмед  и  успокойся».  Я  прекрасно  понимал  их,  так  как  за  время службы в Ираке уже довольно неплохо понимал арабский.

Когда мы с незнакомым юношей остались одни, он присел рядом со мной,  чтобы  быть на одном уровне и спросил спокойно и дружелюбно:

- Ты знаешь, кто я?

Я в ответ мотнул головой. Слезы  все  еще текли по моему лицу,  и  я  был  не  в силах что-либо сказать.

- Меня  зовут  Умар  ибн  Абдаллах.  Я  сын  имама  этой  мечети  Абдаллаха ибн Масгуда, который недавно погиб от руки американского солдата. Не ошибусь, если скажу, что этим солдатом был ты.

Я старший сын и наследник своего отца. После его смерти  весь приход этого дома Аллаха от мала до велика попросил меня занять его место.

Я с рождения воспитывался в исламе, хвала  Аллаху. Отец делал все, чтобы я был достоин носить  имя  мусульманина:  возил  меня  с  малых  лет на уроки ученых, шейхов, знатоков Корана, фикха, шариата. Я получал знания весьма охотно и в 16 лет стал хафизом, выучил Коран наизусть.

Теперь, я  снова спрошу тебя, что  привело тебя  сюда, о сын Адама, к  тому, кто  в  любых других обстоятельствах был бы твоим кровным врагом?

Я  не   нашел  ничего,  кроме, как  сказать:  «Меня  привел  к  тебе  Аллах,  о  благородный юноша!».

Мои рыдания усилились, и вместе с ними потекла моя печальная исповедь.  Она предстала перед  Умаром  от  начала  до  конца,  ровно  в  том  виде,  в  каком сейчас предстала перед тобой.

Свою повесть я закончил такими словами:

- Умар!

Я  не  хочу  возвращаться  к прежнему! Я ненавижу это! Отвращение, которое это внушает не сравнимо ни с чем.

Что  мне  делать, о брат (если ты позволишь  мне  себя так называть)?  Подскажи, умоляю!

В моей душе давно зрели искры веры, но я уверен, что не достоин этого!  Да,  да,  да,  я  не достоин этого! Да что этого! Я даже  не  достоин  смотреть  на  эту  мечеть, переступать ее порог, дабы не осквернить ее своими погаными делами и кровью, в которой я погряз!

Я   не  достоин  даже  нормальной  человеческой   смерти,  успокоения,  ведь  я  чудовище, монстр!

О, Всевышний!  Простишь  ли  ты  меня?  Меня – убийцу,  насильника,  вора?!  Впрочем, я лишь оскверняю твое светлое имя, произнося его своими черными губами!

О, Умар!  Умоляю, помоги мне! Подскажи мне, что делать! Мне нет места ни в исламе, ни там.

Умар смотрел на меня все с таким же спокойствием и дружелюбием.

- В исламе есть место всякому, кто уверовал в Аллаха, - сказал он.

- О нет! – отпрянул  я  от  него. – Я  не достоин  даже  слышать  это имя! Ислам, вера – это величайшая милость от Аллаха, что же  сделал, чтобы  заслужить  это?  Я не достоин даже прощения Аллаха!

Умар   встал  и  подал  мне  руку,  чтобы  поднять  с  колен,   сказав   просто,  дружелюбно, абсолютно по-братски, на своем родном языке: «Моя милость, сильнее, чем Мой гнев». Это слова Всевышнего Аллаха, написанные над его троном. Добро пожаловать, брат!

Он поднял меня с колен и обнял, как брата…. Как брата по вере….

Я  прошептал,  ничего  не  осознавая,  не  видя  и  не  слыша  ничего вокруг: «О, Аллах!» и потерял сознание.

После этого случая я принял  ислам.  Тут  же,  даже  не  возвратившись  к  сослуживцам,  я отправился в штаб,  чтобы  сообщить о своей отставке. Меня абсолютно не волновало, что обо  мне  скажут,  что  подумают,  а  тем  более,  как это воспримет мой отец, генерал ВВС США.  Он,  конечно,  воспринял  это,  как  дезертирство,  позор  для  своей семьи и выгнал меня.

Но все  это  для  меня  абсолютно  безразлично. Я  никогда  не  пожалею  о  своем  выборе, потому  что  знаю,  что  он  единственно  правильный. Хвала Аллаху, теперь я среди своей истинной семьи, моих братьев и сестер по вере и я счастлив.

Этими словами закончил свой рассказ Амин и, пожалуй, окончу свою повесть и я. Остальные  выводы и размышления я оставлю на ваше усмотрение, мой строгий читатель.

Скажу лишь, что  это  лишь  одна из тех бесчисленных, удивительных  историй о том,  как люди открывали для себя истинный свет веры.                                                                                                      

                                                                                                   Мухарлямова АЙША из Арска

 

 

 

Евгений  Петропавловский

 

                                                Мёртвый отряд

 

 Каких  только  историй  не наслушаешься,  работая в журнале! Особенно весной,  когда  в крови  играют  гормоны,  рождая  неясное  томление  в  душах  людских  и  побуждая  их к общению. Оттого, едва пригреет весеннее солнышко, сразу увеличивается поток посетите- лей  нашей  редакции.  Юные  акселератки  приходят плакаться в жилетку по поводу своей несчастной любви, фэны приносят бог весть по какому испорченному телефону почерпну- тые  новости о молодёжных  кумирах,  сектанты  с  жаром  агитируют податься в неофиты разных  свежепридуманных  верований,  изобретатели  спешат  осчастливить  мир  схемой очередного «вечного» двигателя,  а  колдуны  и  экстрасенсы  желают  срочным  порядком открыть глаза нездоровой общественности на бесполезность традиционной медицины, как бы  вскользь  ставя   диагнозы  всем   подряд – и,  естественно,  предлагая  свои  услуги  по незамедлительному исцелению организма, рихтовке кармы и отведению порчи.

Впрочем, надо отдать  должное  пенсионерам: в любое время  года они преобладают среди редакционных  гостей. Это  и  милые  сочинители  частушек - афоризмов - кроссвордов,  и сравнительно  безобидные  ревнители  морали,  считающие  своим долгом дать со страниц печатного  издания  пару-тройку  бесплатных  цэу  прискорбно загнивающему социуму, и, наконец, махровые кляузники, отделаться от коих возможно лишь сымитировав эпилепти- ческий припадок или внезапно попросив денег взаймы...

В  общем,  далеко  не  всегда  посетители  бывают  в  радость.   Особенно  в  последний – укороченный – рабочий день  перед  майскими  праздниками,  когда  коллеги  уже  успели, сбегав в магазин, прикупить продукты и с минуты на минуту должны начать накрывать на стол в соседнем кабинете... Однако слишком уж дряхлым был старичок, которого привела ко мне секретарша редактора, да и орденские планки на его пиджаке внушали уважение. Не  мог   я   просто   так   отфутболить   ветерана   напрашивавшимся   «приходите   после праздников». Поэтому указал на кресло возле своего стола:

–  Присаживайтесь, пожалуйста.

Прежде чем воспользоваться моим приглашением, он поинтересовался:

–  Я на днях прочёл статью - о психотронном оружии, о зомби... Её, говорят, вы написали?

–  Я. Но это простой обзор зарубежной прессы, никаких моих личных открытий.

–  Ничего, сынок. Главное – имеешь представление о том, что я хочу рассказать, - ветеран, скорее всего, и сам не заметил, как перешёл на «ты» - это нередко случается у стариков.

Добравшись до кресла, он сел. И продолжил:

–  Никому  до  сих пор  не рассказывал. После  войны  боялся:  в лагерь отправят, чтобы не болтал лишнего. А потом, когда время посадочное прошло, за такие  откровенности могли запросто в психбольницу определить. Вот и молчал... Но теперь уж мне немного осталось. Потому решил: пусть люди узнают обо всём!

Старик  перевёл  взгляд  с  меня на окно. Немного  помолчал, а затем задумчиво протянул:

–  Да-а-а... Вот, ещё до одной весны дожил... Хорошо сейчас в городе... А ты знаешь, что в оккупацию фрицы ближе улицы Фрунзе в сторону реки не расквартировывались?

–  Нет, не знаю. А почему?

–  Потому что боялись. За Кубанью ведь были мы, партизаны.

Я  решил, что ветеран  потерял нить разговора. И приготовился выслушивать пространное описание  диверсионно-подрывной  эпопеи,  ничуть  не  касающейся  той  темы, о которой упомянул старик, войдя в мой кабинет. Но я ошибся...

Пётр Игнатович Беспалов –  так звали моего посетителя –  с конца лета сорок второго года партизанил в небольшом отряде, действовавшем  к  юго-востоку  от  Краснодара. И  ничем бы его история не отличалась от тысяч других, если б волей  случая  не  попал в его  отряд московский военврач Малышев. Не сразу попал, а в  самый разгар оккупации... Вообще-то партизаны  с  недоверием   относились  к  чужакам,   опасаясь   заполучить   в   свои   ряды «засланного  казачка»,  но  в  описываемый  период  с  Большой  Землёй  связи не имелось, поэтому с медициной была напряжёнка. К тому же Малышева  они обнаружили  на хуторе у знакомой  тётки,  которая  едва  выходила  военврача  после  тяжёлого ранения –  а разве шпионов в умирающем состоянии засылают к противнику?

Короче говоря, взяли медика с собой.

О  прошлом  Малышева  Петя  Беспалов  поначалу  понял  лишь,  что  тот работал в какой-то секретной лаборатории при НКВД, и что её сотрудникам часто  приходилось в полевых условиях  ставить  «опыты  по  повышению  боеспособности  красноармейцев».  Во  время недавнего отступления немецкие танки прорвались к железнодорожному составу, в одном из  вагонов   которого  эвакуировалась   лаборатория  –  поезд   разгромили   подчистую,  а изрешечённому  осколками  Малышеву  невесть   каким   чудом  повезло  выбраться...   Не меньшим  чудом  казалось  и то, что врач сумел сохранить при себе вещмешок с аптечкой.

Упомянутая аптечка очень  пригодилась,  поскольку  в отряде давно  закончились  медика- менты.  Хотя,  конечно,  скромных   запасов   «московского  доктора»  хватило  ненадолго.

И  всё-таки  военврачу  Малышеву  была отпущена  недолгая жизнь.  В  одной  из стычек с фашистами он  получил ранение в ногу, и  у  него началась гангрена.  Уверившись в своём диагнозе,  он  уединился с командиром в землянке, и они  там целый час о чём-то спорили. Потом  командир   отобрал   троих   самых   дюжих   хлопцев  –  Петю  Беспалова,   Василя Онищенко и Фёдора Гарбуза  –  и, отведя их в сторонку, наказал:

–  Пойдёте  до  линии  фронта.  Доктор  говорит,  шо  помрёт  скоро,  и  тогда вместе с ним пропадёт результат опытов,  который  нашей  победе  может  допомочь.  А  передать через стороннего человека на словах чи на бумаге – бесполезно, потому как там целая метода. В общем, поспешать надо, пока он живой. Так шо, хлопцы, на сборы вам полчаса.

…Вчетвером они двинулись на юго-восток.

Малышеву  становилось  всё   хуже.  Вскоре  пришлось  соорудить  носилки  и,  обливаясь потом, тащить его на себе.

А  во время  привалов  военврач  слабеющим  голосом  рассказывал  молодым  партизанам диковинные,  похожие  на  сказки  истории…  О  том,  что сотни  лет в Индии существуют особые  школы,  в  которые  набирают  детей  шести-семилетнего  возраста  и  с  помощью гипноза, ежедневных тренировок и тайных  снадобий  воспитывают  из  них  непобедимых воинов.  Им  прививают  равнодушие  к  боли,  голоду  и  холоду, заставляют безошибочно отыскивать выход из вырубленных в скалах запутанных лабиринтов, куда не проникает ни единый  луч  света,  и  где  на  каждом  шагу  подстерегают  ловушки: в любой момент под ногами идущего может разверзнуться бездонная пропасть, кишащая  ядовитыми змеями, а сверху время от времени обрушиваются  тяжёлые каменные плиты, способные раздавить в лепёшку  каждого  зазевавшегося.  Чувства  обучаемых подобными методами обостряются невероятно.  В  конце   концов   они  обретают  способность   угадывать   любое  движение противника, любую  угрозу, откуда бы она ни исходила. Эти воины могут ловить стрелы и уклоняться  от  пуль,  они   живут   в  состоянии  постоянного  транса,  если  здесь  вообще применимо слово «живут»…

Рассказывал Малышев и об африканских колдунах, которые владеют  секретом  приготов- ления специального порошка из мяса рыбы фугу. В  сочетании  с  воздействием  психичес- кой  энергии  колдуна  этот  порошок превращает требуемого человека в зомби – то есть, в послушного  раба,  беспрекословно  выполняющего любые приказы своего хозяина,  равно готового как убивать по его велению, так и пойти на смерть…

А  затем  Малышев поведал об опытах, которые в НКВД проводили над «врагами народа», приговоренными   к   высшей  мере  наказания…   Не  шибко  грамотный  в  ту  пору  Петя Беспалов  многого  не  понял в  его рассказе, однако уяснить основное оказалось не так уж сложно.  Военврачам из секретной  лаборатории удалось синтезировать вещество, которое позволяло  вновь  запустить  работу  мозга  недавно  умершего  человека.  Правда, «живые мертвецы»   не  были  способны   по-настоящему   мыслить  или  хотя  бы  членораздельно разговаривать;  однако  они двигались, слышали и видели происходящее вокруг, а главное –  отличались   неукротимым,   прямо   каким-то  потусторонним   желанием   убивать.   К сожалению,  они  не  разделяли  людей  на  своих и чужих. Зато себе подобных не трогали. Таким  образом  оставалось  лишь  научиться  направлять  их агрессию в нужное русло – и десятки,  а  то  и  сотни  тысяч  новых  бойцов  для  Красной  Армии  стало бы возможным подбирать  прямо  на  полях  сражений,  делая инъекции  новооткрытого  вещества свежим трупам (неважно, своих  или  немецких солдат). Подобная  перспектива  сулила несомнен- ную  победу  над  гитлеровскими  захватчиками.  Беда  лишь  в  том, что лаборатория была уничтожена  вместе  с  поездом,  на  котором  она  эвакуировалась.  Вряд  ли  уцелел и кто-нибудь  из  состава  научной  группы. Поэтому  Малышев полагал, что он – единственный, кто в описываемое время владел секретом «нового оружия» Красной Армии.

Эту военную тайну «московский доктор» выдал своим спутникам лишь по одной причине: он понимал, что до линии фронта ему не дотянуть.

Впрочем, близкая гибель ждала не его одного. Одолев не более половины пути, партизаны напоролись  на  фрицев.  Завязался  бой,  в  котором  погибли  Василь  Онищенко и  Фёдор Гарбуз.

Военврач  Малышев и молодой  боец  Петя  Беспалов  лежали  под перекрёстным огнём,  и надо было уходить, пока вокруг них не сомкнулось вражеское кольцо…

–  Беги, Петруша, –  сказал Малышев. –  Сам видишь, какой  из меня  марафонец… Лучше уж ты один, чем вообще никто.

Он   достал   из  вещмешка   коробку  со  шприцем  и  большой,  толстого  стекла,  флакон, наполненный мутной желтоватой жидкостью. Свинтил с флакона металлическую крышку, а  оставшуюся,  резиновую,  проткнул  длинной  иглой.  Шприц  тоже  был  внушительных размеров, поэтому в него вошла почти половина  жидкости…  Затем  Малышев  аккуратно навинтил крышку на флакон и вручил его своему спутнику:

–  Вот,  держи. Это  то,  о  чём  я  рассказывал.  Если  окажется  возможным – передашь  на Большую  Землю.  Всё  не  с  нуля  медикам  работать…  Беги,  Петя.  Мы  тебя  прикроем.

С  этими  словами  он  сбросил  шинель  наземь  и – прямо через рукав гимнастёрки – ввёл иглу себе в предплечье.

Времени на сомнения не оставалось. Поэтому  Петя Беспалов схватил флакон и бросился в предгорное густолесье. Лишь один раз оглянулся на  бегу. Увидел Малышева, склонивше- гося над Василём Онищенко: воткнув иглу тому в область сердца, военврач сосредоточен- но давил на поршень…

Петя Беспалов был уже далеко от места боя. Выстрелы звучали всё глуше. И вдруг до него донеслись безумные, леденящие  кровь  завывания, которые  длились и длились – и вместо того,  чтобы  сойти  на   нет,   только   набирали   интенсивность...   Тут-то  и  вспомнились отчётливо  слова  «московского доктора» –  слова, на которых как-то сразу не задержалось внимание: «Мы тебя прикроем»… От этого «мы»  повеяло такой запредельной жутью, что Петя, парень отнюдь не робкого десятка, не раз заглядывавший  смерти в лицо, бежал, как заяц,  мчался  без  остановки,   вероятно,  целый  час,  если  не  больше.  До  тех  пор, пока, лишившись последних сил, не упал наземь почти замертво.

...Недели через две ему удалось разыскать свой отряд.

Обо всём рассказал Петя  командиру,  лишь  о  загадочной  мутно - желтоватой  жидкости, содержавшейся  во  флаконе  Малышева,  отчего-то  заикнуться  не  посмел.   Быть  может, сработал инстинкт  самосохранения: слишком большим казался шанс несдобровать парню из  простой   рабочей  семьи, коли  ему  довелось  прикоснуться  к  государственной  тайне такого масштаба...  А  может,  сыграло  свою  роль и подспудное  соображение, что негоже великому   советскому   народу   приближать   долгожданную   победу  над  захватчиками, прибегая к помощи заклеймённого марксистско-ленинским учением загробного мира... Как бы ни было - остаётся фактом: флакон вместе с его содержимым  Петя Беспалов зарыл в землю. На  всякий  пожарный  в  приметном  месте  –  мало ли:  вдруг  так  припечёт, что придётся откапывать... Слава богу, не пришлось.

Но на  этом история  не завершилась.  Месяца через полтора партизанам случилось взять в плен нескольких фрицев, и те перед расстрелом  рассказали,  что  у  них в  тылу действуют трое  отчаянных  русских,  отличающихся  чрезвычайным   презрением  к  смерти и удиви- тельной   физической   силой.    Подобно   обезумевшим  вервольфам,   врываются   они   в расположение немецких и румынских  частей:  надвигаются  на  противника,  не  страшась пуль и издавая душераздирающий замогильный вой, парализующий всякую волю к сопро- тивлению,  заставляющий   буквально   цепенеть   на   месте.   А   как  только   им   удаётся сблизиться с кем-нибудь –  хватают того и голыми руками отрывают ему голову... Судя по описанию внешности, это были не кто иные, как Онищенко, Гарбуз и Малышев.

...И  ещё  через  полгода  «живые мертвецы»  напомнили  о  себе.  К той  поре наши войска очистили  от  немцев  города  Армавир, Майкоп, Хадыженск, Гулькевичи, Тихорецк, Ейск, Выселки, станицы  Павловскую, Динскую, Приморско-Ахтарскую, Славянскую  и  многие другие; а 30  мая фашистская авиация совершила массированный налёт на освобождённый Краснодар –  и  Петя Беспалов,  уже  без  малого  месяц  находившийся  в  городе, получил тяжёлую  контузию.   Пришлось   поваляться  в  госпитале.  Там   он  и  свёл  знакомство  с энкаведешным капитаном (точнее, после апрельского разделения органов энкагэбэшным), который однажды, изрядно перебрав спирта по случаю  дня рождения  разбитной медсест- рички Тони, под  страшным секретом поведал своим сопалатникам бывальщину о том, как трое загадочных  диверсантов  наводили  жуть  на  красноармейские  части в треугольнике между станицами Калужской, Северской  и  Азовской.  Внезапно  появлялись  они из леса, издавая трупный смрад, и от них отваливались куски гниющей плоти. Эти («нелюди» - так называл  их  капитан)  шагали  навстречу  пулям и  не останавливались до тех пор, пока не уничтожали всех, кто  не успел  обратиться в бегство.  В  конце  концов,  органы  устроили настоящую охоту на инфернальную троицу – и, выследив, накрыли её миномётным огнём, разметали в кровавые клочья...

Петя Беспалов  ничуть не сомневался, о ком шла речь. Выходит,  военврач Малышев и тут не соврал: зомби не делили  людей  на друзей  и  врагов – они  просто  стремились уничто- жить всё живое, что попадало в их поле зрения.

На этом ветеран закончил свой рассказ…

Я не удержался от вопроса:

–  Пётр Игнатович, а сейчас вы смогли бы найти пузырёк с той жидкостью?

–  Не знаю, –  ответил  он,  поднявшись из кресла и направляясь к двери. –  Наверное, смог бы... Только зачем?

–  Ну как же, –  смутился я. – Всё-таки – научное открытие.

–  Неужто и без этого открытия люди сегодня мало убивают друг друга?

–  Но раз учёные смогли его сделать один раз, то рано или поздно снова сделают.

–  Это верно, сделают. Но  лучше  поздно, чем  рано… Я ведь ещё помню тот замогильный вой за спиной. Столько лет прошло – а я никак забыть не могу…

Я  не  нашёлся, что сказать. Да  он и не рассчитывал на  продолжение  разговора. Его шаги уже звучали, отдаляясь, за дверью.

 

Маргарита Агма

 

                                          Желанное одиночество

 

Тучи снова собрались над городом и вновь пошёл дождь.

– Осень... – безысходно вздыхали люди на остановках.

Грязь смешалась с красивыми, яркими листьями. И люди своими  тяжёлыми  сапогами всё больше втаптывали их в землю. «Месево красоты и ужаса».

К   остановке  подъезжает  трамвай.   И  вдруг  просыпается  жизнь.  Все  люди  синхронно делают  несколько  шагов  вперед.   Трамвай – высокий  и  гордый,  останавливается  и,  не долго   подумав,   открывает   свои   двери.  И  серая  масса  людей  собирается  у  них. Все торопятся   войти.  Сухой  голос   водителя   сообщает   о   следующей   остановке.   Двери закрылись. Все, кому хватило места сели на жёстки кресла, серого и красного цвета.

Все, кроме одного. Он, стоит у дверей и не знает, куда ему сесть, куда встать. Куда дальше идти? (Так он думал не от того, что в первый раз едет в трамвае.) Спустя несколько минут, он замечает, что взгляды многих пассажиров устремлены к нему. «Неужели, я так странно выгляжу?» –  думал он.  Некоторые  люди,  не  просто  смотрели  на  него,  а  изучали.  Две женщины, сидящие в самой середине трамвая, направили  свои  разъедающие  взгляды  на него,  и  двигали  губами.  «Обсуждают» –  мысль  в  его  голове.  И  тогда  ему  захотелось спрятаться в угол, забиться, что бы его никто не нашёл! Но он мог лишь отвезти  глаза,  но и тут он  поймал  взгляд.  Снова  он  уводит  глаза, но  здесь  он ловит  ещё  один!  Дальше следовала   череда  различных  взглядов.   Которые  не  понимали,  осуждали,  ненавидели, испытывали отвращение к нему. Все они были О НЁМ!

А он так и стоял около двери, на приступках. Вдруг к нему подошла кондуктор.

– Оплачиваем проезд – сказала она ему, разрушив молчание.

Он поднял на неё свои потухшие глаза, будто моля о помощи. Но и её взгляд не понимал и отрицал его.  И вдруг, двери за его спиной открылись. И он стремглав вылетел из трамвая, пускай ещё не доехал до своей остановки. Побежал вдаль… Не оглядываясь!

– Сумасшедший – прошептала ошеломлённая кондуктор. Но он то всё знал…

Он боялся людей, не знакомых людей. Боялся их  незнакомых, непонимающих и отрицаю- щих глаз. Ни кто не сможет понять, на сколько  трудно  каждый  день  ему расставаться со своим   одиночеством,  оставляя   его   дома,  уходить  на  работу.  На   улице  и  на  работе встречать множество мало знакомых и абсолютно не знакомых ему людей. Это  «ежеднев- ная пытка»  улица-работа-улица.  Домой  он  возвращался  изнемождённый и только  дома мог почувствовать  облегчение. Но он знал, что завтра «пытка» повторится снова. Хотя он и знал способ избавиться от неё, но не хотел его принять…

Нет, он совсем не забросил себя. Он  как и прежде хорошо одевался, иногда позволял себе улыбнуться. Но  он  не мог  изменить  одного – своих глаз. Они  рассказывали  всё  то,  что было внутри него.  Наверное,  поэтому  люди  испытывали отвращение к нему, или просто потому что люди не любят тех, кто не любит их. Некоторые  чувствовали  жалость к нему. Но уж это было ему совсем не нужно.

 Он  прекрасно  знал,   что  если  не  будет  подвергать  себя  «ежедневной  пытке»,  то  его состояние на много ухудшиться. Хотя и сейчас оно было не самым лучшим, ухудшения он не хотел… А  почему не хотел, это  уже  его личное дело. И не стоит более залезать в него. Мы и так слишком долго на него смотрим, вам так не кажется?..

 

Юрий Крупин

 

                                              Братское дерево

 

                                                                   Он целебен, он удлиняет жизнь, он повышает нашу жизненную силу и, наконец, он  превращает  механический, а  подчас  и  затруднительный для нас  процесс  дыхания в наслаждение. Кто испытал это на себе, кто знает, как дышится в прогретых  солнцем  сосновых  лесах, тот  вспомнит,  конечно,  удивительное  состояние как  бы безотчетной радости и силы, охватывающее нас, как только мы попадаем в леса из душных городских домов.

                                                      Константин Георгиевич Паустовский, «Повесть о лесах»

                                                                      

                                                                      От автора 

 

       В  свое  время  мне  довелось  побывать в  Южной Америке и видеть девственные леса Амазонки.  Но  лично  мне  ближе  стоящий вдоль берегов Волги вековой бор или пирами- дальные  ели  и  могучие  сосны Валдая, а также еще сохранившаяся сказочная дремучесть лесов русского севера.

  Мир  еще  радует  человека  красотой  своих лесов. Огромное, неизгладимое впечатление производят  виды  горных  лесов  Алтая, Кавказа и Карпат. Поражает  своей  суровостью и необозримостью  сибирская  тайга.  Неоспоримо   красивы  леса по  Енисею,  Лене, Оби  и Ангаре,   и  кто-то,   возможно,  посчитает,  и  не  без  основания,   меня   чудаком,  но  мне интересней,  к  примеру,  посидеть  с  удочками  на  берегу  Десны  в  украинском полесье, побродить  по  ее  прибрежным борам,  которые к северу  переходят  в  Брянский  лес,  или съездить на Оку и полюбоваться березовыми перелесками средней полосы России. Возможно,  это   не  просто  любовь   к   лесу,  а   нечто   большее, –  это  невидимое  через многовековую   завесу    притяжение    русского   человека  к  исконно   древнеславянским территориям.

  Во время моего обучения в школе  мои  первые  теоретические познания  о  лесе  начина- лись,  как  ни странно,  не  с  предмета  «география»,  а  с  предмета  «история», особенно с любимого мной  периода,  в  котором  изучалась  Киевская  Русь. Мне  нравилось  читать о деяниях  ее  великих  князей  Святослава, Владимира  и  Ярослава  Мудрого.  В те далекие времена на Руси было еще много уникальных и не тронутых цивилизацией  лесов. А какие красивые   географические  названия   местностей  обозначали  на  то  время   ее   границы. Возьмем, к примеру,  правление  великого  князя  Киевского  Владимира, или, как  его еще называли  в  народе,  Красное  Солнышко. При  нем  границы  Киевской  Руси достигли на западе   Днестра,  Карпат,  Западного  Буга,  Немана   и   Западной   Двины;   на   востоке – междуречья   Оки  и  Волги;   на  юге  – Дона,  Роси,  Сулы  и  Южного  Буга;   на  севере – Чудского,  Ладожского  и  Онежского  озер.  Приятно  заметить,  что  почти   во  всех  этих районах мне удалось побывать.

  Я  думаю,  не  ошибусь,  если  скажу,  что  эти  названия  местностей,  рек  и  озер  близки современному  украинцу, белорусу и россиянину независимо от того, что мы вновь живем разрозненно,  как   в  период  феодальной раздробленности  на  Руси.  В те давние славные времена на территориях независимых сегодня государств – Украины, России и Беларуси – стоял огромный непроходимый лес, который играл  в  жизни славян  большую роль. Лес и укрывал от врагов, и кормил, и лечил, и  обогревал, и давал строительный материал. Но не только это давал он. Он  радовал  глаз, восхищал, пробуждая таланты, воспитывал чувство патриотизма,  а  также  играл  огромную  объединительную  роль  –  вот  об  этом  и  будет повесть, которая состоит из кратких описаний личных наблюдений, сделанных  в  частных и  служебных  поездках.  Другими  словами, это  география лесов,  взятая  из  собственной жизни. Надеюсь, что она будет интересна в познавательном плане, и не только.

  Прежде  чем  взяться  за  написание   этой   повести,  кроме  материала,  накопленного  из личных  поездок,   было   прочитано    немало   литературы,  где  в  той  или  иной  степени затрагивается тема природы  бывшего  Советского  Союза.  Поражают  работы,  мастерски рассказывающие  о  рыбаках  и  охотниках  Сибири.  Здесь  безусловно   стоит   упомянуть «Царь-рыбу»  Астафьева,  рассказы   об   исследовательских   экспедициях    Федосеева,   в которых не только поражаешься величию дикой сибирской природы, но и захватываешься буквально   приключенческим   жанром   борьбы   и   выхода   человека   победителем  над хозяином тайги  медведем,  смелостью и преданностью  не  раз  спасавших  жизнь  своему хозяину  сибирских  лаек.  Писателей,  в  творчестве  которых  затрагивается тема русской природы,   немало,   но  таких  мастеров,  как   Пришвин  и  Паустовский,   можно   назвать певцами русского леса в литературе прошлого столетия, такими  же выразительными,  как Шишкин  и  Левитан  в  живописи.  Кто   хорошо   знаком   с   творчеством   Паустовского, которого я назвал певцом русского  леса,  может  мне  возразить: мол, разве только о лесах он   писал?   Не  буду  спорить,  но  с  полной  уверенностью  могу  сказать,  что  только  за рассказы  о  Мещере  его  можно  считать  гением  лесной прозы прошлого века. Я не знаю произведений  о  лесе,  которые  бы  так  полно и в легкой, доступной для читателя манере письма  раскрыли   уникальный   лесной   край   центра   России  –  Мещеру.  Не  случайно Пришвин,  прочитав  «Мещеру», был обеспокоен тем, что этот писательский труд может в какой-то  степени  нарушить  заповедность  Мещерского  края   из-за   массового   притока туристов.

  Любовь  к  природе  во   мне  назревала  постепенно,   с   годами.  Это,   наверное,  можно сравнить  с  любовью  к  женщине, которая от юного возраста к более зрелому перерастает от  пылкой,  страстной  влюбленности в привязанность и уважение. Луг, поле, тихий пруд, маленькая речушка с ветхим старым мостиком, старая мельница, осенний березовый лес – все  это  глубоко  проникло  в  мою  душу. Пейзажные полотна Левитана навевают на меня грусть и печаль, какую-то ностальгию по изображенным на его картинах местам. Просматривая такие работы великого Шишкина, как «Лесные дали», «Корабельная роща», «Сосны,  освещенные  солнцем»,  мысленно  осознаешь, насколько мастерски удалось ему выразить  своеобразность  и  вместе  с  тем   величие   русской  природы,  её  лесов,  и,  без сомнения, признаешь его классиком русского лесного пейзажа.

  Русский  лес  прекрасен  и  неповторим:  красивы   смешанные   леса,  состоящие  из  ели, березы и сосны,  торжественны и строги вековые корабельные боры; радостны для души и сердца как бы  являющиеся  эмблемой и визитной  карточкой  природы  России  березовые рощи, сумрачны и таинственно  сказочные еловые дебри.  Недаром  говорят  в  народе:  «В сосновом  лесу  Богу  молиться»,  или  отдельно  о  сосне  говорят:  храмовая, корабельная, мачтовая; в еловом лесу, говорят, хорошо от врагов хорониться, недаром  о  ней  говорят – огромная или гигантская; ну а в березовом – свадьбу играть.

  Не  исключаю, что  любовь  к  природе  может  прийти и через  родовые  гены.  Мой отец родился в Кировской области – это лесной край Предуралья, заселявшийся  еще  с  давних времен знаменитыми новгородцами.  Может, мои далекие предки по отцовской линии, чья жизнь напрямую была  связана  с  лесом, передали  мне  особо почитаемое и уважительное отношение  к  русским  лесам. Тем  не менее, так  сложилось  в  жизни, что  с  семилетнего возраста  и  по сей день  я  живу в крае, в  котором  практически  нет  крупных  лесов.  Это знаменитая   Одесская  область  –  край   распаханных  степей,  производства   зерновых  и винограда и,  конечно,  морские  ворота  Украины.  В  Одесской  области  лес  в  основном саженый, коренные природные леса  сохранились лишь  только  на  севере области  в виде небольших   дубрав.    Здесь   можно  отметить   Савранский   лес,  находящийся  в  районе Южного Буга и почти на границе с Кировоградской областью.

  Моя  мама,  украинка  по  национальности,  родом из Винницкой области, думаю, что это также наложило свой отпечаток на отношение к  природе,  только  уже украинской. Лично мне нравится лесной север Украины, который  граничит  с  Россией,  скажем,   украинское полесье  на  северо-востоке  граничит  с  брянским  полесьем   России  –  нашим  северным соседом.  Конечно,  в  Украине  нет  суровой  по   красоте   тайги   русского  севера,  и  это понятно.  Но  ее  природа  не  менее  прекрасна  и  уникальна.  Лично  я убедился в этом на собственном  опыте,  так  как   мне  довелось  видеть  леса  Украины  на  западе,  востоке и севере. А в молодые годы,  когда  мне  еще  не приходилось путешествовать по Украине, я познакомился с красотами ее природы заочно  благодаря творчеству Николая Васильевича Гоголя.  Что  и  говорить,  велика  сила  слова  мастера  –  Гоголь   в  своих  произведениях настолько  оригинально  и  колоритно  изобразил  украинскую  природу,  что  она уже в то время глубоко и навсегда затронула мою душу и сердце.

  В последнее время, заходя в  библиотеку и книжные магазины,  я  искал новые издания, в которых  хоть  как-то,  хоть  краем описывается природа России и Украины, и хорошо, что они уже начинают появляться.  Если взять, к примеру, украинские издания еще советского времени,  такие  как  «Энциклопедия  географии  Украины»,  то  вдобавок  к ним появился современный путеводитель по всей Украине,  прекрасно  освещающий  уникальные  места страны  как  в  историческом, так и в географическим плане. Читая его, мне было приятно, что  описанные в нем три национальных парка и один заповедник удалось посетить и мне.

  Что касается  России, то есть отличное издание конца прошлого века «Лесные памятники России», прекрасно  освещающее  ее  заповедные  места,  а  буквально  в  последнее время вышел в свет путеводитель по ее национальным паркам, посвященный особо  охраняемым природным   территориям,  на  которых  расположены  уникальные   природные   объекты, представляющие большой интерес для любителей природы.

  Приятно,  что  начинает  появляться  такая   литература,   которая   помогает   любителям путешествий  выбрать  наиболее  понравившийся  маршрут,  спланировать  его  заранее,  в общем, появляется возможность выбора.

  Интересно в этом случае  привести  исторический  пример  из  путешествий  Левитана.  В свое время  ему  пришлось  проплыть и просмотреть на берегах Волги много мест, пока он не  нашел  свой  знаменитый Плес,  увековечив  на  своих  полотнах  этот  тихий волжский городок.  А  в  свое  время  Поленов  побывал  во  многих  живописных  городах  России  и только  на  Оке,  недалеко  от  современной  Тарусы,  решил  построить   себе  усадьбу,  из которой   открывался   прекрасный  вид   на  Оку   и   заокские  дали.  Интересный  факт:  в окрестностях усадьбы было много свободного места, и Поленов решил посадить сосновый лес, который в наше время превратился в могучий бор. Мне кажется, великому художнику нравилось это красивое  лесное  дерево.  Сосна  близка  по  духу  русскому  человеку.  Она растет  и в Украине, и в Беларуси, и практически по всей территории России. Что-то есть в характере  русских  от силы сосны, они так же, как и это дерево, мощно держатся за землю и  глубоко  пускают  корни,  любят  солнце,  дающее  свет, выживают в трудных условиях, неприхотливы и выносливы, живут долго и бывают богатырского роста.

  В заключение отмечу, что мне интересна работа над этой  повестью не только тем, что ее тема близка  моей душе, а  еще и тем, чтобы в наше  непростое время внести  свою  скром- ную  лепту  в  современную  литературу,  посвященной   природе.   Возможно,  это  звучит высокопарно, не буду спорить, но сегодня мы живем в жестком коммерческим мире, когда меняются многие ориентиры и ценности, и тем не менее,  пока  мы  живем  и нас окружает природа, благами которой мы пользуемся, мы должны сохранить  ее  для будущих поколе- ний.  Надеюсь,  что  предлагаемая  повесть  будет  интересна  широкому  кругу  читателей, любителям   природы   и   путешествий,   а   также   в   познавательном    плане   молодому поколению. 

 

                                                             Леса Украины

 

  Первая моя поездка состоялась в Винницкую область. Я посетил  село  Вербка – это было как бы возвращение в мое детство, только двадцать лет  спустя. Стоял сентябрь, и я решил съездить  в  село к бабушке Кате, помочь  по  хозяйству.  Село  располагалось   в  большой низине,  практически со  всех сторон его окружали холмы. Чтобы попасть в него, автобусу надо было медленно съезжать с горы вниз.Еще в пору моего детства, когда я с родителями приезжал  в  гости к бабушке, на окраине села, совсем недалеко от бабушкиной хаты были посажены  сосны  для  укрепления грунта. По прошествии двадцати лет это был уже моло- дой  сосновый  лес.  Зная  мое  пристрастие   к   лесам,  бабушка   решила   исполнить  мою детскую  просьбу  показать мне лес на окраине села. Чтобы попасть в него, мы с бабушкой по  дорожке между  хатами и огородами  стали потихоньку подниматься в гору. Примерно через полчаса вышли за село,  и  перед  нами  предстала полоса молодого сосняка. Лес был густым, с высокой травой. Мне казалось, что  мы ничего  не найдем, но бабушка говорила, что перед моим приездом  прошли дожди, и в лесу обязательно должны быть маслята. Так оно  и  вышло,  домой  мы  вернулись  не  с  пустыми  руками.  Из собранных грибов было приготовлено вкуснейшее жаркое – после предварительной обработки мы их прожарили, а потом протушили со сметаной.  Грибов  мы  собрали  много,  я  даже  попытался  привезти часть домой, но дорога была неблизкой, и они не сохранились.

  В конце  80-х годов  мой товарищ  пригласил меня в организованную его предприятием в выходные дни поездку  за  грибами  в Савранский лес,  находящийся  на  севере  Одесской области. Географически этот лесной массив располагается  между  лесостепной  и степной зонами. Из Одессы мы выехали утром и  к  полудню  были  на месте. Автобус остановился на  обочине дороги,  по обеим  сторонам которой  стоял сосновый лес.  Хотя  он  далеко не походил  на знаменитые  карельские  храмовые боры, но это было неважно – любые сосны всегда производят на меня  благоприятное впечатление.  В  этом  лесу с песчаной почвой я научился собирать  грибы зеленушки.  Мне подсказали, что искать, а точнее, примечать их можно по бугоркам на почве. Проведешь слегка пальцами по такому бугорку, глядишь – и грибок  появится.  Пытался  я  собирать и опята, которых было много на старых пнях, но в них я мало разбираюсь, боязнь, что можно  набрать ложных опят удерживала меня от этой затеи. Стояла прекрасная погода, одним словом, «бабье лето». В процессе поиска грибов я все  дальше  заходил в лес,  я знал, что где-то недалеко за ним протекает Южный Буг. Мне хотелось  пройти  к  реке,  но время было ограничено, надо было возвращаться к автобусу, где  уже  собралась  часть  грибников,  поджидавших  остальных.  В  Одессу мы вернулись затемно, немного уставшие, но с грибами и с хорошим настроением.

  Спустя несколько лет, также в сентябре, я с одним моим товарищем  совершил путешест- вие  на  легковом  автомобиле из  Одессы  в  Киев.  Хочу рассказать об одном живописном участке  пути.  Выехав  из  Одессы  почти ночью,  днем   до  полудня,  не доезжая немного Белой Церкви, мы свернули с Киевской трассы  в  сторону  Днепра  на  Днепропетровскую дорогу. Как только проехали Обухов, а это уже  недалеко от Киева, по обе стороны дороги начался  очень  живописный  и  ухоженный  сосновый  бор,  стоящий на холмах. День был солнечный,  кора на стволах  сосен  отливала  желтизной.  Зрелище  было  сказочное.  Мой товарищ, проживший много лет в Белоруссии, сказал,  что  этот  бор  напоминает  природу его родного края. И это, конечно, не случайно, ведь Киевская область граничит с соседней республикой.  Жаль, что  мы  торопились в  Киев и не могли остановиться, чтобы немного отдохнуть,  подышать  чистым  сосновым  воздухом  и  полюбоваться красивым пейзажем.

  Тем не менее, через год мне с другом удалось съездить  на  отдых  в  одну, на мой взгляд, уникальную  лесную  местность  нашей  страны.  Ранее,  еще  до  этой поездки, я прочитал книгу   легендарного  героя   партизанского   движения   на   Украине   во   время  Великой Отечественной   войны   Ковпака  «От  Путивля  до  Карпат»,  в  которой  он  рассказывает  о знаменитом Спадщанском партизанском лесе под Путивлем, где его отряд начинал свою партизанскую деятельность. В этой книге Ковпак мастерски описал природу окрестностей Путивля,  реки  Сейм  и  близлежащих  лесов.  Этот  район  находится  в  центре   Сумской области. Мне хотелось посетить эти места, но в конечном итоге выбор пал на юг  Сумской области – лесной массив на Ворскле между Тростянцом и Ахтыркой.

  До этих мест мы добирались вначале поездом  «Одесса – Харьков», в Харькове  пересели на  поезд,  следующий  в  Сумы,  и  доехали  до  конечной  цели  нашей  поездки  –  города Тростянец. Далее  нам  посоветовали  на  любом  попутном  автобусе,  направляющемся  в Ахтырку, доехать до моста через Ворсклу, которая протекала километрах в десяти отсюда, а  там  в  селе  Клементьево  снять  домик  для  отдыха.  Так  мы  и  сделали.  Местность,  в которую мы попали, оказалась на редкость живописной. По  левой  стороне  дороги  стоял дубовый лес. Перед въездом  на  мост был  небольшой  спуск, а на другой стороне реки по левому берегу начинался сосновый бор. По правую сторону дороги  на  Ахтырку протяну- лись  дома  села Клементьева. Переехав мост,  мы  вышли из автобуса, и пока я охранял на обочине  дороги  наши  рюкзаки,  мой  товарищ  менее  чем  за полчаса нашел подходящее жилье. Мы поселились у одинокой пожилой женщины в маленькой летней кухне, состояв- шей из небольшой прихожей, она же столовая, и второй комнаты, предназначавшейся  для отдыха. Месторасположение наше было превосходным. Рядом  проходила  трасса Харьков – Сумы, сразу через дорогу стеной стоял  прекрасный  сосновый  лес,  метров через триста от нашего домика находился  мост через Ворсклу. В  общем,  лес,  река и жилье – все было рядом. Мы провели там пять дней.

  Во второй  половине  дня  по  приезде, устроившись в нашем жилище, мы по старинному русскому обычаю отметили наше прибытие, а  потом  вышли к реке. В лес, хотя я и рвался туда, решили пойти отдохнувшими  на следующий день с утра. У реки рядом с мостом мы обнаружили  сельский  магазин,  где  можно  было купить свежего хлеба. Это для нас тоже было хорошей новостью.

  Следующим  утром  отправились  в  лес.  Мы  шли  по  лесной  дороге, слева от нас текла Ворскла.   Был  сентябрь,   стояла   золотая  осень,   ярко  светило  солнце,   высоко  между верхушек сосен проглядывало  голубое небо.  В первый  день  мы знакомились с лесом, не углубляясь  слишком  далеко.  Я  заметил, что вдоль трассы сосны были не очень высокие, но чем дальше мы уходили в лес, тем выше и мощнее они становились. Вечером у хозяйки мы выяснили, что этот лес был большим еще в пору ее молодости.

  Грибы в этот день не собирали, сначала  хотелось сделать разведку.  В  лесу нам встрети- лись  две  женщины,  идущие  домой  с  пустыми корзинками.  Я  слегка огорчился. В лесу было  сухо,  потому  что  погода  давно  стояла  солнечная. Правда, товарищ меня немного успокоил, предложив  на следующий день пройти немного  дальше  в сторону Ахтырки. И он оказался прав.  Он вообще больше  разбирался в грибах, да и в лесах тоже, так как одно время  жил  и  работал в Архангельской области.  На  следующий  день  мы  прошли, как и планировали,  с километр  по  трассе  от  реки. Здесь  уже  был не сплошной бор  –  чистый сосняк,  а  смешанный  лес,  в составе  которого все же в основном была сосна с примесью березы  и  дуба.  Углубившись  в  лес,  мы  действительно стали находить подберезовики и изредка белый гриб - царь всех грибов. Среди леса обнаружили небольшое болотце, лесная подстилка вокруг  него была сырой. Мне даже попалась небольшая змейка, которая при нашем  приближении  проворно  уползла  за  трухлявый пень. Собрав немного грибов, мы  решили  не  возвращаться  домой  к  обеду,  хотелось  еще  немного  погулять. Пройдя километра  два,  мы вышли  к  полю.  Лес  уходил  влево,  точно повторяя  изгиб  реки.  По нашим  подсчетам,  реки можно было достичь километра через полтора, если пойти лесом.

  Дойдя  до  реки,  мы  нашли  небольшую  заводь с песчаным берегом и расположились на обед,  после  чего  снова  отправились на поиски грибов. Тут нам повезло – нам встретился пожилой  мужчина,  у которого мы заметили полную корзину, как мне показалось, маслят, но мой  товарищ  объяснил, что это моховики.  Мы направились в сторону, откуда пришел грибник,  и  приступили  к  тщательным  поискам,  но  ничего,  кроме  сухой  подстилки  и ржавых на вид от жары игольчатых сосновых веточек  на  ней,  не находилось.  Однако  по мере  нашего  продвижения   лесная  почва  стала меняться,   начали  встречаться  камни  с зеленым  мхом  на  них,  появилось  больше  песчаных  участков. Здесь и стали попадаться колонии небольших грибков, с виду похожих на маслята.  За  довольно короткое время мы насобирали каждый по сумке, потом прямо в лесу перебрали их – примерно из десяти был один хороший, остальные червивые. В конце концов у каждого из нас осталось по кулечку качественных моховичков.

  Время  шло  к  вечеру,  дневное тепло сменялось вечерней прохладой, и мы заторопились домой,  мысленно  предвкушая  грибную  похлебку  на ужин. Но похлебку в тот вечер нам так и не удалось приготовить из-за отсутствия электричества. Решили сходить в магазин и купить каких-нибудь консервов. Когда мы вышли на улицу,  уже  стемнело, высоко в небе ярко  светились  звездочки,  воздух был  наполнен  целебным  сосновым ароматом, и наши легкие буквально упивались им. Вернувшись, мы наспех поужинали и улеглись спать, так как завтра нас ожидал рыболовный день.

  Утром  позавтракали  картошкой с грибами, жаренными на свином сале – еда получилась замечательной!  Грибное  ассорти из боровиков, подберезовиков и моховиков с картошкой насытило нас до ужина, вечером же мы рассчитывали на уху.

  Но,  к  нашему  разочарованию,  на  реке  мы  ничего  не  могли  поймать. Течение, хоть и слабое, все время сносило наши поплавки.Удочки-то у нас были поплавочные, приспособ- ленные  в  большей  степени  для  рыбалки  в  озерной  стоячей  воде. Невдалеке от нашего места ловли пробовал рыбацкое  счастье рыбак,  который ловил  на  спиннинг, но и ему не везло.

  Да,  рыбалка  у  нас  вышла  неудачная,  но  я  особо  не  жалел  об этом. Хорошая погода, красивый вид за рекой, задушевные беседы о жизни с товарищем  –  все это поддерживало отличное настроение.

  Возвращаясь  ближе  к  вечеру  домой,  мы  разговорились  с  одним  местным жителем, и он посоветовал нам  пойти  назавтра  на  ставок,  находящийся  в  соседнем селе. И  вот  на четвертый  день  отдыха мы с другом, перейдя по мосту через реку, отправились по трассе в  направлении  Тростянца.  По  обеим  сторонами  дороги  стоял  широколиственный  лес, преимущественно дубовый. Если рассматривать леса Сумской области  в  географическом плане, то сосна, береза и дуб встречаются на севере области в полесье, где мне  впоследст- вии  удалось  побывать, а  на  юге  такое  сочетание  бывает  нечасто,  ибо  в  основном там произрастают  островные  широколиственные  дубовые  леса. Километра  через  два  стали попадаться сельские дома, и вскоре мы свернули  на  широкую  сельскую  улицу,  по  всей видимости, центральную, и у первого встречного спросили, как пройти к ставку. Прохожий  объяснил,  что  если  мы  выйдем  на  окраину  села,  то  увидим  справа старые коровники,   возле  которых   в  старой  прелой  соломе  можно   накопать  червей,  а  пруд  начинается  сразу  за  коровниками,  в  низине.  Накопав  червей,  мы  спустились  к  этому тихому, местами заросшему камышом озерку.

  Сам процесс  ловли  на поплавочную  улочку очень увлекателен, если, конечно, клюет. Я бы не сказал,  что  нам  попалось  клевое место, но ленивая рыбалка у нас получилась. Это когда полулежа все-таки с надеждой поглядываешь на неподвижные поплавки на гладкой, как зеркало, воде, на одинокого рыбака в лодке, изредка взмахивающего своим удилищем, на  дубовый  лес  на  противоположном  берегу  озера,  одетый  в  красно-желтый  осенний наряд, и как бы воссоединяешься душой и сердцем с природой. Тем  не  менее,  на  уху мы все-таки наловили с десяток карасиков с ладошку.  Дело  шло  к  обеду,  а  мы  еще  хотели побродить в дубовом лесу, поэтому прямо на берегу почистили и слегка подсолили рыбку.

  Перейдя  на  другую  сторону  пруда,  мы  поднялись на горку и вошли в густой, непроре- женный  лес.  Опят в такой  гуще не нашли, да и домой надо было поторапливаться, чтобы засветло собрать вещи, потому что на завтра был назначен отъезд. Утром следующего дня, распрощавшись   с  хозяйкой,   мы  уехали   в  направлении  Ахтырки,  а  затем   автобусом добрались  до  Полтавы.   Наш   путь   пролегал   невдалеке   от   знаменитой   гоголевской Диканьки. Из Полтавы домой доехали поездом. Так закончилось наше путешествие.

  Через  семь  лет,  в  2005  году,  мне  снова  удалось,  правда  уже  не  на отдых, а по делу, съездить на Сумщину – на ее крайний север, практически на границу с Брянской областью –  в   Деснянско - Старогутский    национально-природный   парк,   а    еще  точнее  –  в его деснянский   участок,  на  боровой  трассе  которого  находится  Очкинское  урочище.  Это урочище  относится  к   Новгород-Северскому  полесью  и  на  севере граничит с Брянским полесьем.  А  Брянские  леса,  как  говорят в народе,  –  России краса.  К сожалению,  из-за ограниченности времени мне не удалось  побывать в старогутской  части  парка,  знамени- той  своей  партизанской  столицей  –  селом  Старая Гута.  Эта часть парка более лесная и заповедная, и из дебрей Брянского леса на  его  территорию  забредают  зубры  и  медведи. Местные жители зимой иногда находят  на снегу медвежьи следы, встречаются там лоси и есть глухариные участки, что, в общем,  говорит  о  его  безлюдности,  малозаселенности и заповедности.

  Добраться в этот парк из Одессы нетрудно. Для этого необходимо сесть на поезд «Одесса – Москва» и доехать  до  станции Зерново на границе с Брянской областью. Выйдя на этой станции,  вы  попадаете в районный центр Середина-Буда, а там любым транспортом надо добираться  до  сел  Старая  Гута  или  Очкино. Меня же на правах гостя везли на легковой машине.

  Райцентр  Середина-Буда  находится  на  крайнем востоке района, а чтобы попасть в село Очкино, необходимо проехать  километров  пятьдесят  на северо-запад района, к Десне, по которой проходит граница с Черниговской областью. Дорога от Середины-Буды, идущая в северном направлении, вскоре поворачивает на запад. По левой ее стороне идут поля, а по правой  расположены  небольшие  селения,   иногда   невдалеке   от   дороги   встречаются участки  леса.  Но  это  еще  не  граница  парка,  она  лежит  дальше  на  север.  Немного не доезжая Очкина, сворачиваем на полевую дорогу, и уже  вскоре въезжаем в сосновый  лес. Лесная дорога песчаная и неровная – с небольшими понижениями и повышениями. Проехав  километра  два,  мы  вышли  невдалеке  от  реки.  Вокруг  стояли  вековые сосны, уходящие  своими   верхушками   высоко  в  небо.   Лес   практически   не  имел  подлеска, отдельные сосны были  как на подбор,  с могучими стволами, и стояли не  густо. Весенний день  был  безоблачный  и  тихий,  лучи  солнца  пробивались  сквозь ветви деревьев, и лес просматривался далеко вокруг. Это создавало хорошее, легкое настроение.

  Впервые  в  своей жизни  я  оказался в лесу в конце апреля. Вообще мне больше нравится осенний лес, и  как раз почти  во  всех описываемых  мной поездках я волей случая или по своему  усмотрению  оказывался  в  лесу  именно  в  конце  лета или начале  осени. В моей душе  есть  какая-то  левитановская  грустинка.  К  тому  же   я  люблю  собирать грибы,  а осенняя  пора  этому  наиболее  благоприятствует.  Но лес прекрасен в любое время года – величествен и строг  в  своем  зимнем  убранстве,  непредсказуем  оживающий  от  зимней спячки  в  начале  весны,  веселящий  своей  зеленой  свежестью  и  спасающий от жары  и духоты – летний, красочный и урожайный – осенний.

  Место, куда мы с моими сопровождающими попали, было как нельзя лучше подходящим для отдыха и оздоровления. Десна в этом районе очень  живописна.  На нашем берегу был чудесный небольшой песчаный пляж, а также место для лодок. Пройдя вдоль реки, можно было найти много удобных мест для ловли  рыбы  с  берега. Интересно,  что  протекающая по территории парка Десна в этом месте более  экологически чистая, чем на  других своих участках. В ее водах водится стерлядь, а это уже показатель, говорящий сам за себя.

  Эта  часть парка может быть интересна  человеку, любящему  тихий, уединенный  отдых, общение  с  природой, дающее  в  этих приречных  сосновых лесах не только возможность хорошо  отдохнуть, но  и  оздоровиться.  На осмотр  этого  прекрасного  уголка природы у меня  был  только  день,  следующим  утром  я  уехал  в  Одессу.  К  большому сожалению, поездка получилась короткой,  а  ведь  мне  еще  хотелось  попасть  в  старогутскую  часть парка, манившую меня своей заповедностью. Но ничего не поделаешь…

  Зато через  два  года  мне  удалось  вырваться в Карпаты. Примечательна эта поездка тем, что  прожив  много  лет  на  Украине,  я  еще  там не бывал. И вот, наконец, представилась возможность.  Мой  выбор  пал  на  Ужанский  природный  национальный  парк,   который находится  в Закарпатской области. Что же  особенно запомнилось  из  этой  поездки?  Во-первых, поезд  «Одесса – Ужгород»,  который минует  Львов  рано  утром, примерно через три  часа  въезжает  в  гористую   карпатскую   местность  и  до  самого   полудня  идет  до Ужгорода.  В  это  время  из  окна   вагона  можно  лицезреть   неповторимую   карпатскую природу. Горы здесь невысокие,  поросшие  буковыми лесами. Мне удалось увидеть такой лес,  когда   поезд  проходил  рядом  с  большой  горой.  Лес   был  чудесный,  с  высокими деревьями,  мощные  стволы  которых  были  как  на подбор – один к одному. Целью моей поездки и была возможность побывать в таком лесу.

  В это  путешествие я отправился вместе со своей мамой. Учитывая  ее  возраст, не прихо- дилось рассчитывать, что  мы  заберемся далеко в горы. В Ужгороде мы пробыли недолго, успели только  сфотографироваться  на  фоне реки  Уж и немного прогуляться недалеко от вокзала.  Потом  на  электричке  мы  отправились  в  Кострино, где вдоволь  налюбовались горами и рекой Уж. Она  там узкая, но с быстрым течением. В  Кострино  выяснилось, что до  старинного  заповедного букового леса нужно преодолеть приличное расстояние через горы, и, возможно, я бы так и сделал, будь я один.

  Вдвоем  же  мы  решили  вернуться в Ужгород. Купив поздно вечером билеты до Львова, ехали  туда  всю  ночь.  На  утро  запланировали  поездку  за  город   на  природу,  отложив осмотр  города  на  послеобеденное время. Оставив вещи  в  камере  хранения, мы с мамой налегке  отправились  на  поиски  маршрутки,  идущей  в сторону Ивано-Франковска. Еще дома, изучая  по  туристической  карте  этот  район,  я  выяснил,  что  в  этом  направлении можно  доехать  до   знаменитого   Страдчанского   леса.    Расстояние   было   небольшим, километров   около  тридцати.  Страдчанский   лес  –  сосновый.  Люди  едут  туда,   чтобы погулять, отдохнуть, подышать чистым, наполненным  хвойным  ароматом воздухом. Лес, окруженный небольшими  озерами,  находится  на  холмистой местности,   в совокупности это   создает   большую  живописность  и  привлекательность.  С  вершины   холма   между стройными  стволами  сосен  открывается  вид  на  водную  гладь  озер,  не  хуже,  чем где-нибудь в Карелии. Этот лес  удобен  для  посещения  еще  и  тем,  что  находится  рядом  с трассой. Прогулка по нему оставила очень хорошее впечатление.

  Вернувшись  во  Львов,  мы  успели  прогуляться  по  его  центру,  сфотографироваться  у оперного  театра  и  выпить  знаменитого  львовского  кофе.  Вечерним  поездом  «Львов – Одесса» надо было возвращаться домой. Откровенно говоря, в целом поездка оказалась не совсем  такой  как  хотелось – природной, но  зато мы увидели Ужгород и Львов, привезли памятные  фотографии.  Ведь  не  часто   удается   совершить  такое   путешествие  сыну  с матерью,  и,  конечно,  я  ни  о  чем  не жалею.  Добавлю лишь, что если бы я был один, то, пройдя километров десять, или чуть больше, от Кострина, возможно, добрался бы до горы Яворник,  покрытой  вековыми  лесами из бука и ели,  а  потом,  возможно,  постарался бы попасть на Синевир – жемчужину Карпат, а также  на Говерлу. В  Карпатах  еще  сохрани- лись  уникальные  по  своей  красоте  и  научной  ценности  леса – другими  словами,  леса заповедные, с режимом  строгой  охраны.  Но  кажущаяся  близость  и  доступность  их  на географических  картах  на  практике  показывает,  что  добраться до них не так-то просто.

  Это  повествование  о  совершенных  мной путешествиях  в украинские леса хотелось бы закончить одним небольшим эпизодом – о походе в еще один лес Одесской области. Первый был, как я уже рассказывал ранее, Савранский лес. Другой же лес,  о  существова- нии которого я знал давно, находится недалеко от Ильичевска, на  небольшом удалении от поселка Великодолинского. Добраться до него можно, выехав  на автобусе, следующем из Ильичевска в Одессу, и на Овидиопольской трассе выйти на остановке «Винно-коньячный завод». Дальше до самого леса нужно пройтись пешком.

  Один мой товарищ, с которым впоследствии  я  и отправился в этот лес, рассказывал, что бывал там и что в основном лес этот дубовый, но есть там и  небольшой сосновый участок на песках - массив, как остров среди полей, где хорошо в наше знойное черноморское лето найти  прохладу.  В  нашем  же  случае  на   дворе  стоял  октябрь,  перед  нашей  поездкой прошли  теплые  дожди,  и  после  них  дни  стояли  теплые, было ощущение, что это всего лишь начало сентября.  Но  пока  мы  ждали  выходных,  погода,  как  назло,  испортилась, накануне  ночью прошел дождь, наутро подул сильный ветер. И все же это никак не могло сломить наш  боевой настрой и нарушить наши планы. Встретившись утром на остановке, мы нужным автобусом выехали за город. Пеший поход до леса от винно-коньячного занял часа два; хотя можно  было  бы добраться и быстрее, но  мы не спешили. Мы двигались по неширокой  бетонной дороге,  идущей  от  остановки  перпендикулярно  к  лесу, вдоль нее идет  узкая  лесополоса,  за  ней  –  поле,  а  слева   располагаются   виноградники.  Пройдя примерно   более   половины   пути,   сделали  привал,  чтобы   немного  перекусить.  Было прохладно,   небо   заволокло   тучами,   потихоньку  начал  накрапывать  мелкий  дождик, который, правда, быстро прекратился. Мы продолжили  путь. Вскоре бетонка закончилась и  пошла  грунтовка,  а  вдали  показалась  стена  леса,  где  листья  на  деревьях  уже были тронуты красками осени.

  Войдя  в  дубовую рощу, мы стали разгребать упавшую листву, чтобы найти хоть какие –

нибудь  грибы, но поиски оказались безрезультатными. Мы решили поискать сосняк. Мой товарищ знал к нему  дорогу. Для этого  снова вышли из леса и, миновав дубовый участок, вышли  к  островку сосен, росших  на  песчаной почве. Это был, конечно, не  корабельный бор, но  сосны  оказались  высокими  и  радовали  глаз  желтизной  коры  и  зеленой  хвоей верхушек.  Стали  искать   молодняк,  там,  среди   молодых  сосенок,   наверняка   должны попадаться  маслята,  ведь так хотелось вернуться домой не с пустыми руками. Но сколько мы  ни  искали,  не  нашли  ничего.  Нашу грибную неудачу скрасил небольшой пикничок. Погода окончательно испортилась, совсем похолодало, снова  пошел  дождь, и  мы заторо- пились в обратный путь. Удачно быстро попали на автобус  и вскоре  были  в  Ильичевске.

  И хотя нам не удалось насобирать грибов, тем не менее, я не считаю этот  день проведен- ным впустую,  ведь общение с природой  всегда прекрасно  и  полезно  для  человека.  Что касается  меня,  то  я  давно  хотел  побывать  в  этом  лесу,  и  вот   наконец   мое  желание исполнилось.

  Как прекрасно, что среди безбрежных степей  нашего жаркого  и  сухого  Причерноморья есть такие островные леса.  В  Украине  лесные  районы  находятся в основном в полесье и Карпатах, а островные  встречаются  в  лесостепной  и  изредка  степной зонах. Хотя и там есть  участки  заповедных  лесов. Они неплохо описаны в «Географической энциклопедии Украины», изданной еще  в  советские  времена, но отдельной книги, такой, например, как «Лесные  памятники  России»,  в Украине  мне пока еще не приходилось видеть. Надеюсь, что такая книга об украинских заповедных лесах появится для будущих поколений. 

 

                                                         И снова Россия

                                                              (1996 год) 

 

  Эти  истории,  в  силу   моей  занятости  по  работе,   действительно   являются  путевыми заметками, так сказать, впечатлениями, полученными мной из окна автомобиля и записан- ными как небольшие советы для любителя природы – автотуриста.

  Первая поездка состоялась зимой, в феврале, так что  довелось  увидеть достаточно снега на обочинах дорог и  на верхушках деревьев  придорожных лесов,  а также  почувствовать знаменитые  русские  морозы.  Из  Одессы  поездом  я добрался до Могилева (Беларусь), а затем  на  машине  пересек  границу  соседней  Смоленской  области  и  попал   в  древний Смоленск.  При  въезде  на  территорию России  немного прослезился –  ведь  это  же  моя родина,  да  и  последний  раз  в России я  был  более десяти  лет назад. Из Смоленска путь пролегал до Орла проездом через  Брянск. Выехав во второй половине дня, я рассчитывал, что при приближении к Брянску мне удастся увидеть знаменитые Брянские леса  –  России краса, по народному выражению. Но  зимой быстро темнеет, так что  примерно  за  час  до Брянска стало уже темно.

  Автотуристу, приехавшему в Смоленск,  кроме осмотра достопримечательностей города, я посоветовал бы  отправиться  на  север –  в  Демидовский  район,  где  находится  нацио- нальный парк «Смоленское приозерье». Там можно  прекрасно  отдохнуть и полюбоваться чудесными видами лесов, окружающих  знаменитое  озеро  Сапшо. А  если  вы  попадете в места   между   Брянском   и   Орлом,   можно   остановиться  у  поселка   Белые   Берега  и полюбоваться величественными соснами Брянского леса.  У  Паустовского в его «Повести о лесах» есть рассказ «Гонкое дерево», в котором  говорится  о  лесоводах,  занимающихся восстановлением леса на участках так  называемых  пустошей, пострадавших не только во время  Великой  Отечественной  войны,  но  от  планомерных  вырубок.   Дело  в  том,  что брянская   сосна  по  качеству  древесины  была  одной  из  лучших  в  стране,  или,  говоря профессиональным  языком,  высших  бонитетов. Этому способствует содержание в почве большого количества фосфора и калия, которые обеспечивают быстрый рост сосны. Брянский  лесной  массив  раскинулся  в  окрестностях города Брянска, а также по берегам рек  Болвы,  Снежети  и  по  левобережью  Десны.  На  юге   Брянской  области  находится заповедник «Брянский лес», а недалеко от города  Трубчевска – знаменитый  Трубчевский партизанский лес, отличающийся  чистотой и большой   эстетической  ценностью,  являю- щийся памятником природы и гордостью брянских лесоводов.

  Прибыв в Орел  утром и до обеда  справившись  с  делами,  я  отправился в Воронеж.  По дороге  запомнились  безбрежные  покрытые  снегом  поля и очень живописные березовые рощицы  на  небольших  холмах.  В  Воронеже  пришлось заночевать, а утром отправиться на север – в древнюю Рязань. На выезде  из  Воронежа  по обе стороны трассы начинаются пригородные  зоны  отдыха, а также начало Воронежского заповедника. Путешественнику и  большому  ценителю  леса стоило бы проехать на юг области на реку Битюг, по берегам которой  располагается  уникальный  Хреновский  бор,  высота  сосен  которого  достигает более сорока метров. Отрезок пути от Воронежа до Липецка проехали засветло, местность напоминала   путь  из  Орла  в  Воронеж  –  это  милые  душе   русского   человека   поля  и перелески. Следуя этим путем, я вспоминал, как лет десять назад мне приходилось бывать в  тамбовских  лесах.  Проведя  в  Рязани  день  в  делах,  не  успел  посмотреть  город,  как хотелось,  а  следующим  утром  пришлось  выехать  в  Иваново.  От  Рязани до границы  с Владимирской областью путь лежит по знаменитой Мещере, воспетой Паустовским  в  его известном произведении  «Мещерская сторона».  Этот  край  славится  своими  сосновыми борами,  речками  и  озерами.  Это  довольно  обширная  лесная  территория,  занимающая восток Московской области, юго-запад Владимирской и север Рязанской. Там созданы два национальных природных парка  –  «Мещера»  и  «Мещерский»,  где  можно  великолепно отдохнуть – порыбачить, пособирать грибы и ягоды.

  Но едем дальше. Если свернуть на трассу Владимир – Муром, то возле поселка Андреево можно   остановиться   и   посмотреть   уникальный   сосновый  бор  –  памятник  природы «Андреевские   исполины».  На  протяжении  поездки   запомнились   леса,   в   которых   в древостое   преобладала  береза.  Проехав  затемно  Владимир,  в  Иваново  попал  поздней ночью и на следующий день  выехал в Москву. Командировка моя заканчивалась, на душе было радостно. В летнюю пору  и  при наличии   свободного  времени  я  с  удовольствием проехал бы  от  Иванова дальше на север, к знаменитому левитановскому Плесу, побродил бы  по  окрестным лесам, еще раз взглянул бы на великую Волгу, ощутил бы всем сердцем и  душой,  как  в  свое  время  великий художник, всю тихую прелесть прекрасной русской природы.

  В этом же году, но уже в мае мне удалось совершить поездку в Санкт-Петербург. Отмечу наиболее  яркие  впечатления от увиденных  мной  уголков  природы.  Запомнился  мне юг Псковской области, богатый  озерами  и  лесами,  где  они  стоят  сплошной  стеной  вдоль дороги. Попадались участки высокоствольных сосен, но большей частью лес был смешан- ным из ели, березы  и  осины.  Вдоль  дороги  иногда  мелькали  указатели,  обозначающие лесничества,  предупреждения  о  лесных  пожарах  или  о  возможном   выходе  зверей  на дорогу. Изредка на обочине дороги или чуть глубже в лесу виднелись  беседки,  пеньки со столиками, как  бы приглашающие  путешественников  остановиться,  присесть  и  переку- сить.  Мне же приходилось  торопиться,  так  как  хотелось  проехать  большую часть пути засветло. В Санкт-Петербург приехал уже под утро.

  Второй  раз  в  жизни  я попал в город Петра. Несмотря  на  командировочную  занятость, мне удалось немного посмотреть город. День  был  солнечный,  даже  немного  припекало. Кое-кто из прохожих уже  был в рубашках, что для меня было несколько необычно, ведь я находился в северной столице России. К тому же еще вчера, проезжая Псковскую область, в придорожных лесах я местами заметил снег.

  Прекрасный  северный  город  расположен  на  островах в дельте Невы при впадении ее в Финский залив. Это один из красивейших городов мира.  Большое  восхищение  вызывают его величественные здания, красивые прямые улицы, просторные площади, зелень  парков и многочисленные мосты. В городе много искусственных каналов.  Уникальный и своеоб- разный характер городу придают красивые ограды, архитектурно  оформленные  набереж- ные и выдающиеся  произведения  монументальной  скульптуры.  Достопримечательности города  можно  перечислять   долго.  Например,  чтобы  только  вкратце   рассказать  о  его дворцах, особняках, соборах и площадях, понадобится целая отдельная книга.

  Завершив  к  вечеру  свои дела и немного прогулявшись по Санкт-Петербургу, я выехал в Москву. В ночное время, кроме  освещенной  фарами дороги, ничего не видно вокруг. Так проехал  Новгородскую  область,  а   рассвет   встретил  в  Тверской  губернии.  Жаль,  что территорию   знаменитого   национального   парка   «Валдайский»,   по  которой  проходит автомагистраль.  Москва  –  Санкт-Петербург,  проскочил  ночью.  Валдайский   край – это уникальный   озерно-лесной   комплекс,   это  сочетание   изумрудных   лесов  и  россыпей голубых   озер,  которые   создают   удивительные,   завораживающие  картины   природы. Вековые  пирамидальные  ели  сменяются  могучими  соснами,  а  на  холмах  радуют  глаз березовые  рощицы.  Если  бы  позволяло  время,  хорошо было бы остановиться на берегу Валдайского озера или немного проехать на север парка к озеру Боровно, где расположено немало бывших дворянских усадеб.  В этих  местах  проживал  писатель  Виталий Бианки, давший  им  название  «Страна  див».  Но  больше  всего  мне  бы хотелось  проехать на юг парка к Полновскому плесу на озере Селигер  и  увидеть  знаменитую  селигерскую сосну. Но дорога есть дорога, и надо продолжать движение.

  Лесистая  местность  из  хвойных  пород тянется  вдоль дороги по всей Тверской, а также Московской области до самой Москвы. Здесь, в Тверской области,  на  Валдайской  возвы- шенности, берет начало великая русская река.  Еще раз взволновалась душа перед въездом на  мост  через  Волгу в районе  Твери. Хоть мне не раз приходилось переезжать Волгу, но все равно каждый раз охватывает волнение.

  Моя  командировка  еще  не  заканчивалась,  но  все  дальнейшие  переезды, по стечению обстоятельств,  происходили  ночью.  В  Одессу  вернулся  в  прелестные  майские  дни – в наших  краях  это  уже  почти  лето,  кто  бывал хоть раз в Одессе в эту пору года, знает об этом не хуже меня.

 

   «Среди   стихий,  которым   предки   поклонялись   за   силу,  добро  или  красу,   были  и растительные  великаны, подобные тем дубам, что еще недавно высились на Хортице, или соснам на Селигере, воспетым Иваном Шишкиным».

                                                        Из романа Леонида Максимовича Леонова «Русский лес»

 

 

Елена Беклемешева

 

                                                  Праздник удался

                                                   

  Зима  в  этом  году  выдалась  студеная.  Уже  в  декабре  морозы стояли под сорок. Бабка Лидия смотрела в полузамерзшее окно  своей  квартирки на четвертом этаже. Несмотря на приближающиеся  новогодние  праздники,  на  душе  у  нее было невесело. Двор выглядел неживым,  опустевшим.  Ребятишки  сидели в теплых  квартирах, прохожих не было, даже собаки не хотели в такой мороз показывать носа на улицу.

Раньше  бабка  любила  смотреть  на  шумный  двор,  на  людей,  спешащих  по  делам,  на ребятню, устраивавшую веселые игры. Она сразу вспоминала большую семью, трех своих дочерей,  которые  теперь уже стали  взрослыми и разлетелись  кто куда. Теперь они лишь иногда приезжали проведать мать  и  привозили с собой внуков.  Их  у  Лидии  было  семь. Хотя  видела  она  внуков  редко,  но  души  в  них  не  чаяла,  старалась  баловать, на свою небольшую пенсию умудрялась покупать  подарки к праздникам.  И  теперь  вот, глядя  на опустевший двор, бабка вспомнила про внучат и еще больше загрустила.

Перед самыми праздниками морозы отпустили. С неба  стали  пробиваться  редкие,  казав- шиеся огромными снежинки. Наскучавшаяся дома  ребятня гурьбой высыпала на улицу. А с ними вышла и Лидия. Постояла,  щуря  слезившиеся от  яркого  света  глаза,  посмотрела кругом,  улыбнулась  чему-то  и  скрылась  в  подъезде.  А  через  несколько   минут  снова появилась  во  дворе  с  ведром  и  лопатой.   Она  долго  что-то  колдовала   над   снежным сугробом. Любопытные ребятишки иногда  подбегали  посмотреть,  но,  постояв  немного, снова убегали играть в свои  нескончаемые  игры. Прохожие, спешившие сделать покупки перед праздником,  посмеивались: «Ты что, Лидия,  детство вспомнить решила?» Но бабка лишь махала рукой да отмалчивалась, по-прежнему чему-то улыбаясь.

А  к  вечеру  выросла  из  снежного  сугроба  Снегурочка.  Кто-то из ребят  сбегал домой и принес коробку гуаши. Бабка раскрасила платье Снегурочки, по подолу  нарисовала белые снежинки, из старых ниток сплела и прикрепила золотистую косу.  Красавица получилась! Прохожие теперь одобрительно кивали, хвалили  бабку.  А  некоторые  обреченно  махали руками:  все  равно  сломают.  Ребятня  уже  не  отходила  от  бабки,  окружив  ее плотным кольцом.

- А дед Мороз будет?

- Можно и быка сделать! Ведь будет Год Быка!

- Еще бы горку построить! – наперебой предлагали они.

Бабка  кивала  головой,  улыбалась  счастливо,  а потом  попрощалась  с ребятами  и  ушла домой.

Утром она вновь появилась  во  дворе. Снова  носила воду,  кидала  снег,  лепила  снежные комья.  Натруженные  за  много  лет  руки  болели,  начинала  ныть  спина.  Носить  воду с четвертого этажа было тяжело, и бабка решила постучаться в квартиру на первом. Женщина, открывшая дверь, воды налила, но строго предупредила, что ей надо уходить  и больше  стучать  не  следует.  В  другой  квартире  спал   маленький  ребенок,   в  третьей –

 варился  обед и хозяйке  бегать в ванную с ведрами было некогда. Вздохнув, Лидия снова отправилась   на   четвертый  этаж.  После   обеда   стало   легче:   вернувшиеся  из  школы ребятишки стали помогать  ей.  А взрослые  по-прежнему  недоумевали:  «Зачем  тебе  это надо, Лидия?  Твои-то внуки далеко, все равно не увидят». А про себя добавляли: «Совсем старая из ума выжила!»  Но  бабка  снова  терпеливо отмалчивалась, продолжая возиться с мокрым снегом.

К Новому году во дворе стоял целый снежный городок:  в центре – дед Мороз с мешком  и внучка-Снегурочка,  справа  от  них  огромный  бык – символ  наступающего года,  чуть  в стороне – ярко-красные  мухоморы с белыми  горошинами. Каким-то чудом бабке удалось выпросить в сельском лесхозе  елку. Она воткнула ее в сугроб, повесила ледяные фигурки. А   рядом   с   елкой  бабка   вместе   с   ребятами   выстроила   горку.   Немало    пришлось потрудиться, чтобы она стала ровной и гладкой. Зато  теперь  счастливая ребятня с утра до вечера каталась на горе, устраивая толкотню и небольшие потасовки.

Но и на этом Лидия не успокоилась. 31 декабря, когда родители обычно  заняты приготов- лением блюд для  новогоднего стола и уборкой, а  дети  слоняются по дому,  не  зная,  чем занять  себя,  чтобы  не  попадаться  под   руку  взвинченным  родителям,  во  дворе  вдруг послышалась  музыка.   Лидия   включила   старенький  магнитофон  на  всю  громкость  и подвинула его  ближе к открытой форточке. Удивленные  взрослые  выглядывали в окна, а ребята, схватив  шапки и шубы, сунув ноги  в  теплые валенки, высыпали на улицу.  И  тут неожиданно из подъезда вышел…  дед  Мороз. Нет,  не снежный,  а  самый  настоящий.  В красном  халате,  подвязанном   блестящей  мишурой,   с  бородой  из  ваты  и  корзиной  с подарками. И тут начался настоящий Новый год. Ребята водили хоровод вокруг елки, пели песни, читали стихи, катались с горки. А дед Мороз со  скрипучим  голосом  бабки  Лидии раздавал подарки: конфеты, мандарины, шоколад, воздушные шары.

А вечером, когда московские куранты  по  центральному  телевиденью  пробили  12 часов, народ снова высыпал на улицу.  В  небо  взвились  разноцветные  огни  петард,  защелкали объективы  фотоаппаратов.  У  снежных   фигур   выстроилась   целая   очередь.   Каждому хотелось сделать кадр с бессменными символами Нового года.

Лидия  стояла  на  четвертом  этаже,  в  своей  квартире,  и смотрела в окно. На ее столе не было   традиционного   шампанского  и  дорогих  деликатесов:   почти   вся   пенсия   была истрачена на подарки чужим ребятишкам. Но на душе у нее было светло и радостно. А это значит – праздник удался!

                                                                                 Усть-Илимский район, пос. Тубинский

 

 

 

 

 

Анастасия Устинова  

 

                                          О чём мурлычет Мушка?

                                                              

                                                                    Рассказ

 

 Иринка зевнула и разложила на своём письменном  столе  учебники.  Шёл  конец  третьей четверти – самой  сложной  и  долгой.  За  эти  три  месяца  Иринка так переутомилась, что мама частенько заставала её спящей за книжками и задачниками.  Учителя  тоже  переуто- мились. Они нагружали  ребят и твердили про улучшение успеваемости, но двоек от этого меньше  не  становилось.  Иринке  иногда  даже  начинало  казаться,  что   преподавателям доставляет садистское удовольствие ставить плохие отметки ученикам –  вот  до  чего  она устала от школы!..

Вот и сейчас она склонилась над книгой по литературе и старалась хоть  немного сосредо- точиться над скучным рассказом. В конце концов отложила учебник и взялась  за  матема-тику.  Этот  предмет  входил  в  число  её  любимых,  а  после  контрольной  Иринка почти уверилась в «пятёрке» по математике…Но иногда и терпение отличников даёт сбои. Иринка зевнула.

– Нет, так я никогда не сделаю  «домашку»! – пожаловалась  она  домашнему  псу-овчарке по имени Колин.

Кое-как одолев математику, взялась за биологию. В учебнике на картинке была  изображе- на очаровательная полосатая кошечка. Иринка вздохнула. Она  давно  мечтала  о  котёнке, но невеликие семейные  доходы и категорические  отказы  родителей  не  сулили  ей  стать хозяйкой  кошки.  Отец  не  очень  любил  кошек,  поэтому в их  доме и появилась крепкая овчарка. Хотя Иринка радовалась этому семейному пополнению, но всё же не испытывала особой симпатии к мохнатому красавцу Колину.

…В дверь резко позвонили, и Иринка  увидела  на  пороге  свою  школьную приятельницу Маргариту, сжимающую в руках пёстрый мячик.

– Выходи гулять, – предложила подруга.

– Не могу, – загрустила Иринка. – Я ещё «домашку» не сделала.

– У  меня  новость!  –  торжественно  объявила   Маргарита. –  У   сиамской   кошки   моей знакомой котятки родились. Такие очаровательные! Ты ведь всегда хотела кошку?..

– Хотела, – вконец скисла Ирка. – Но отец не потерпит котов в квартире.

– Так попроси маму, чтобы она его убедила!

– Эти родители всегда заодно! – досадливо поморщилась Иринка. – Если  отец сказал, то и мама поддакнет! Или наоборот.

– Как хочешь! – не без злорадства пожала плечами Маргарита. – Так хоть погулять пошли, чтоб не так обидно было…

– Выйду,   уговорила!  –  решилась   Иринка.  –  Ну   их,   этих   родителей,   с  вечными  их запретами…

Перед девчонками, выбежавшими из подъезда, шумным веером  разлетались  прикормлен- ные  старушками  голуби. Неподалёку пробежала шумливая свора собак. Иринка радостно вдохнула  весенний  воздух  –  свобода.   И  неожиданно   приметила   на  дереве  какую-то маленькую кошечку, которая  никак не могла  слезть на землю с дерева.  Сжалившись  над бедолажкой,Иринка проворно вскарабкалась на берёзу и поманила пушистую незнакомку:

– Кис-кис! Сюда!

Но  испуганная  взъерошенная кошечка в ответ  только  плаксиво  замяукала и попыталась вскарабкаться  ещё  выше.  Иринка  каким-то  чудом  поймала  капризулю за заднюю лапу. Укутав  кошку  рукавом,  осторожными  зигзагами  принялась  слезать,  придерживаясь  за толстые ветви. Кошка сердито рвалась из тёплого рукава… Только спустившись на землю, Иринка заметила, что у киски окровавленное ухо. Кошка  так  проникновенно глянула ей в глаза, что Иринка вдруг решилась и понесла её домой. Кошка  была  очаровательная,  хотя её  белоснежная шкурка  превратилась в серую  от  пыли.  Светло-голубые  глаза,  розовый нос. Нет, такую пугливую и явно домашнюю кошку никак нельзя оставлять на улице! Дома  Иринку  встретили  вечно  недовольные   чем-то   родители.   И   сразу   посыпались вопросы «на засыпку»:

– Почему ушла гулять? Сделала ли уроки?

Как  будто  взрослым  не  о  чем  больше  спросить у своего  ребёнка!  И  тут  мать с отцом увидели кошку в рукаве у Иринки.

– А это ещё что такое?

– Мама, я думала, что ты сегодня во вторую смену! – брякнула Иринка.

– Ты мне зубы не заговаривай! Что это за животное?

– Кошка, кошка! Простая кошка! – по возможности весело пояснила Иринка.

– Зачем ты притащила  бездомную  кошку домой? А  вдруг  она  блохастая  и  заразная?  А вдруг у неё двуустки?

– Да ей собаки  чуть  ухо не отгрызли! Она от них на дерево залезла, – Иринка решила, что лучше всего в этой ситуации будет давить на жалость.

– Но зачем было тебе брать её домой? Могли это проделать и другие!

– Мама, ну кто её возьмёт? – чуть не заплакала Иринка. – Кошка же беспородная!

– Как будто берут только породистых! – недовольно буркнул отец.

 На родительских  лицах  читалось  недоумение,  смешанное с недовольством. Но глядя на умоляющее Иринкино лицо, мама неуверенно произнесла:

– Ну разве только, если ты сама будешь убирать за ней…

– Обещаю,  обещаю! – не  дав  матери  договорить,  поспешила  заверить  Иринка.  Под  её напором взрослым пришлось сдаться…

Для  кошечки  нашли  тарелочку  для  еды, а старенький таз заменил ей туалет, к которому кошка оказалась приученной. Это сильно повысило её шансы  остаться в доме,  как поняла Иринка по одобрительному взгляду мамы. Кошку надо было купать, что при  её  своенрав- ном характере было непросто. Но немного усилий, и вместо «серой» запуганной «мышки» кошка превратилась в белую милашку. Колин встретил кошку недружелюбным рыканием. Но после пары её когтистых пощёчин успокоился.

На  следующий  день  Мушке  (так  окрестили   кошечку,  оказавшуюся девочкой)  купили кошачьего корма. Мама  Иринки  взяла  на  работе  отгул,  чтобы  отвезти  новую,  как  она сказала, «животину» в ветеринарную клинику – вылечить пораненное ухо. После того, как мама выложила ветеринару за лечение Мушкиного уха  солидную  сумму, Иринка поняла, что Мушка поселилась у них в доме  всерьёз и надолго  –  ну  не  станут  же  ее  небогатые родители  выкладывать  такие  деньги  за  лечение  ненужной  «животины»! Тем более что Мушка вскорости чудесным образом поладила с Колином. Мушке удалось невозможное – отец  Иринки,   в  принципе  не  выносивший  кошек,   иногда  снисходил  до  того,   чтобы ласково чесать Мушке  за ушком.  Соседка  тётя  Наташа  через  некоторое  время,  увидев Мушку, сказала, что  это  кошка переехавших недавно в новый большой дом соседей. Тётя Наташа  назвала  фамилию  соседей,  но  эта  фамилия  ничего не сказала ни Иринке, ни её родителям – в больших домах соседи часто даже не знают друг друга.

…Однажды Иринке в местной газете попалась интересная  статейка  про  кошек.  В  конце статейки сообщалось, что на  центральной  площади  состоится городской  конкурс  кошек любых  пород  и  даже  беспородных.  Автор  статьи  даже  обещал  подарки  участникам и победителям  конкурса.  Мама,  увидев,  что  Иринка   уже  трижды  перечитывает  статью, скептически заметила:

– Уж не хочешь ли ты нашу Мушку на этот конкурс запичужить?

– А почему бы и  нет!  –  вскинулась  Иринка,  –  Ведь  написано  «любых  пород»  и  даже беспородных. –  Пусть  Мушка  пообщается  с  себе  подобными.  Победа для нас не имеет значение, главное – участие!

Мушка,распушив роскошный  хвост, грациозно прошествовала мимо мамы.Та засмеялась:

– Да ну вас совсем! Опозоритесь только...

– Да нет же, победа для нас  не главное, главное – участие! – повторила  Иринка  маме где-то слышанную фразу.  Мама пожала плечами – мол, делайте, что хотите.

– Мамочка,  надо  чтобы  ты  пошла с нами,  я  же не взрослая, меня могут не допустить до участия в конкурсе…– тараторила Иринка, стараясь убедить мать. – Мушка такая очарова- тельная, что никакое жюри не устоит!

Весь  вечер  мама  с  Иринкой,  ловя  на  себе  насмешливые  взгляды  отца, мыли и чесали Мушку, готовя её к предстоящему  кошачьему  «конкурсу  красоты». На следующий  день Иринка  с  мамой  и  Мушкой  приехали  во  дворец  культуры на кошачий  конкурс. Каких только кошек тут  не было!  Томные  голубоглазые  сиамы,  плосколицые  ленивые  персы, коротконогие  забавные  манчкины,  похожие  на  летучих  мышей  сфинксы, «плюшевые» экзоты, ушастые бесшёрстные рексы…

– Ну вот, а  ты  говорила, что жюри  не устоит  перед  нашей  Мушкой,  –  грустно  сказала мама и,  ласково  глянув  на  Мушку, добавила, –  Как будто в жизни бывают некрасивые и неочаровательные кошки!..

Однако  отступать  было  поздно, поскольку  Мушка  уже  прошла  регистрацию.  Поэтому Иринка с Мушкой на руках  встала  на  сцене  рядом  с  другими  участниками.  Как  назло подле них стояла  толстая женщина с таким же толстенным рыжим котом-экзотом. Мушке этот  вальяжный котяра не понравился. Она раздражённо зашипела и задёргалась на руках у Иринки. 

За специальными стойками стояли жюри-фелинологи. Ведущий конкурса  долго рассказы- вал про различные кошачьи породы, рекламировал  полезные  и,  конечно,  очень  дорогие корма для кошек разного возраста. Только после этого начался парад участников. Неожиданно  для Иринки к ним с Мушкой подошла красивая дама из жюри. Своей мягкой походкой, вкрадчивым  взглядом и мурлыкающим  голосом  эта дама сама была похожа на большую кошку – пантеру.

– А почему вы, собственно, идёте по номинации непородных кошек? – вкрадчиво промур- лыкала дама.

– А по какой же номинации нам идти? – тоскливо спросила Иринка, прижав к себе Мушку и бросив на маму полный отчаянья взгляд. «Выпрут, сейчас выпрут с конкурса! Позор!..» - стучало у Иринки в висках.

Но дама неожиданно прищурилась (тоже как-то по-кошачьи!):

– Вы должны идти по номинации турецкая ангора! Это  редчайшая порода, у  вас  практи- чески  не  будет  конкурентов.   В  нашем  городе  только  несколько  представителей  этой породы, и все находятся на строгом учёте ввиду их особой ценности…

Откуда-то  взялись-понабежали   журналисты,   защёлкали   фотоаппаратами  и  принялись подсовывать Иринке под нос микрофоны и диктофоны. Мушка занервничала…

– Классическая  турецкая ангора, отличный экземпляр! –  подхватили  и  остальные  члены жюри.

Как  ни  была  приятно  ошеломлена  Иринка,  что  Мушка  оказалась  «аристократкой», но Иринку   неприятно   резануло,   что   Мушку   назвали   «экземпляром».  Ведущий  тоже  с интересом   уставился   на   Мушку,   которая   щурилась   от   многочисленных    вспышек аппаратов. Когда журналисты немного успокоились, он подошёл  к  Иринке и торжествен- но произнёс:

– Такая порода  заслуживает  первого  места! И  я  с  удовольствием  вручаю  вам  грамоту  и медаль!

С этими  словами  он  передал вконец сбитой с толку Иринке главный приз: декоративную розетку, грамоту и медаль, очень похожую на  золотую.  После  чего состоялось награжде- ние победителей других пород. Около  Иринки оказалось несколько увешанных золотыми люстрами-серьгами дам:

– Да  вашей  кошке  нет  цены!  –  ахала,  закатывая  глаза  одна  дама, –  Я  давно  о  такой кошечке мечтаю, у моей подруги  есть  мальчик,  а  вот  теперь  найдена  и  девочка.  Ваша кошечка произведёт чудных котят, которые очень  дорого  стоят!  Я  буду  первой  покупа- тельницей и за ценой стоять не привыкла…

– А я после вас… А я после вас… – раздавались  вокруг  Иринки с Мушкой  голоса.  Дамы что-то писали, что-то  распределяли и смотрели на Мушку, как на царицу, а на Ирину,  как на приставленную  к  этой царице  горничную.  Но  Иринка не была в обиде – разве можно обижаться на Мушку! Подошедшая к ним мама тоже не могла  скрыть своего изумления – кто  бы  мог   подумать,  что  найденная  на  улице  невзрачная  кошка  окажется  истинной принцессой.

…После  победы  в  конкурсе,  Мушку познакомили с таким же белым котом её породы по имени  Принц.   Его  привозила  погостить   молодая  девушка   Лана,   жена  одного  очень богатого  банкира,  имя  которого  Иринкины  отец и мать  произносили шёпотом. Кот был раскормленный  и  ленивый,  но  в  обаянии  ему  нельзя  было  отказать.  Через  несколько месяцев  Мушка  принесла  маленьких  котят – таких  очаровательных,  что  их  жаль было отдавать записавшимся на очередь богатым тётенькам. Тем  более,  что  Мушка  оказалась заботливой мамой… Но догово